Ощепков
Шрифт:
Японский журналист, которому автор этих строк когда- то рассказал эту историю, был убежден, что в ней неверно расставлены акценты и что, наоборот, бароны Ниси и Датэ использовали Ощепкова в своих целях. Весьма сомнительное утверждение, но в любом случае получается, что Василий Сергеевич вовсе не был статистом, сидящим у окна своего домика в квартале, который сегодня называется Роппонги, и не отмечал карандашиком на салфетке число входящих и выходящих через КПП японских солдат. Общение с богатыми, титулованными, перспективными и информированными офицерами, окончившими Гакусюин и военные академии, необходимость разрешать жене флирт с японскими военными с прицелом на получение от них интересных сведений — все это совсем иная тактика по сравнению с той, что до сих пор считалась присущей первому нелегальному резиденту советской военной разведки в Токио. Не сидеть сиднем, глядя в окно и подбирая крохи информации, а самому смело идти на контакт, использовать знание языка, образование, опыт Кодокана и славу отличного борца, даже жену, если понадобится — таков был стиль работы Ощепкова в Токио. Он показал себя талантливым разведчиком, мастером, инициативным, смелым, но осторожным специалистом, способным успешно противостоять японской контрразведке и полиции.
Глава шестнадцатая
ПРОВАЛ
Грандиозные планы развертывания работы в Токио, составленные Ощепковым, к весне 1926 года доказали свою обоснованность и состоятельность. Постепенно, но все же довольно быстро для такого сложного дела, завертелся механизм работы резидентуры. Оставалось решить проблему с деньгами, и в марте в Токио прибыл Михаил Бабичев. Под фамилией Яхонтов он с 1925 года числился представителем Совторгфлота на Хоккайдо и располагал полномочиями по проверке деятельности резидента номер 1/1043. Им удалось встретиться, хотя за Бабичевым было организовано наблюдение, и побеседовать [241] . Куратор остался недоволен работой Ощепкова. Он привез ему новые задания, инструкции и потребовал документально оформить сотрудничество с Абэ, чтобы убедиться в том, что резидент не выдумал агента и не списывал на себя суммы положенного тому вознаграждения, а заодно привязать Абэ возможностью шантажа полученными от него секретными документами. Василий Сергеевич был против форсирования ситуации с агентом, понимая, что топорные методы работы с пусть даже трусоватым японцем способны только разрушить комбинацию, которая долго и кропотливо им выстраивалась. Шантаж был недопустим, особенно в отношении человека, который и так сильно рисковал и в любой момент мог сорваться. Давление на Абэ не привязало бы того к Ощепкову, а, наоборот, ускорило бы разрыв, и Василий Сергеевич медлил, тянул сколько было возможно, ведь пока что Чепчин работал. Медленно, осторожно, но работал. Он уже передал советской разведке уставы всех родов войск, на чем так настаивал Центр и что было выполнить легче всего, программы занятий в училище, где он служил, завел досье по военным вопросам и выписывал на свой адрес специальные военные журналы, недоступные иностранцу Ощепкову. Неизвестно, как резидент обосновывал такие просьбы к агенту. Скорее всего, японец все прекрасно понимал, но, однажды согласившись делать это за деньги, теперь одновременно боялся разоблачения и надеялся на новые деньги, и тем более не было смысла его запугивать дополнительно.
241
Начальник столичной полиции докладывал министру внутренних дел Японии: «О прибытии в Токио советского гражданина, требующего особого внимания. Директор филиала советского “Доброфлота” в Хакодатэ Михаил Яхонтов, 39 лет. Остановился в гостинице “Маруноути”. О визите вышеуказанного человека ранее были сообщения из префектур Ямагути и Хёго. Он прибыл вчера, 14 марта, в 9 часов утра на станцию Токио, будучи под надзором полиции. Приехал через Симоносэки и Нагасаки. Остановился в указанной гостинице, но сразу посетил офис торгового атташе в посольстве» // Архивный отдел МИД Японии. № 4418. Пер. с япон. Тэрагути Рёити.
К тому же, помимо добычи информации, передаваемой из военного училища, Абэ-Чепчин включился в разработанную резидентом специально для него операцию по получению секретных документов Генерального штаба прямо из типографии. Ощепкову стало известно, что такие материалы печатают в издательстве «Кайкося» (по другим данным, «Койкося»), и он вошел в доверие к директору типографии, так же как и в случае с фотоателье, обеспечив его выгодным заказом через одного из влиятельных знакомых (пригодились связи не из мира банто). Взамен предприимчивый русский попросил взять на работу знакомого типографского наборщика, недавно оставшегося не у дел. Причем, предварительно, Ощепков нарушил требование разведотдела и по своей инициативе обратился к «другу» из полиции с просьбой проверить рабочего на благонадежность и отсутствие «социальных идеалов». Руководство же требовало, наоборот, привлекать к работе активистов «левого» подполья [242] . Спустя 15 лет именно по этой причине — привычке привлекать к подпольной деятельности «товарищей» — погибнет следующая советская нелегальная резидентура военной разведки в Японии — группа Рамзая, Зорге, но тогда, в 1925 году, такая практика еще считалась нормальной. Кандидат на работу в секретной типографии проверку успешно прошел, а сам Василий Сергеевич заработал дополнительные «бонусы» в глазах японской полиции. Теперь рабочий должен был связаться с Чепчиным, чтобы передавать через него добытые гранки, но не успел. В дело снова вмешался Центр.
242
Лукашев М. Н. Сотворение самбо: Родиться в царской тюрьме и умереть в сталинской… С. 31.
У разведотдела штаба округа опять возникли вопросы о финансовом положении резидентуры в Токио. Несмотря на неполноту и задержки финансирования, Ощепков продолжал работать, и теперь уже это вызывало подозрения у своих. Сначала ему приказали уволиться из той самой немецкой кинофирмы «Вести», благодаря которой он перебрался в Токио: работа мешала разведке. Ощепков приказ выполнил, хотя дважды поставил себя в глупое положение. Ему пришлось заново искать кусок хлеба, и он скомпрометировал себя перед Клейе, который устроил его в компанию. К тому же сэкономленное время пришлось потратить не на разведку, а на адвоката, так как Хабаровск приказал подать в суд на кинофирму Алексеева, обманувшего Ощепкова в начале 1925 года с предоставлением эксклюзивных прав на свои премьеры [243] . Но на адвокатов потребовались дополнительные средства, которых штаб, конечно, не выделил. Ощепков был в отчаянии.
243
Там
же. С. 30–31.8 февраля 1926 года Василий Сергеевич отправляет шифровку на родину. Адресат ее неизвестен, но «на подозрении» находятся два человека: старый друг Трофим Юркевич и давно пропавший из нашего повествования Трофим Попилев. Проблема в отчестве. Ощепков обращается к своему корреспонденту «дорогой Трофим Семенович». Юркевич — Степанович. Отчество Попилева неизвестно. Но тон и содержание этого действительно отчаянного послания показывают, что в любом случае адресовано оно было старому другу, и не просто другу, а другу, знающему, где и чем занимается его автор, и читающему по-японски:
«Здравствуй, дорогой Трофим Семенович.
Ты меня поразил своим письмом. Из письма я вижу, или ты меня не понял, или ты всерьез принял мои назойливые телеграммы и письма. Письма и телеграммы, хотя и шли в твой адрес, но фактически содержание их относится по адресу тов. Михайловского. Тебе известно, зачем я сижу здесь и как плохо чувствовать себя без денег. Так как я непосредственно не могу телеграфировать Михайловскому, то вся корреспонденция идет в твой адрес. Михайловского я в письмах называю Анна Ивановна, из твоего письма вижу, что ты немного меня не понял.
Теперь что касается моего киноимущества. Действительно ты можешь что-нибудь сделать или ты пишешь потому, что надо писать так? Все журналы адресованы лично тебе. Слово “ликвидация” означает то, что, когда человек остается без средств и долгое время не получает то, что ему следует, так он ликвидируется, т. е. заканчивает ведение работы, к которой я и хотел бы приступить, если бы Митрич не выручил вовремя. Ты лично мне ничего не должен и ради меня себя не закладывай, т. к. я еще смогу прокормить и себя, и других, если вопрос коснется тяжелого положения.
В общем, иногда не забывай, пиши только по-приятельски…
Привет от всех и всем.
Ощепков» [244] .
Через месяц после отправки этого письма в Токио приехал Бабичев. Проверяющий констатировал, что Ощепков ведет свою, независимую от Центра, политику в отношении работы резидентуры, не выполняет приказы разведотдела (относительно сотрудничества с социалистами, шантажа Чепчина, судебной тяжбы с «Алексеевым и К0»), все время требует денег (киноаппарат Ощепков вынужден был купить за свои средства), и вообще он какой-то подозрительный. Дальнейшее развитие событий не сулило ничего хорошего: в инструкциях Бабичева, о котором позже напишут: «…японского языка не знал, опыта зарубежной работы не имел, нуждался в постоянном руководстве» [245] , содержались задания, которые поставили Ощепкова в тупик. Теперь он должен был выяснить и передать в Союз организационную структуру и вооружение всей японской армии от отделения до армейских объединений. Естественно, получив это задание, Василий Сергеевич сразу должен был подумать об Абэ, но разведотдел не доверял этому агенту и специально оговорил: если Чепчин «не может достать ничего ценного», надо найти другого агента. Кроме того, в связи с усилением интереса японцев к Маньчжурии, Ощепкову приказали «создать сотрудника (курсив мой. — А. К.) в министерстве иностранных дел Японии и направить всю работу на выяснение политики японцев в Китае».
244
Из архива М. Н. Лукашева.
245
Алексеев М. Военная разведка России от Рюрика до Николая II. Кн. 2. С. 71.
Последнее станет одним из главных пунктов работы группы Зорге в Японии через какие-то семь лет. Но Рамзай годами будет обрастать связями и агентами, не будет торопиться, его, по крайней мере до 1937 года, будут понимать в Москве, и понимать правильно. У Ощепкова шансов на это почти не было. Судебные тяжбы, невозможность работы с единственным агентом, непонимание Центра измучили его. Последние надежды на нормальную работу опали вместе с лепестками сакуры в начале апреля 1926 года, когда Василий Сергеевич получил внезапное распоряжение покинуть Японию и вернуться в СССР. Ехать надо было срочно. Настолько срочно, что у него не оставалось времени ни на нормальное завершение дел, ни на закрытие фирмы, ни на консервирование контактов с Абэ и прощание с «друзьями», многие из которых могли бы еще ох как пригодиться советской разведке. Ему не дали времени даже на то, чтобы вывезти из Токио жену. Девятнадцатилетняя Мария болела, у нее был туберкулез, и вызов застал ее во время очередного обострения.
Сначала на имя Ощепкова пришла телеграмма от Совкино, приглашающая его немедленно приехать во Владивосток для «ведения переговоров по поводу организации кинопрокатного дела в Японии». Это была команда на возвращение, так как у Василия Сергеевича не было советского паспорта, а получив его, он рисковал лишиться возможности возвращения в Японию. В отличие от своих начальников Василий Сергеевич понимал, как глупо и подозрительно так рушить все, что нарабатывалось полтора года. Поэтому Ощепков отказался выехать во Владивосток, дав телеграмму о болезни жены. В ответ его немедленно вызвали в советское консульство, мотивируя это бюрократическими проблемами, связанными с пребыванием в Токио Марии Григорьевны. В дипмиссии легальный резидент предъявил резиденту нелегальному телеграмму о немедленном прибытии во Владивосток [246] . Попытки объяснить, какие проблемы такое «путешествие» может вызвать в дальнейшей работе, успеха не возымели, и, несмотря ни на что, надеясь все же вскоре вернуться в Токио, Василий Ощепков исчез.
246
Там же. С. 31.
Японская полиция спохватилась только несколько недель спустя, настолько ее внимание было усыплено «благонадежностью» бывшего семинариста. 10 мая 1926 года на имя министров внутренних и иностранных дел, глав портовых префектур Канагава, Осака, Хёго, Ямагути, Фукуи, а также губернаторов колоний — Кореи и Квантунской области поступил секретный циркуляр от главы японской полиции Ота Масахиро:
«Касательно подозреваемого лица российского гражданства.
Акасака-ку, Аояма, Минами-мати, 3-60.