Ощепков

Расписание занятий пехотного полка страны, с которой 20 лет назад велись боевые действия, было давно известно и изучено досконально с учетом изменений еще до прибытия Японца в Токио: в архивах и сегодня сохранилось немало документов, подготовленных старшими коллегами Ощепкова и подтверждающих это. Для советской военной разведки выполнение такого задания не могло дать ничего, кроме самих отчетов о них. Ощепков с его уже более чем десятилетним опытом оперативной работы обязан был отчетливо это понимать. И все же планировал свои действия по явно устаревшей японской модели. Почему? Зачем? И еще. В отличие от Лукашева, Алексеев пишет, что речь идет (во всяком случае, при разговоре о фотоателье) не о 3-м, а о 1-м адзабском полке [235] . Важно ли это? Для того чтобы понять это, нам надо взглянуть на карту Токио 1925 года.

235

Алексеев М. Военная разведка России от Рюрика до Николая II. Кн. 2. С. 68.

3-й адзабский пехотный полк отмечен на ней вполне определенно. Адзабский он, конечно, только по-русски: 3-й пехотный полк 1-й пехотной дивизии был расквартирован на краю токийского района Адзабу. Несмотря на большой урон, нанесенный казармам Великим землетрясением Канто 1923 года, полк не поменял тогда своей дислокации. Прибывший в Токио в июле 1925 года Василий Ощепков должен был застать его в состоянии реконструкции и восстановления после подземных толчков, но на прежнем месте — в квартале Синрюдо, возвышающемся над огромным кладбищем Аояма недалеко от центра города. В 2007 году на месте, где когда-то стояли казармы, конюшни и располагался полковой плац, открылся новый Национальный музей изобразительных искусств (Кокурицу синбидзюцукан), построенный по проекту знаменитого архитектора Курокава Кисё. На первом этаже уникального музея, в огромном стеклянном холле установлен макет тех самых казарм в масштабе 1:100, воспроизводящий не только их общий внешний вид, но и помещения в разрезе, и даже снабженный малюсенькими копиями солдат, стоящих в строю на плацу, лошадей и техники. Пояснительная надпись к макету гласит, что при строительстве здания Синбидзюцукан использованы оконные стекла из тех самых казарм. Немного фантазии — и, глядя через стеклянную стену музея на хранилище для зонтиков, более всего напоминающее пришвартовавшийся в Токио инопланетный корабль, мы сможем представить себе, как через это же самое стекло косился когда-то мордатый караульный на подозрительного высокого иностранца в светлой шляпе и с тросточкой в руках, то и дело прохаживавшегося мимо полкового КПП…

Что же касается места дислокации 1-го адзабского пехотного полка, то он размещался метрах в трехстах отсюда, на другой стороне улицы Гаэн Хигаси, там, где сейчас находится небоскреб «Токио Мидтаун». То есть, если М. Алексеевым и М. Н. Лукашевым все изложено правильно, получается, что советский резидент Японец жил напротив казарм одной воинской части, а свободное время любил проводить в компании хозяина фотоателье, что стояло напротив. В условиях Японии 1920-х годов выбор, что и говорить, не самый обычный. Ведь огромный белый иностранец (а Василий Сергеевич имел около 180 сантиметров роста при тогдашнем японском стандарте в 155–160 и весил около 80–85 килограммов) решил поселиться между расположениями двух крупных японских воинских частей с целью осуществления постоянного наблюдения за ними, точно зная, что за ним самим ведется слежка. К тому же надо заметить, что этот квартал и его окрестности — Адзабу и Акасака — не просто место, где расположены воинские части. Здесь не только несла службу, но и проживала значительная часть офицерского корпуса соединений японской армии, расквартированных в столице. Помимо упомянутых частей 1-й пехотной дивизии, там располагались еще два крупных воинских формирования, в том числе элитная 1-я гвардейская дивизия, а старшие офицеры и генералы издавна облюбовали эти живописные кварталы, испещренные крутыми спусками и подъемами, для своих квартир, домов и даже поместий. Совсем рядом, кстати, до наших дней сохранилась небольшая и очень скромная усадьба завершившего свой земной путь в 1912 году генерала Ноги Марэсукэ — национального героя Японии, осаждавшего русский Порт- Артур. Снова возвращаясь к Зорге, стоит вспомнить, что поселившийся именно на этом месте (!) радист его группы Макс Клаузен не выдержал психологического напряжения жизни среди военных и в конце концов упросил Зорге найти ему другую квартиру! [236] Опасения Клаузена были небеспочвенны: вряд ли такое окружение смогло бы долго с дружелюбным доверием относиться к странному иностранцу. Получается, не имевший опыта японской жизни Клаузен это понимал, а Ощепков нет? Сознательно навлекал на себя подозрения? Но Василий Сергеевич совсем не похож на самоубийцу. Едва ли он сам предложил своему руководству в разведке отправить его вместо Южного Сахалина в Японию, а затем перебросить из Кобэ в Токио только для того, чтобы здесь, при помощи бдительных японских военных, его могла бы быстро вычислить японская военная контрразведка кэмпэйтай или политическая тайная полиция токко. Зачем же он поселился в столь необычном месте? Ответ прост: он там не жил. И вообще вся история с наблюдением за 3-м полком и «съемом информации» по 1-му полку — в значительной степени миф.

236

Подробнее о топографических совпадениях в биографиях В. Ощепкова и Р. Зорге: Куланов А. Е. Шпионский Токио. М., 2014. С. 186–190.

В документах токко сохранился точный адрес четы Ощепковых в Токио: Аояма, Минами-мати, 3-60 [237] . Это хотя и недалеко от пресловутых казарм, но все же совсем другой район города. Дом, где Василий и Мария снимали двухкомнатную квартиру, стоял прямо на краю кладбища Аояма, в нескольких метрах от могильных рядов. Нам доподлинно неизвестно, почему рухнул первоначальный план поселиться в непосредственной близости от расположения частей 1-й пехотной дивизии — по стечению обстоятельств или по воле советского разведчика, понявшего, что Токио не Хабаровск и работать здесь так, как работали японцы у нас в 1904-м, не получится. Мы лишь знаем, что Ощепков выбрал другое место жительства, а значит, вся домашняя заготовка в стиле «сиди и смотри» не могла состояться.

237

Архивный отдел МИД Японии. № 8399. Пер. Э. Имамура.

От точки, где находилась квартира Ощепковых, до расположения обоих полков около 10–15 минут быстрым шагом — если напрямик, через кладбище. Однако ходить туда постоянно, чтобы понаблюдать за перемещениями военнослужащих императорской армии, было бы весьма странным «хобби» для иностранца, которого и так видно за версту. Логично предположить, что разведчик не шествовал туда напрямик, средь могил, а специально запутывал слежку, выписывая по городу сложные зигзаги. Японцы — слабые аналитики, но если человек, числящийся на подозрении в тайной полиции токко или военной полиции кэмпэйтай, как это было с Ощепковым, раз за разом в сложных маршрутах своих перемещений по городу постоянно оказывался бы у расположения воинских частей, то и они должны были бы это заметить. Для неоднократного посещения этого района необходимы были серьезные, очень серьезные основания, да и времени на такой «туризм» требовалось бы немало.

Впрочем, основанием мог стать тот самый большой заказ на рекламу, о котором упоминают историки: на изготовление рекламных фотографий, возможно, каких-то афиш фильмов, которые собирался закупать и показывать наш герой. Очень может быть, что и самое известное фото разведчика, где он запечатлен в образе франтоватого молодого человека в привычно скошенной на правый висок шляпе и с тросточкой в руках, сделано именно тут — в Адзабу. Но сколько раз в месяц допустимо было появиться у этого подрядчика, чтобы не вызвать подозрений ни у него, ни у полиции? Вряд ли много, да и обстановка во время переговоров может подходить для прояснения каких-то отдельных вопросов, но не для проявления постоянного любопытства в отношении соседней воинской части.

Возможно, ходил Василий Сергеевич и в клуб дзюдо, выполняя еще один пункт из своего плана. Пока неясно, где этот клуб находился в 1920-х годах, но чуть позже, на предвоенных японских картах он отмечен у южного склона холма Мамиана — как раз по соседству с ним жил тогда Рихард Зорге. В таком случае дорога к клубу тоже могла проходить мимо полков. Однако появляться там время от времени, не слишком часто, проходить мимо — это одно, а вести наблюдение — совсем другое. Думается, что Ощепков это понял, пусть даже и не сразу, а только оказавшись на местности, окунувшись в реальную обстановку, и это понимание стало важным моментом в перестройке всей его разведывательной работы в Токио.

«Разведка без денег — кружок кройки и шитья», — приводит М. Н. Лукашев остроумное замечание одного из наших сотрудников спецслужб, но именно в таких «кружках» долгие годы и «занимались» наши разведчики. Ощепков попал в особенно тяжелое положение. Он был первым резидентом после революции и Гражданской войны. Раньше в Японии он только учился, будучи подростком, да бывал в командировках, а оттого представление о расходах, которые должна нести резидентура, если и имел, то крайне смутное. Руководство в Приморье вообще не имело ни малейшего понятия о дороговизне жизни в Японии, но, судя по цитировавшимся документам, классовое чутье подсказывало, что все проблемы можно решить, если твердо верить в светлое будущее. Токио, где мировая революция должна была неминуемо победить уже совсем скоро, не мог быть в этом исключением.

Реальная жизнь оказалась бесконечно далека от лозунгов. Снимать жилье в Японии дорого сегодня и было дорого всегда. Особенно иностранцам, особенно в Токио, особенно в центре, где с профессиональной, оперативной точки зрения интересно было поселиться разведчику. Один из немногих способов найти в Японии квартиру подешевле, но в хорошем районе — поселиться рядом с кладбищем. Никому не хочется каждый день смотреть на могилы, а оттого такое жилье всегда дешевле. Да, это был плохой вариант, но выбора не оставалось. «Мои незавидные обстоятельства с жильем окончательно ставят меня в невыгодное положение», — передавал резидент в Центр, имея в виду невозможность хранения секретных материалов и стесненность в организации встреч с интересными для работы людьми. Из докладов Ощепкова нам известно, что именно в этот период частыми гостями в его доме становятся очень важные люди, представители своеобразного военного бомонда: барон, лейтенант кавалерии Ниси Такэити и еще один барон, лейтенант артиллерии Датэ Мунэмицу [238] . Первый из них, незаконнорожденный сын члена Тайного совета, выпускник придворного колледжа Гакусюин, где учились представители императорской фамилии, блестящий герой- кавалерист, в скором времени станет национальным героем Японии, победив в личном первенстве по конкуру на Олимпийских играх в Лос-Анджелесе в 1932 году [239] . Барон Датэ не снискал такой славы, как его друг, но происходил из значительно более древнего и богатого рода, учился в Англии и, похоже, тоже был целью перспективной разработки для советского разведчика.

238

В книге А. Е. Куланова «Шпионский Токио» (с. 53) Мунэмицу ошибочно назван Мунэацу.

239

После Ниси Такэити никто из японцев так и не смог повторить этого достижения. Героическая гибель уже подполковника Ниси в боях с американскими войсками в 1945 году стала одной из сюжетных линий фильма «Письма с Иводзимы». В музее воинской доблести Юсюкан скандально известного храма Ясукуни ему посвящены целых два стенда, на которых можно увидеть спортивные и военные реликвии, напоминающие об этом человеке (кстати, очень рекомендую моим читателям при возможности посетить этот музей).

Опыт вхождения в самый тесный контакт с высокопоставленными военными у Василия Ощепкова, прозванного когда-то адмиралом Като Василием Великолепным, был и раньше. Теперь здесь, в Токио, ему особенно нужны были эти молодые, резкие в высказываниях, не слишком осторожные, но уже много знающие военные аристократы, которых и подобных которым он называл своими «несознательными сотрудниками», видя в их использовании расширение возможностей для разведывательной работы. Да и не только военные требовались для работы: «Живешь дольше, появляется широкий круг знакомых. Не “банто” (клерки, служащие, «офисный планктон», как сказали бы сегодня. — А. К.), а людей с аристократическим положением. Публика очень интеллигентная».

И военных, и интеллигентов надо было обхаживать, принимать, очаровывать. Идея о преподавании русского языка Марией Григорьевной оказалась не слишком удачной, но жена разведчика все равно сыграла в его работе свою роль. М. Н. Лукашев свидетельствует, что Датэ испытывал вполне определенную симпатию к жене разведчика, а Василий Сергеевич, как ни цинично это звучит, надеялся обратить сложившуюся ситуацию в свою пользу. Офицеры заезжали за Марией на автомобиле, вручали ей букеты алых роз и возили кататься по Токио. Ее муж-резидент вынужден был как-то отвечать на любезности молодых баронов-лейтенантов, но даже если он и не приглашал их в дом — в гости в Японии ходить не принято, само по себе проживание в этом месте вряд ли добавляло веса и положительной репутации Ощепковым. А вот тот же барон Ниси пригласить Ощепковых к себе на неофициальный раут мог: его огромная усадьба находилась неподалеку, как раз около 3-го пехотного полка. И социальный контраст между жильем «друзей» резал глаз. Несмотря на то что Ощепков и Ниси фактически были соседями, несмотря на то что дом Ощепковых был расположен в респектабельном районе, в пяти минутах ходьбы от трамвайной остановки на широкой и престижной Аояма-дори, кладбище… кладбище портило все. Вот и взывал разведчик к командованию в надежде улучшить жилищные условия и получая в ответ грозное: «А где вторая комната?» [240]

240

Лукашев М. Н. Сотворение самбо: Родиться в царской тюрьме и умереть в сталинской… С. 30.