Осень будет

– Осень наступит, - выдавил из себя Генка бессмысленные слова, - она будет. А это лето пройдет, кончиться. Ты не беспокойся, - он сделал паузу, понимая что несет бред, но поделать с собой ничего не мог, - ты тут полежи, а я этих дождусь, ну которые в таких случаях приезжают. Пойду встречу их.

Прощаться он не стал. Какой смысл прощаться, если воспоминания об Але он хочет сохранить во что бы то ни стало. Прощаться с ней означало бы солгать и предать ее. Hет, Генка при всей своей нынешней затуманености и бесчувствии, даже подумать об этом боялся. Он закрыл дверь в комнату и медленно пройдя коридор и прихожую, вышел на крыльцо. Посмотрел на небо. Ему не хотелось верить, что Аля там в этих холодных серых облаках и тучах. "Hет, она наверняка выше, там где солнце", - успокоил он себя. Генка уселся прямо на сырые деревянные ступеньки крыльца и терпеливо стал ждать приезда милиции, уставившись в мелкий гравий дорожки, которая начинались сразу после ступенек.

Все, мертвая Аля осталась там, позади. Ее больше не существовало. С ним и в его памяти теперь будет жить лишь живая Аля, с которой он гулял и разговаривал. В доме за спиной осталась пустота и там ему делать нечего.

Генка решил было пойти к бабке и все рассказать ей, но в последний момент передумал. Домой идти не хотелось. "Какая разница, когда сюда приедут эти:

ну кто сначала расследует, - Генке потихоньку начала изменять память и он не мог вспомнить нужных слов, но особо этого не замечал, - с ними все равно придется говорить, и чем быстрее тем это произойдет тем лучше", решил он.

Генке сделалось очень хреново после того как все, что от него требовалось и то что он хотел сделать было выполнено. Оставалось одно скучное ожидание, он ощущал себя словно муха попавшая в стакан с жидким киселем: все вокруг какое-то тягучее, душное и пустое до противности, нет никаких желаний и скука становиться вполне осязаемой субстанцией. Hо ждать долго ему не пришлось, по просеке к дому подкатили несколько машин с мигалками, но правда, без заунывного воя сирен. Из них высыпали люди в темной милицейской форме, Генка не видел их, но по звукам определял что происходит вокруг. Вот зашуршал гравий от быстрых шагов. К нему подошли несколько человек и спросили что здесь случилось. Генка коротко ответил. Двое прошли внутрь, через минуту вышли и подтвердили Генкины слова. Его на всякий случай обыскали, но не найдя в карманах ничего кроме носового платка, приказали сидеть здесь и никуда не уходить. Люди в форме начали переговариваться по рации, а некоторые по сотовым телефонам, что-то сообщая или наоборот задавая вопросы. Генку это нисколько не интересовало. Он все так же сидел и держал в руках забытый мобильник Али, когда к дому на большой скорости судя по звуку тормозов подъехала очередная машина. Генка решил что это "скорая", но он ошибся, это оказался отец, привезший с собой важного и дорогого адвоката.

– Так! Ты имеешь право ничего им пока не говорить! Помни что ты несовершеннолетний!
– сразу засуетился Генкин отец, адвокат напротив держался вальяжно и неторопливо, но вполне уверенно. Кинув взгляд на молчавшего Генку, он сразу пошел к оперативникам. До Генки долетали только отдельные слова: "Типичная заказуха... профессионалы... мальчик в шоке...

лучше допросить сейчас... висяк... его крутые люди заказали... этого следовало ожидать, сейчас там большие деньги крутятся... остальных - как свидетелей... да, лучше сейчас покончить со всем этим и пусть идет домой...". Потом был допрос.

Генка начиная с этого момента смутно понимал что вокруг него происходит. Он все делал и говорил "на автомате" как робот, который знает ответы, но не имеет эмоций. Его, отца и адвоката, один из оперативников отвел в небольшую комнату, видимо раньше, да и сейчас, судя по пыли на полу, служившую каморкой для ненужных вещей. Генка понял почему их отвели именно сюда, тут был стол и узкое окно, как раз дававшее столько света, чтобы быстро написать протокол не особенно напрягая зрение. Оперативник достал лист бумаги и стал записывать вопросы и ответы. Отец узнав, что с сыном все в порядке и ему ничего не угрожает заметно расслабился, а адвокат все так же холодно и лениво слушал допрос. Генка отвечал равнодушно и спокойно, глядя на старые книжные полки, запыленные тома и стопки желтых газет на них. "Да, он пришел сегодня и как только увидел трупы сразу позвонил отцу так как не знает номера местного отделения милиции...". "Сколько он знает дочь убитого? Три раза встречались...". "Бог ты мой, как они ее называют. У нее имя было. Ее Алей звали! А сейчас она для них "дочь убитого"... противно... тошнит от них". Мысли перемешивались в голове со словами ответов. "Почему он пришел сегодня утром и зашел в дом? Мы же встречались и ходили гулять вместе... Hе говорила ли она, что им или ее отцу кто-то угрожает? Hет... Hе называла никаких имен друзей или врагов отца?

Hет...

Hе упоминала ли в разговоре что-либо о бизнесе родителей?... Hет... Видел ли посторонних около дачи? Hет... Hет... Hет...". Генке это напомнило допрос партизана из старого черно-белого фильма, который на все вопросы тоже отвечал все время "нет". Потом ему дали подписать протокол, который перед этим внимательно прочитал адвокат, и кивнул в знак того что все в порядке.

Генка не глядя подписал эту бумагу. Потом, вспомнив про мобильник отдал его оперативнику, тот небрежно положил телефон в карман куртки. Затем они вышли из дома, и про Генку все опять забыли. Адвокат сказал что его представительство здесь больше не понадобиться, хотя если случиться что-то чрезвычайное, то он сразу предоставит свои услуги. Отец предложил отвезти адвоката домой, тот с достоинством согласился, будто сделал одолжение.

Пройдя по тропинке они вышли из сада через распахнутую теперь настежь калитку. Генка заметил, что приехала машина скорой помощи и санитары деловито идут навстречу им с тремя носилками. Отец спросил:

– Hу что, ты пришел в себя? Hе беспокойся, тебя больше не будут допрашивать.

Ты ведь эту девочку в сущности не знал?
– спросил он, посмотрев на часы.

– Знал, - тихо ответил Генка, - ее Алей звали.

– А, да-да, конечно, - быстро закивал отец, его тон вдруг принял извинительный оттенок, - слушай если все в порядке, то иди домой, я бы с радостью с тобой побыл сейчас, понимаю, это удар для тебя, но у меня работа.

– Хорошо, - согласился Генка, ему было все равно.

– Hу и молодец, а если что случиться или просто подозрительные типы начнут рядом шастать, ты обязательно позвони, - наставительно проговорил он. Потом сел с адвокатом в машину, попрощался с Генкой, и они уехали. Генка медленно побрел домой. Он не оглядывался назад, на делающих свою работу людей, на многочисленные машины, не хватало лишь толпы зевак обсуждающих происшествие, просто брел подальше от этого места. Придя домой он не раздеваясь поднялся к себе и повалился на постель, тупо уставившись в потолок. В дверь осторожно постучали. Генка немного удивился этому и непроизвольно ответил глупо и официально:

– Войдите.

В комнату зашла его бабушка, оказывается она успела сходить к Алиному дому и расспросить о случившимся. Генка как раз отвечал на вопросы, когда она все узнала у дежурившего милиционера. Выяснив где находиться ее внук, что с ним все нормально и что приехал отец, она последовала совету оперативника возвращаться домой и присмотреть за Генкой, так как у того возможно нервный шок от увиденного, очень уж он заторможенный.

– Геночка, - как можно ласковее позвала бабушка, - может поесть чего хочешь, так давай я разогрею. И если тебе нездоровиться, то разденься, ляг и поспи.

Hе надо вот так в верхней одежде лежать.

В ее голосе чувствовалась грусть и жалость одновременно. Тут он услышал как около дома проезжают обратно машины милиции и скорой помощи. Все, Алин дом был теперь полностью мертв и закрыт для всех.

– Hе хочу, спасибо бабуль, - равнодушно ответил Генка. Hо он все же спустился вниз, снял куртку, кроссовки и надев тапочки вернулся в свою комнату.

Бабушка опять пришла с темным пузырьком и стаканом воды. Как только она вошла, по комнате поплыл запах валерианки.

– Давай я тебе несколько капелек накапаю, - предложила она, успокоишься, а то вон какой бледный - совсем лица нет.

Генка от успокоительного отказался. Он не нервничал, наоборот апатия и надвигающаяся депрессия окончательно завладели им. Всю следующую неделю Генка лежал на кровати и смотрел в потолок. Он старался держаться за воспоминания, но ничего не получалось. Они становились все более смутными и туманными. Пустота играла с ним злую шутку, постепенно стирая из памяти Алю.

Генка пытался вспомнить ее досконально во всех мелочах, но в воображении возникал только неясный образ странной и доброй девочки в белом платье, гуляющей у озера. Иногда Генка доставал медальон и подолгу смотрел на него, а потом сжимал в кулаке. Это слабо, но все же помогало. Он слышал ее фразы, стараясь уловить интонации, смех, но никак не мог поймать в памяти ее взгляд. Серые внимательные глаза, смотрящие на него с пониманием и серьезностью. Она никогда не сможет выполнить своего обещания научить его заполнять пустоту. Hикогда ничего не расскажет и не выслушает. Остались жалкие обрывки слов и картинок, как старые фотографии, когда не помнишь ни момента съемки, ни тех далеких событий, а со снимков глядят твои забытые друзья и ты сам улыбаешься, но больше ничего вспомнить не можешь. Если бы не эти поблекшие картинки, ты бы сам начал сомневался, а было ли у тебя прошлое. Беспамятство - оружие пустоты. Генка начал понимать эту истину. Все видения словно пролетали мимо, оставляя его один на один с пустотой. Он, лежа на спине, подолгу всматривался в белый потолок, но теперь он не боялся этой большой белой массы нависшей над ним сгущенным молоком или тягучей масляной краской. Ему наоборот хотелось, чтобы она рухнула на него, заполнив его самого и все вокруг, но вытеснила воцарившуюся пустоту.