Осень

– Вы думаете?
– неопределенно усмехнулся директор и, сутуля плечи, тяжелой походкой пошел в кабинет к телефону.

– Виктор Иванович!
– слышался в трубке сладкий голос Надежды Романовны.
– Ну как? Что новенького?

– Рано еще быть новенькому, - почти грубо ответил он.

– Напрасно нервничаете, Виктор Иванович. Я доложила начальству. Полное одобрение. Как сказал один поэт: "Молодым у нас дорога, старикам почет". Вопрос решен. Никаких колебаний, Виктор Иванович. Действуйте, Виктор Иванович. До встречи.

Она повесила трубку.

Виктор Иванович закурил. Он курил редко, лишь в чрезвычайных случаях. В горле запершило, он раскашлялся, чихнул, выругался и погасил папиросу.

Некоторое время стоял с брезгливым выражением лица. Внезапно, что-то решив, какой-то не своей, крадущейся походкой вернулся в учительскую, огляделся. Никого. Все на уроках. Он подошел к столику Ольги Денисовны, схватил кипу ученических тетрадей, отнес в один из шкафов у стены, закрыл дверцу и, так же крадучись, пошел к себе почему-то на цыпочках.

У двери стал. Бледный.

– Нет! Не могу!
– вырвалось хрипло.
– Не желаю быть полным уж подлецом.

Он кинулся назад, к шкафу. Но в эту минуту в учительскую вернулась математичка Маргарита Константиновна, стремительная, как всегда, чем-то, как всегда, оживленная.

Директор охнул почти громко. Она в удивлении молчала. Что-то странное, жалкое показалось ей в позе директора, будто застигнут в чем-то дурном. Она так и подумала: "Будто застигнут".

– Что с вами?
– спросила она.

– Ничего. А... почему вы не на занятиях?

– У меня пустой час. Я побыла у Ольги Денисовны, в своем классе, у нее на уроке.

Он круто, начальственно, как иногда это делал, повернулся к ней спиной и ушел к себе в кабинет.

4

Вчера она задержалась дольше обычного. Был литературный кружок, они обсуждали одно удивительное произведение. Обсуждали? Нет - спорили, восхищались, делились мыслями.

Два вечера она читала им "Белый пароход" Чингиза Айтматова. Читала Ольга Денисовна хорошо. Знала это свое уменье и любила читать ребятам вслух. После начинался разговор, иногда долгий, трудный, равнодушных не было - то и дорого Ольге Денисовне, что эти чтения и разговоры захватывали и будоражили всех.

Ульяна Оленина говорила медленно, с усилием, будто думала вслух. Отчаяние в ней вызнал "Белый пароход"!

– Если прочитаешь книгу и чувствуешь тоску?

– Смотрите!
– ринулся в спор Женя Петухов.
– Ей надо, чтобы в книгах писалось только о радостях и голубых небесах.

Худощавый блондин с ярко-синими глазами и круто изогнутым чубиком на лбу произнес свысока:

– А о чем же у нас пишутся книги? Соц-оп-ти-мизм.

– Гарик Пряничкин в своем репертуаре, - небрежно кинула Ульяна. И Женьке всерьез: - Но если после книги не хочется жить?

– А я после "Белого парохода" еще сильнее возненавидел гадов и кулачье!
– рявкнул Женя Петухов, аккуратненький, ухоженный мальчик, у которого в его пятнадцать лет ломался голос, то срываясь на девчоночий дискант, то гудя, как из бочки.

– Где ты взял кулачье в наше время?

– Она не видит!
– сорвался Женя на дискант.
– А мещане? Хапуги?

– Наша Ульяна Оленина не знает хапуг. Хапуги - проклятое прошлое. Наша Ульяна Оленина вступила в полный коммунизм, жизнерадостно шагает каштановой аллеей и нюхает розы, - также свысока выговорил Гарик Пряничкин.

– Бросьте! Я читаю "Белый пароход" и мучаюсь... он меня мучает.

– В том и суть. Значит, не хочешь и не будешь мириться со злом. В этом и суть, - сказала Ольга Денисовна.

Она любила их споры и не жалела времени на такие вечера и беседы, вот уж не жалела ничуть! Ее восьмиклассников хлебом не корми - дай только пофилософствовать. Нередко Ольга Денисовна узнавала и слышала от них неглупые речи, но спокойно выслушивала иной раз и "завиральные" идеи, от которых Марья Петровна приходила в ужас.

– Кошмар! Чего только они вам не мелют! Предсказывают кончину Земли. Из-за того, что наша советская наука планирует повернуть течение сибирских рек, будто бы вращение земного шара изменится и... А все заграница, буржуазная информация, а вы, Ольга Денисовна, вместо того чтобы пресечь, позволяете рассуждать обо всем. На что уж Гарик Пряничкин нигилист, на моих уроках не пикнет. А у вас...

Ольга Денисовна вела старшие классы, в этих же классах Марья Петровна преподавала историю.

Ольга Денисовна ребятам нравилась, историчка - нет. Слишком обыкновенны и нравоучительны были ее уроки и никогда не дальше учебника. Потому, являясь в кабинет истории, ребята со скукой в глазах, лениво рассаживались по местам, вмиг улетучиваясь, едва заслышится звонок к концу урока.

Марью Петровну терзала зависть к учителям, которых ребята окружали в перемены, забрасывая вопросами, ходили по пятам, как за Ольгой Денисовной. Что они в ней нашли? Разве что вольности всякие им спускает? Либерализм.

Но в глубине души Марья Петровна знала: не в том причина успеха Ольги Денисовны. Не "либерализм", а влюбленность в литературу и какая-то свобода, естественность пленяли в ней учеников и неучеников. Марья Петровна потихоньку старалась перенять у словесницы манеру держаться, кое-чему подучиться, но дар есть дар, а коли нет дара, так нет. Марья Петровна не считала себя бездарной, однако чужие таланты уязвляли ее. Она чувствовала удовлетворение, выискав какой-нибудь недостаток в Ольге Денисовне. Выискивание недостатков стало потребностью, вошло в привычку. С темной ревностью она следила за каждым шагом Ольги Денисовны.

– Разумеется, Ольга Денисовна отличнейший педагог, но...

– Что - но?

– Слишком уж мнения о себе высокого.

В учительском коллективе Ольгу Денисовну уважали, критические суждения о ней отвергались, да Марья Петровна и не решалась их громко высказывать. А директор был новым человеком в школе, и, как заметила Марья Петровна, независимость преподавательницы литературы не очень пришлась ему но душе. Он предпочитал другие характеры, более покладистые и послушные.

Иногда Марье Петровне удавалось побеседовать с директором наедине, и тогда как-то нечаянно получалось, что заходила речь об Ольге Денисовне.

– Удивляюсь гордыне ее, Виктор Иванович! Никогда не зайдет к вам посоветоваться.

– У Ольги Денисовны своего опыта хватает, - сухо отрезал Виктор Иванович.

– Так-то так...

Ее мелкие уколы не всегда попадали в цель, и тогда Марья Петровна на всякий случай старалась загладить вину перед Ольгой Денисовной, сказать что-нибудь ей приятное, но та сдержанно отмалчивалась. Отношения между ними: не мир - не война.

Вчера после кружка Ольга Денисовна не зашла в учительскую за тетрадями, решив заняться проверкой сочинений сегодня, благо уроков в этот день у нее нет. Сняла пальто, пригладила перед зеркалом волосы, все еще пышные и густые, но от седины потускневшие, и направилась к своему столику проверять сочинения восьмиклассников на тему "Как я отношусь к Чацкому". "Кстати, напрасно я вчера не сказала Виктору Ивановичу, что Ульяна хоть и своим умом дошла до критики Чацкого, а ведь у нее единомышленник есть, не такой категоричный, однако с Чацким спорит. Кто бы вы думали! Иван Александрович Гончаров! И Пушкин Чацкого не очень-то жалует".