Осень

— Неужели? Где же ты его видел? — удивился Цзюе-синь.

— А я специально ходил к тому перекрестку, чтобы убедиться в правильности своего плана, — улыбнулся младший брат.

Цзюе-синь задумался на момент, затем сказал, словно размышляя вслух:

— Ну что ж, пожалуй, попробуем сделать по-твоему. Я сейчас пошлю человека.

25

Но восьмого числа поймать Го-гуана не удалось. Когда Цзюе-синь вернулся из конторы, Цзюе-миня еще не было дома; госпожа Чжоу ушла к кому-то из родственников на званый ужин, Шу-хуа и Шу-чжэнь играли в саду, и поговорить Цзюе-синю было не с кем. Сегодня на душе у него было еще более тоскливо и грустно. Походив немного по комнате, он отправился в комнату госпожи Чжоу, затем — к Цзюе-миню, в надежде кого-нибудь застать, хотя прекрасно знал, что там никого нет. Расстроенный, он вернулся к себе. Читать не тянуло, так как он чувствовал, что книги только усугубят его плохое настроение. Он сбросил халат, но было все равно душно. Тогда он расстегнул ворот сорочки и, усевшись на вертящийся стул, стал обмахиваться веером. Взгляд его бесцельно скользил по стенам комнаты. Он ничего не искал. В голове была путаница — мысль перескакивала с одного предмета на другой.

Вдруг взгляд его упал на фотографию, висящую на стене, и остановился. Мысли были еще далеко отсюда, но мало-помалу сконцентрировались на фотографии. Знакомое пухлое личико ободряюще и ласково улыбалось ему с фотографии, очень выразительно глаза смотрели на него сверху вниз. Он задержал свой взгляд на этом лице и, чувствуя угрызения совести, произнес:

— Прости меня, Жуй-цзюе.

Постепенно лицо на фотографии оживало, рот приоткрылся, как будто собираясь сказать что-то. Цзюе-синь испуганно заморгал — губы на фотографии были все так же плотно сжаты.

— У меня галлюцинации начинаются, — пробормотал Цзюе-синь.

Он поднялся и поспешно прошел в кабинет, где взял со стола фотографию, на которой он был снят вместе с Жуй-цзюе в первые месяцы после женитьбы, и, стоя у стола, молча смотрел на нее. Чуть-чуть наклонившись, он оперся одной рукой о стол. Перед глазами опять все поплыло. Чья-то тень возникла в пространстве комнаты и, улыбаясь, глядела на него. Но тут же пропала. Он удрученно вздохнул, взял рамку с карточкой и вышел из кабинета.

Усевшись снова перед письменным столом, он не сводил глаз с карточки. На стекло капали слезы, и он чуть не потерял сознания. Не выдержав, прошептал:

— Ты должна простить меня, Жуй-цзюе.

Кто-то вошел к нему и вежливо позвал:

— Молодой барин!

Услышав знакомый голос, Цзюе-синь быстро сунул фотографию в ящик стола, поднялся и повернулся, чтобы поздороваться с вошедшей. Это была Чэнь итай. Цзюе-синь несколько удивился ее приходу: что привело ее сюда? Ведь прежде она очень редко заходила к нему в комнату.

— Молодой барин, я хотела бы поговорить с вами об одном деле, — улыбнулась женщина.

— Садитесь, какие же у вас дела? — небрежно пригласил ее Цзюе-синь. Ожидая, пока она усядется и глядя на густо набеленное, узкоскулое лицо женщины, он думал: «Вряд ли она пришла наговаривать на кого-нибудь». Но тут же, вспомнив, что говорил ему Кэ-мин, понял цель ее прихода.

— Так вот, я хотела бы поговорить с вами об одном деле, — повторила она, отчеканивая каждое слово, глядя прямо ему в лицо. — Я уже говорила с господином Кэ-мином… Когда был жив старый господин, он разрешил мне воспитать одного из его внучат, чтобы иметь поддержку в будущем. Умру я — так хоть будет кому раз в год весной и осенью приходить на могилу и сжигать деньги [24] , — говорила она без тени грусти в голосе. — Сначала я хотела было взять на воспитание седьмого внука, но, поговорив с господином Кэ-мином, убедилась, что он не очень хочет этого. Обещал снова поговорить со мной дня через два. А сегодня утром прибежала госпожа Шэнь, уговаривала меня, уговаривала — хочет отдать мне на воспитание десятого внука, Цзюе-хуа. А я не хочу — он слишком мал. Она прямо рекой разливалась. Потом пришла госпожа Ван и потребовала, чтобы я взяла шестого внука, Цзюе-ши. Я не знаю, как быть. Так, может быть, барин, вы мне поможете решить, какого лучше взять. — Она, видно, пришла не потому, что ей нужно было срочно разрешить эту проблему, а скорее затем, чтобы похвастаться своей победой.

24

Один из обрядов на Новый год и в праздник осени в память умерших.

Цзюе-синь слушал ее невнимательно, но, уловив общий смысл, ответил с некоторым раздражением (которого она не заметила):

— Это ваше личное дело, Чэнь итай, вам и решать. Зачем же я буду вам навязывать что-то? Но, по-моему, дядя Кэ-мин не будет спорить с госпожой Ван и госпожой Шэнь. Он говорил мне, что Цзюе-жэнь слишком мал и слаб здоровьем, отдавать на воспитание его он не хочет.

— Тогда я возьму Цзюе-ши. Он покрепче, — не скрывая радости, сказала Чэнь итай. Она поднялась со своего места и начала благодарить Цзюе-синя: — Большое спасибо за помощь. Пойду скажу об этом госпоже Ван.

«Зачем впутывать меня в это дело?» — подумал Цзюе-синь и поспешно добавил:

— Нет, Чэнь итай, это ваше личное дело. Подумайте еще и считайте, что я вам ничего не советовал. — Он тоже поднялся.

— Чего же еще думать? Я и сама так считаю. Если госпожа Шэнь будет недовольна и начнет за моей спиной болтать языком, — что ж, пусть себе болтает. Я не боюсь к наперекор ей пойти. — И она самодовольно ухмыльнулась. Так она кокетничала когда-то с дедом Цзюе-синя. Это вошло у нее в привычку.

Цзюе-синь нахмурился и молчал, ожидая, что она уйдет, но она снова уселась и заискивающе смотрела на него. «Что еще она скажет?» — думал он, не желая говорить и надеясь, что она уберется.

— Молодой господин, говорят, что в вашей конторе принимают вклады на текущий счет. У меня есть пятьсот юаней, я хотела бы попросить вас положить их на мое имя. Я знаю, что госпожа Ван и госпожа Чжан держат у вас свои деньги, — вежливо говорила Чэнь итай.

Цзюе-синь пробормотал что-то невнятное.

Чэнь итай поболтала еще немного, но, наконец, поднялась и с улыбкой поблагодарила Цзюе-синя:

— Большое спасибо, за внимание. Скоро я пришлю деньги.

Цзюе-синь опять что-то буркнул. Он пристально смотрел вслед Чэнь итай, которая шла вперевалку, и думал, что все это сон. Только спустя некоторое время он вздохнул: «Да-а, конец семье!» — И эта мысль повергла его в еще большее уныние.

Солнце медленно спускалось к горизонту, окрашивая макушки деревьев в золото. Во внутреннем дворике было еще совсем светло. Кусты индийской розы и хризантемы были в полном цвету. Цикады, замолкнувшие было на мгновение, снова лениво застрекотали в ветвях деревьев. У колодца, напевая модную песенку, стоял повар, достававший воду ведром, привязанным к концу бамбукового шеста.

Цзюе-синь смотрел в окно отсутствующим взглядом — так далеко все это было от него. В его сердце не было места ни цветам, ни солнцу, ни песням. В нем были только беспросветный мрак и угрызения совести.

Но вдруг до слуха его донеслись голоса беседующих девушек.

— Правда, в доме никого не осталось, кого бы я могла уважать. Хуан-ма говорит, что с каждым днем становится все хуже. А ведь она умнее всех нас. — Это говорила Ци-ся.

— Ты поосторожнее. Скажи еще спасибо, что молодой барин не вернулся, — откликнулась Цуй-хуанв. Цзюе-синь опустил голову.

— Это не страшно, он добр к людям — никогда не ругал нас, — успокоила ее Ци-ся.

— Знаю. Он лучше всех в доме, но и мучается больше всех, — тихо сказала Цуй-хуань.

— Очень ему не повезло в жизни. Мало того что жена умерла, так еще и двух детей бог прибрал. Чего же тут удивляться, если он ходит всегда грустный, печальный, — поддержала ее Ци-ся.

Затаив дыхание, Цзюе-синь слушал разговор служанок, стоявших прямо у него под окном.

— Почему же Шу-хуа еще не вернулась? Подожди их здесь, а я пойду нарву цветов, — сказала Цуй-хуань.