Осенние дали

Артем ожидал уговоров, может, угроз и приготовился все выдержать.

Ни одна жилка не шевельнулась на скулах Зила, ни одно движение не тронуло плотно сжатые губы. Могучие плечи сгорбились, крупная голова была опущена. Казалось, он глубоко задумался.

Под окном проехала автомашина, и мотор ее затих, как отгудевшая проволока.

— Вот так оно всегда бывает, — заговорил Уразов медленно, чуть глуховато, словно рассуждая вслух. — Каждый только на себя карту раскидывает. Такая жизнь. Братство, друзья, знакомцы — все это… лопнувшие пузыри в луже. Правильно ты о себе сказал, Казбек, ничего не скрыл. Уважаю.

Он задвигал нависшими бровями, покачал головой, горько и как-то вдруг простовато усмехнулся.

— Я-то дурак! Понадеялся. Вылез из вонючей ямы, чего только не перетерпел, добираясь с Урала. И все понапрасну: как мордой об стенку. Спасибо за твое правдивое слово, Казбек, верно сказал: нелегко мне было к тебе прийти, просить. Это я-то, жиган, скокарь, и со снятой кепочкой? Сто раз смерти в гляделки заглядывал и зрачков от страху не расширял. Слава обо мне в блатном мире не худая. Да-а, жизнь моя мачеха. Не чужой ты нашему брату, вчера казенную баланду вместе хлебали, ходили под ружейной мушкой, и то хоронишься за печку. А как же обо мне подумают фраера? На километр не подпустят. Побегут в «легавку» доносить. Преступник! Сбежал до «срока»! Закатать его обратно за колючую, на строгий режим! Я тебе сразу сказал, как вошел: крест ставлю на старом. Тюрьму не пересидишь. Не по-пустому болтаю это. В клетках и птицы дохнут. Хотел, пока еще не старый, начать по-другому. Седым выйду, поздно будет. И так сердце качает. Сам знаешь нашу житуху: всегда на зеке, не спишь неделями, кутежи с друзьями… А следствия? Сколько годов отбываем срок, и все на нервах. Бык и тот рухнет. Увидал у тебя: квартирка аккуратная, женка так и воркует, дитенок… Вот этого-то и мне хотелось. Эх, что по-пустому толковать!

Внезапно Уразов громко, с силой заскрипел зубами, лицо исказилось, слова из груди вылетали с хрипом:

— Опять на старую дорожку. Опять грабежи, пьянка, поножовщина. Потом «черный воронок» и бессрочная решетка. Значит, такой фант у судьбы.

Он рванул на груди рубаху, треснула материя, отлетели две пуговицы; вскочил и отошел в угол. Артем понял, что Зилу стыдно своей слабости и он прячет лицо.

Сам того не замечая, Артем жевал мундштук папиросы и уже портил третью спичку, желая прикурить, но и ее сломал. Бывший однокашник вновь и теперь еще сильнее задел ту единственную струну, которая тотчас отозвалась в его сердце. Жизнь в заключении научила Артема уважать товарищество, ценить суровую мужскую дружбу. «Воля! Свобода!» Есть ли на свете что дороже для тех, кто это терял? В голове шумело. Эх, жалко, нету больше вина: выпить бы за то, чтобы не вернулась колючая проволока предзонника, валка леса в тайге, барачные нары. И, сунув в пепельницу целую, незажженную папиросу, Артем коротко, решительно проговорил:

— Действуй.

Уразов по-прежнему стоял в углу, подняв голову, будто рассматривая на стене семейную фотографию. Красная шея его выражала напряжение, кулаки были сжаты.

— Живи хоть неделю… сколько надо. Конечно, куда денешься без паспорта?

Лишь минуты три спустя Уразов вернулся к столу, молча, крепко пожал Артему руку, сел. Взъерошил волосы, отодвинул тарелку с остатками помидоров. Потер гладко пробритый, выдававшийся вперед подбородок. Вдруг, что-то вспомнив, покачал головой, проворно вышел в переднюю и принес завернутую в газету вторую бутылку водки.

«Откуда она у него?» — почему-то неприятно пораженный, подумал Артем. Казалось, радоваться бы надо, нашлось что выпить, а он помрачнел и уже косился на Зила подозрительно: как угадал его намерение? Почему вторая бутылка оказалась заранее припасенной? Настолько уверен был в успехе? Неужто такой дальний расчет строил? Разыграл как по нотам. А что, если в самом деле играет? И еще неприятно стало оттого, что Маруся может увидеть «подкрепление» на столе.

— Купил сразу две, — словно стесняясь своей радости, говорил Зил и здоровыми, крепкими желтоватыми зубами сковырнул с горлышка железную пробку. — Думаю, если Казбек не поможет, отблагодарю и за то, что сделал: хоть выпьем как следует напоследок. Нет, вижу, не ошибся в тебе.

Он поднял лафитничек из оранжевого стекла, похожий на горшочек, чокнулся и тут же закусил помидором.

— Я заметил, Артем, твоя молодка не уважает, когда выпивают? Давай сразу раздавим, чтобы зря нервы не портила.

Он разлил по другой.

Что, что? Снова раскусил его мысли, опасения? Артему показалось, будто в самой глубине зрачков Зила промелькнул режущий свет. Да мало ли что ему могло померещиться? Глаза у его нового дружка не детские, ласки в них не ищи. Но как он все отгадывает? Голова! Мозговитый. Возле рта кусок не держи, отхватит вместе с пальцами.

После третьего подряд выпитого лафитничка Артем уже не думал ни о чем и только многозначительно намекнул:

— Зараньше предупреждаю, Зил: мою квартиру держит под наблюдением уголовный розыск. Сам знаешь, бывший я. Отвечать ни за что не берусь.

Снова в глубине зрачков Уразова блеснул режущий свет, морщины ижицей собрались между бровями. Затем он сурово, негромко сказал:

— Другого выхода у меня нет. Ну, да я всегда начеку.

Мужчины едва успели убрать пустые бутылки, как вернулась с гулянья Маруся; на руках она несла заснувшую дочку. Артем бросился к деревянной кроватке на колесиках, откинул красное ситцевое одеяльце, взбил подушку. Наклонившись, чтобы положить Лизоньку, Маруся сморщила нос:

— Ой, как от тебя несет винищем!

— Сама же с нами рюмочку пригубила, — виновато оправдывался Артем.

— Я выйду на лестницу покурить, — сказал Уразов.

Тактичный. Не хочет мешать разговору супругов. Вообще-то кому охота слушать домашние дрязги?

Когда за гостем закрылась дверь, Маруся спросила:

— Уезжает нынче? Отсюда или с Рузаевки?

Большая железнодорожная станция Рузаевка находилась в двадцати пяти километрах от города.

— Задержится еще в Суринске. Родственника тут ищет. Да ты не беспокойся, долго не пробудет.

— О господи! — с сердцем вырвалось у Маруси.

IV

Прошла неделя, а ничего не изменилось в комнате Люпаевых. Максим Уразов по-прежнему ночевал у них на диване. С утра, иногда не позавтракав, он отправлялся в город «по делам»; возвращался поздно, из осторожности старался меньше попадаться на глаза соседям. Раза четыре приносил то мясо, то копченой селедки, то полголовки своего любимого костромского сыра.

Хозяйку это не подкупало. Маруся ходила со злыми, заплаканными глазами. «Николаев» явно стеснял ее, внушал непонятную тревогу. При нем и к мужу как следует не приласкаешься, да и с какой стати кормить чужой рот? Он эва какой мужик, ему только подавай да подавай. Что толку с тех закусок, которые он изредка покупает? Называется «сэкономили» отпускную получку! Теперь прощай телевизор, который собирались взять в рассрочку. Вдобавок грязь убирай за ним.

К отцу в Старые Верхисы Маруся раздумала ехать: как оставишь мужа одного с таким бугаем? Упаси бог, запьют. Вместо отдыха одно мучение, а скоро опять в ателье.

Редко улыбался теперь и Артем. Уразов перезнакомился со всеми жильцами квартиры. Держался он по-прежнему скромно, вежливо, без конца рассказывал, что сам из Болдова, работал слесарем в промартели, в город приехал устраиваться на завод. Пожилого соседа-техника угостил раздобытой где-то воблой с пивом, и тот вызвался похлопотать за него на заводе. Артему Уразов говорил, что его вот-вот пропишут. «Понимаешь, дело тонкое. С наскоку нельзя. Обождать надо еще пару деньков. Внакладе не останешься, за мной не пропадет».

В субботу мужчины ходили в городскую баню.

— А что, Артюша, — спросил Уразов, когда, хорошенько попарившись с березовым веничком, выпив в буфете пару кружек пива, возвращались домой, — доволен судьбишкой? Никакой червяк-шашель не точит?

Артем поправил под мышкой сверток с грязным бельем.

— Червяк? В каком смысле?

Он тут же понял:

— Не тянет, пытаешь, на старое?

— Во-во. Все-таки житьишку мы раньше крутили не такую, как эти работяги? — кивнул он на трех мужчин, шедших им навстречу в баню. — Перегородок никаких не признавали. «Возьму, тряхану — и сума полна кредитками». Помнишь? Захочу — и сделаю… лишь холодок по спине пройдет. Нет таких мыслишек: «Закис. В напильник обернулся»? А?