Осенний трон

Часом позже слуга принес от Генриха подарок: венок из пшеничных колосьев, среди которых каплями крови алели плоды дикого шиповника. Этот кустарник все лето пышно цвел в живых изгородях. Розамунда надела венок на голову, представляя, будто это настоящая корона из золота, возложенная на нее руками Генриха, и мечтательно улыбнулась.

Через несколько дней Розамунда проснулась еще до рассвета – ее разбудили схватки. А когда они усилились, началось кровотечение. Повитухи, обмениваясь многозначительными взглядами, хлопотали над роженицей и уверяли ее, что все в порядке, а та не видела красный ручеек, истекающий из ее тела с каждой новой схваткой.

– Уже скоро, скоро, госпожа, – приговаривала дама Алисия успокаивающим тоном. – Вот только попейте отвара и отдохните чуть-чуть. – Она отвернулась от постели Розамунды и вполголоса приказала одной из камеристок позвать священника, чтобы был рядом, если что.

Солнце достигло осеннего зенита и покатилось на запад, просовывая сквозь деревья нежаркие лучи. На кровати билась в агонии Розамунда и звала Генриха. Между ее бедер разлилось кровавое озеро.

Младенец родился достаточно легко и оказался мальчиком, но был бледен и не подавал признаков жизни. А вслед за ним хлынул красный поток. Повитухам так и не удалось его остановить, как ни мяли они живот Розамунды в надежде заставить матку закрыться.

Прибыл священник. От запаха и вида крови лицо у него перекосилось. Тем не менее он быстро совершил последний обряд и вложил в руки несчастной крест.

– Да помилует Бог вашу душу, госпожа, – жалостливо прошептала дама Алисия. Со слезами на щеках она опустилась на колени у постели Розамунды, перебирая четки.

Лицо роженицы посерело, а дыхание стало слабым.

– Скажите Генриху, что я прошу у него прощения, – едва слышно выговорила она, когда священник отошел. – Скажите ему, что я умерла с мыслью о нем… скажите, что я умерла как жена, исполняющая свой долг. Мне так стыдно, что я подвела его.

Обитатели монастыря Годстоу любили Розамунду. Дело было не только в ее молодости, красоте и добром нраве. Она всегда поминала монахинь в своих молитвах и в праздничные дни посылала им подарки. Благодаря ей монастырь получил покровительство короля и превратился в богатый и влиятельный центр окрестных земель.

Опечаленные сестры приняли тела Розамунды и ее мертворожденного рыжеволосого младенца и похоронили их на самом почетном месте: в алтарной части храма. Обручальное кольцо после долгих прений монахини оставили у покойницы на пальце. За монастырскими стенами догорал золотой сентябрь.

Белла вздернула носик и сделала вид, будто не замечает смешки и негромкие шуточки брата Уилла и кузена Иоанна. Вообще-то, предполагалось, что мальчики заняты шахматами, но они то и дело отвлекались от доски, посматривали через комнату на Беллу и заговорщически переговаривались. Они явно затевают что-то нехорошее.

Всю неделю кузены бродили по королевскому замку, путались у всех под ногами и устраивали всевозможные проказы. Лидером парочки обычно был Иоанн, а Уильям только следовал за товарищем, но порой и у него возникали шальные идеи: например, «случайно» оставить ворота открытыми, чтобы свиньи пробрались в огород и потоптали капустные грядки. Когда озорников призывали к ответу, они неизменно отпирались и клялись в своей невиновности, правда им никто не верил. А буквально днем ранее, вспомнила Белла, Иоанн связал одной веревкой кота, собаку и петуха и потом с упоением наблюдал за последовавшей кровавой бойней. Дядя Генрих, насколько могла судить Белла, находил все подобные выходки забавными и списывал их на мальчишескую непоседливость. И вообще, ему было недосуг выслушивать жалобы домочадцев на поведение двух сорванцов.

Белла знала, что, будь ее отец дома, Иоанну и Уиллу их проделки не сошли бы с рук. Увы, родители вернутся с Сицилии только к Рождеству. Время от времени Белла жалела, что они не взяли ее с собой, но с другой стороны – ей досталась бы роль прислуги, все внимание захватила бы Иоанна. Зато когда папа и мама приедут, Белле не придется больше соперничать с красавицей-кузиной, и наверняка ей привезут много подарков – костяные гребни, драгоценности и яркие шелка из знаменитых сицилийских мастерских. Вот чего с нетерпением ждала Белла.

Иоанн что-то шепнул и, когда Уилл повернулся, чтобы посмотреть на сестру по указке товарища, стащил с шахматной доски одну из фигур двоюродного брата и сжал ее в кулаке. Поняв, что Белла видела его хитрость, Иоанн послал ей грозный взгляд, на что девочка ответила высокомерным презрением. Между ней и Иоанном никогда не было теплых отношений. Кузен дергал ее за волосы, плевал ей в чашку, ломал ее вещи, а она в отместку ябедничала на него своему отцу, щипала его и до последнего времени толкала. Но теперь Иоанн стал слишком сильным для этого, да и Белла в отсутствие отца, который всегда защищал ее, вела себя более осмотрительно.

Недавняя помолвка Иоанна с Хависой Глостерской и планы Генриха сделать младшего сына королем Ирландии наполнили мальчика непомерным самодовольством. Он даже усвоил новую развязную походку, которую Белла терпеть не могла.

Девочка взяла в руки корзинку с рукоделием, намереваясь заняться вышиванием ленты для котты, – это был подарок отцу, который Белла готовила к его возвращению. Но едва она приподняла крышку, как в нос ей ударило ужасное зловоние. Белла закричала: на ткани лежала дохлая крыса. Из полуразложившегося трупа на орнамент, который с таким усердием вышивала Белла, натекла отвратительная жидкость. Девочка схватила корзинку и швырнула ее через комнату. Крыса выпала на лету и ударила Иоанна в грудь, оставив на его накидке грязное пятно. Мальчишка с воплем отпрыгнул назад, но быстро пришел в себя, схватил мертвого грызуна за хвост и запустил обратно в Беллу. Уилла же разобрал такой хохот, что он едва стоял на ногах.

Посреди этого безобразия в комнату вошел коренастый юноша с волнистыми каштановыми волосами.

– Что тут творится? – закричал он, уперев руки в бедра. – Что это вы так расшумелись, деревенское отродье?

– Я думал, это тебя так зовут, – с подленькой ухмылкой протянул Иоанн. – Это же твоя мать была шлюхой из простонародья.

Белла испуганно раскрыла глаза от оскорбительного поведения кузена, но в глубине души восхитилась. Сама она на подобный вызов старшим никогда не решилась бы. Джеффри Фицрой – старший сын короля, но рожденный вне брака. Он занимал должность королевского канцлера, был назначен епископом Линкольна и приходился Иоанну единокровным братом.

Джеффри подошел к Иоанну, схватил его за плечи и как следует встряхнул.

– У меня нет времени на твои глупые выходки! – отчеканил он. Его серые глаза светились гневом. – Да, глупые, ничего умного в твоих словах нет, а насмехаться можешь сколько угодно.

Иоанн вертелся в его железной хватке, пытался вырваться, но безуспешно.

– Не трогай меня! Я все расскажу папе!

– Давай беги ябедничать, и посмотрим, что из этого выйдет, – издевательски усмехнулся Джеффри.

Иоанн побледнел от злости, но, понимая, что силы неравны, смолчал. Тогда Джеффри тряхнул его напоследок еще раз и отпустил. Взъерошенный проказник отскочил в сторону и стал приводить в порядок растрепанную одежду. В комнате стояла отвратительная вонь.

– Он засунул дохлую крысу в мою рабочую корзинку и испортил мое рукоделие! – Белла намерена была сделать все возможное, чтобы Иоанн получил по заслугам. – Мне придется выбросить вышивку, а это была кайма к папиной новой котте!

Ей даже не пришлось притворяться расстроенной – голос дрожал по-настоящему, ведь она вложила столько труда в подарок для отца. Всем своим видом Белла внушала Джеффри, что он ее герой и что она верит в его способность вершить правосудие.

Джеффри заглянул в корзинку и с отвращением отпрянул.