Ошибка господина Роджерса
Шрифт:
– Ты чего?!
– Ничего... Вас жду,
– Ну-ну.
– Трубы гну... Алексей Иванович, а я к вам с... повинной.
«Что за черт, с какой еще повинной?» - подумал я.
– Тогда винись.
Фаина потупила взор, потом посмотрела, на меня и снова опустила глаза:
– Понимаете, Алексей Иванович... Я вам тогда неправду сказала. Письмо-то я написала. Это меня Катька надоумила. Давай, говорит, разыграем его.
Я стою, моргаю глазами и не понимаю, что со мной происходит. Как же так? А Фани из Вены? А Витек? А Насонов?! Что за чертовщина?!
– Только я его не решилась вам
Я с трудом воспринимаю слова Фаины. И когда наконец до меня доходит истина, у меня аж дух перехватывает.
– Ну и молодец, кассир. С тобой не соскучишься. Выдала сполна.
– И я от радости схватил ее в охапку. Она зарделась, еще больше раскраснелась, и ее широкое лицо засветилось и даже показалось мне милым и симпатичным. В следующую минуту я расхохотался. Надо же быть такому совпадению!
Фаина, широко распахнув глаза, смотрит на меня с удивлением.
– Что-нибудь не так я сделала?
– спрашивает она меня.
– Раз пришла с повинной, значит, все так, - отвечаю ей, улыбаясь.
– В награду хочу поцеловать тебя.
– А письмо читать не будете?
– Я их уже начитался...
Она, как ребенок, обиженно опускает глаза, Мне становится жалко ее.
– Ладно, давай сюда письмо.
– Вы все смеетесь надо мной.
– И Фаина с гордо поднятой головой выходит из комнаты.
Так закончилась эпопея с письмами и... любовь Фаины ко мне,
Впрочем, с письмами не закончилась. Письма будут. От Роджерса ко мне, от меня к Роджерсу. Но это впереди.
«С письмом от Зори вдруг куда-то убежал отец. Мы все в недоумении. Что-то случилось? Что?! Рядили по всякому. С нетерпением ждали его возвращения. Наконец он вернулся. На нем нет лица. Значит, что-то произошло серьезное. Мы бросились к нему с расспросами. Он тут же заявил:
– Умер Зоря... И отстаньте от меня.
– Как умер?!
– закричала мама.
– Не знаешь, как умирают, - отрешенным голосом отвечает отец.
Мать запричитала и в слезы.
– Как же мы теперь будем... Да за что такое наказание?..
Я стою, смотрю на отца, на его осунувшееся, посеревшее лицо и не знаю, то ли мне радоваться, то ли... С одной стороны, жалко, все же умер родственник, с другой - слава богу, теперь наверняка будет спокойнее в семье.
– Папа, покажи письмо.
– Я подошла к отцу, обняла. Мне стало жалко его.
– Потом, доченька, потом...
– Не потом, а сейчас.
– Он знал, что я никогда ничего на потом не откладываю.
Отец пытался отговориться, а в меня словно дьявол вселился. Я настояла. Он всегда сдается, если проявить настойчивость.
Он нехотя протягивает мне письмо.
Боже мой... Какой ужас... Какой кошмар... Какой позор...
Я в гневе скомкала письмо, с нескрываемой злостью бросила его в лицо отцу, наговорила ему всяких гадостей и выскочила из дому. На улице немного успокоившись, возвратилась. Мать лежала в постели с полотенцем на голове, отец сидел за столом, положив голову на руки. Рядом с ним - нераспечатанная
бутылка вина. Скомканное письмо валялось на полу. Я подняла письмо.– Куда ты?
– спросил, вымученно глянув на меня, отец, когда я направилась к выходу.
– Куда надо, - ответила я, хлопнув дверью. Честное слово, в эту минуту мне нисколько не жаль было своих родителей. Кипевшее зло на них наполняло мою душу.
Пока я шла по улице, все время со страхом думала в последствиях. Что я скажу Виктору? Как ему объяснить? Как покажусь на глаза подругам? Дядя - гнусный каратель, преступник, скрывавшийся от правосудия... Ведь Виктор работает вместе с отцом на режимном предприятии. Кому я теперь буду нужна?.. Кто узнает, от меня будет шарахаться, как от бешеной собаки. Еще возьмут да выгонят из института. Неужели всему конец? Перед моими глазами будто погас свет. Чем больше я думала об этом, тем больше теряла надежду на жизнь. Может быть, вот сейчас - под машину... Нет, нет, только не это. В чем я виновата?..
В приемной КГБ меня внимательно выслушали. Через некоторое время пришел высокий симпатичный молодой человек, представился мне капитаном Насоновым, и мы с ним уединились в отдельную комнату. Долго и по душам поговорили. Он меня прекрасно понял. Подробно расспрашивал об отце, о его поездках в Вену, о моих отношениях с Виктором, с его отцом. Об институте. О друзьях.
Я смотрю на Насонова, разговариваю с ним, а сама все время ловлю себя на мысли - где могла его видеть.
Этот спокойный голос. Знакомая манера левой рукой откидывать назад прядь волос, спадавшую на лоб. Под конец разговора я не удержалась и спросила:
– Владимир Николаевич, извините за банальность, где я вас могла видеть?
.
– Не знаю...
– И Насонов откидывает прядь волос, нависшую над лбом.
– Вспомнила!..
– чуть не вскрикнула я от вспыхнувшей вдруг догадки.
– Вы у нас читали лекцию. И приводили пример, несколько схожий с тем, что я рассказала. Да?!
Насонов на секунду задумался и, к моему удовлетворению, говорит:
– Было дело.
– Как тесен мир. Кто бы мог подумать, - вздохнула я.
– Знали бы вы, как после вашей лекции я воевала с отцом...
В ответ Насонов, как показалось мне, загадочно улыбнулся.
И где-то подсознательно у меня мелькнула шальная мысль: «А не успел ли и отец побывать здесь?..»
– Отец ваш знает, что вы пошли к нам?
– словно угадав мои мысли, спросил меня Владимир Николаевич,
– Да, знает, - ответила я.
– Хорошо, - ответил он.
Ушла я от Владимира Николаевича окрыленная, спокойная от чувства исполненного гражданского долга. За одно только ругала себя: надо было раньше прийти сюда.
Впереди предстоит разговор с отцом. Каким-то он будет. Только бы не сорваться.
Не успела я переступить порог комнаты, как отец сразу подошел ко мне и, взяв под локоть, увел меня на улицу.
– Была?
– спросил он меня, когда мы вышли из подъезда дома.
– Была.
– Ну и что?
– Если б меня так понимали мои родители...
– То что было бы?
– не дав мне договорить, спросил отец.
Он был спокоен. И меня это несколько удивило. Я ждала нервной сцены и даже, может быть, скандала.