Ошибка комиссара

В тот день, вернувшись с обеда, обнаружил зажатый в дверях клочок бумаги. Извлёк, развернул. Обращение начиналось так: «Алекс!» Всё понятно — это следователь Погодин из соседнего кабинета, на подпись можно не смотреть. С некоторых пор, точнее, как я стал немного следователем, он решил обращаться ко мне таким образом. Ладно, я не против, если ему нравится, хотя я всю жизнь считал, что Алекс — это Александр.

Далее в записке было следующее: «К 15–00 ко мне придёт такой козлобородый дедок по фамилии Кошкин, дальний родственник потерпевшей по делу КУП* № 1260. Допроси его, плиз, свидетелем. Он сам всё знает и всё расскажет. Тебе только записать. А у меня срочное дело на выезде. С меня причитается».

Ага, причитается с него. Не родился ещё тот человек, который получил бы с Погодина причитающееся. В конторе даже поговорка имеется: с Погодина получишь. Смысл, я думаю, понятен. Но делать нечего, надо выручить мужика. У меня были совершенно другие планы на ближайшее время, но вместо этого я пошёл в дежурку и посмотрел, что это за событие такое за номером двенадцать-шестьдесят. Оказалось — кража каких-то вещей. Подробней интересоваться не хотелось.

В назначенное время выглянул в коридор — у соседнего кабинета на стуле уже смирно сидел благообразный старичок, и назвать его козлобородым у меня не повернулся бы язык, хотя это очень соответствовало действительности. Очень уж старичок был похож на Калинина, того самого нашего всесоюзного старосту, а начальство, как известно, обзывать нельзя — себе дороже. Я-то, правда, в поздние времена про него всякого начитался, но для советского гражданина он всё ещё пребывал в когорте Кремлёвских небожителей.

С гражданином Кошкиным — Калининым мы прекрасно побеседовали, протокол уже был подписан, но словоохотливый старичок никак не мог закруглиться. А тут меня ещё чёрт дёрнул сказать: «подумаешь, сокровище», имея в виду похищенный хрусталь и какое-то старое барахло, имеющее ценность, скорей всего, только для самой потерпевшей.

— Сокровище, говорите? — встрепенулся старичок. — А зря вы так уничижительно. Может и барахло, как вы изволили заметить, иметь историческую и культурную ценность. Или вы полагаете, что в советское время уже нет места для кладов и сокровищ? Так я с вами не соглашусь.

Я пожалел, что не откусил себе язык минуту назад — у старичка явно открылось второе дыхание. Он поосновательней устроился на стуле и продолжил с новыми силами:

— Я вот тут недавно в газетке читал, что в нашей Вологодской области очень даже может быть спрятана библиотека аж самого Ивана Грозного. А что, чем вам не клад, чем не сокровище? Товарищ, вот только фамилию не упомню[1], где-то записано, об этом писал, а в наших газетах неправду не пишут, понимаете ли. Печатное слово — оно, понимаете ли, покрепче камня будет. Так что осталось только найти её, библиотеку эту. Дело за маленьким.

И старик, вдохновлённый собственным выступлением, отёр пот со лба. Я тут же вклинился в образовавшуюся паузу и выпроводил оратора из кабинета, вдогонку выразив непоколебимую уверенность, что раз товарищ написал в газетке, значит так тому и быть — найдут её обязательно, окаянную. Насколько мне было известно, ничего подобного и в двадцать первом веке так и не было найдено, но зачем же огорчать хорошего человека, который так истово верит печатному слову?

Оставшись один, я пустился в размышления. Странный у нас какой-то разговор получился с гражданином Кошкиным. С точки зрения пользы его допроса по делу двенадцать-шестьдесят — результат нулевой, совершенно ничего интересного. У меня возникло ощущение, что вся наша встреча была только ради того, чтобы этот Кошкин — Калинин напомнил мне, что и в наше совершенно несказочное время могут существовать тайны, клады, сокровища.

Говорят, надо видеть знаки судьбы. Тот, кто не проходит мимо, и в точке бифуркации выбирает нужное направление, будет обласкан судьбой. Тут главное не впасть в паранойю, а то за знак судьбы любой пустяк принимать начнешь. Подумаешь, старик сказал какую-то ерунду. Сокровища, понимаете ли, клады, царские библиотеки. Но почему мне тогда периодически вспоминается легенда о проклятии слепого мастера, рассказанная ещё в мою бытность пограничником нашим доблестным старшиной? Моя жизнь меня к чему-то готовит?

[1] Фамилия авторам хорошо известна, но только не стоит ее упоминать

Глава седьмая Панькинская барахолка

Воскресенье. Проснулся я как обычно, в семь утра. Полежал пару минут, уставившись в потолок (побелочку бы подновить!) и грустно подумал, что сегодня не знаю, чем и заняться. На «историческую родину» ехать не планировал —был там в прошлые выходные, даже картошку успел посадить. А мотаться каждую неделю до Вологды, а потом до Столбова, это и муторно, да и накладно.

И что делать? Скучно. Хоть на работу иди. Но если я сейчас припрусь на службу, то меня коллеги не поймут. Был бы я участковым, так может быть, и поперся бы, а так…

Барышня, на которую у меня были кое-какие планы на этот день (в кино там сходить и, вообще), усвистала в Кадуй (звонила на службу, сказала, что отец приезжал — велел помочь по хозяйству), так что, придется сегодня валять дурака. Можно бы в библиотеку сходить, но я там вчера был, а по субботам и воскресеньям в читальном зале яблоку негде упасть. Вишь, все стремятся к знаниям. И куда им эти знания?

Но коли проснулся, то надо вставать. Встал, почистил зубы, сделал некоторые необходимые дела и даже попытался сделать утреннюю гимнастику — помахал руками и ногами, поприседал, даже раз десять отжался от пола. Потом, решив, что я и так молодец, начал хлопотать насчет завтрака.Буфет по выходным дням в общаге не работал, а идти до столовой было лень. Потом схожу, как пообедать захочется. Зато у меня имеется скромный набор холостяка — яйца и черный хлеб, а еще заварка. Так что, позавтракаю в собственном «номере».

Яичницу сделать или яйца сварить? Яичница предпочтительнее, но после нее сковородку придется мыть. Пусть будут яйца всмятку. Дешево и сердито. А еще быстро.

После завтрака жить стало веселее. Одевшись в парадно-выходную форму одежды, пошел на выход. Слаба богу, нынче дежурит не тетя Катя, которой не дает покоя моя личная жизнь, а «коренная ленинградка», поэтому мозги мне никто выносить не стал, а я шагнул на майскую улицу.

— Леха! — услышал я знакомый голос.

Ба, так это Саня Барыкин, а рядом с ним невысокая полненькая девушка.

Пожав руку Сане, раскланялся с дамой.

— Знакомься, это Людмила, — представил Барыкин свою спутницу.

Людмила? Не та ли самая, из-за которой Саня получил фингал под глаз, да еще едва не лишился комсомольского билета, а заодно и милицейских погон? Ну, ничему парня жизнь не учит. А Барыкин, между тем, продолжал:

— Да, Леха, можешь меня поздравить. Вернее, не только меня, но и нас.

— А с чем? — не понял я.

— А вот, — продемонстрировал Саня безымянный палец правой руки, украшенный обручальным кольцом.