Ошибка кота Люцифакса

Филипп чиркнул спичкой и зажег стеариновые свечи. Потом сел к столу и начал читать.

* * *

Он прочитал примерно половину, когда в дверь постучали. Филипп поднял взгляд, и некоторое время у него перед глазами все еще прыгали малюсенькие буковки.

Голова кружилась. Хотелось бы знать, сколько часов подряд он просидел над книгой. Ему показалось, что речь шла даже не о часах, а о ночах.

— Войдите.

Дверь распахнулась, вошел Люцифакс. Кот отбрасывал очень слабую тень, и Филипп понял, что большинство стеариновых свечей уже выгорело. Он слишком тщательно выполнял домашнее задание и не заметил этого.

— Так ты трудишься, — сказал кот. — Старик Люцифер будет рад услышать об этом.

— Пожалуй, только это и порадует его.

Филипп открыл ящик письменного стола и вынул новую порцию стеариновых свечей. Вскоре комната была опять хорошо освещена.

— Я не очень хороший ученик. Но он, наверное, уже сказал тебе об этом.

— Да, пару слов высказал. Большей частью проклятий. Из-за тебя у него волосы седеют.

— Знаю-знаю. Я не очень гожусь для того, чтобы быть злым.

— Поднажми, Филипп. И дела пойдут лучше. Или пойдут хуже, если сказать по-нашему. — Кот запрыгнул на подоконник и стал смотреть на ночное небо. А откуда у тебя раны на руках?

— Я упал, когда был среди скал, — соврал Филипп. Он не захотел рассказывать о происшествии с Азиэлем. У него каждый раз при воспоминании об этом портилось настроение. — Стукнулся об острые края.

— Ран очень много, — сказал Люцифакс. — Похоже, ты долго падал.

— Да, конечно, уж так случилось.

Кот посмотрел на его отражение в зеркале. Филипп смотрел оттуда на него. Он не был уверен, что Люцифакс поверил в его объяснение, но ему, в общем-то, было наплевать. Он слишком устал, чтобы переживать из-за лжи, ведь эта ложь была белой.

— Послушай, уж не твоя ли это знакомая? — вдруг сказал кот.

— Кто? Сатина? — Филипп встал.

— Ну да, вон летит вместе с этим, как его зовут? Ну, еще имя начинается на букву А?

Филипп застыл, почувствовав, как что-то холодное и влажное появилось у него в животе.

— Азиэль?

— Да. Ты его знаешь?

— Нет.

— Улетели, — сказал Люцифакс в тот момент, когда Филипп подошел к окну.

Сердце его громко билось, как будто огромный кулак стучал по ребрам изнутри.

— Ты уверен, что это была Сатина?

— Думаю, да, — ответил кот и спрыгнул с подоконника. — Не знаю. Может быть, я ошибся, темно.

— Но похоже, что она. — Люцифакс пошел к двери. — Желаю хорошо поработать, Филипп.

— Люцифакс?

— Да.

— Что ты хотел?

— В каком смысле, Филипп?

— Зачем ты приходил?

— Без определенной цели. Посмотреть, как ты тут. Делаешь ли домашнее задание. Доброй ночи, Филипп.

Люцифакс вышел, и Филипп остался наедине со своими беспокойными мыслями.

«Сатина и Азиэль вместе летают по небу? Неужели это правда?»

«Люцифакс сказал, что было темно. Он мог ошибиться».

«Но Балдриан тоже видел Азиэля с девочкой. С черными волосами. Как у Сатины».

«С девочкой, которая похожа на Сатину — это ты хочешь сказать».

«Но Сатины не было дома. Ее не было дома, а Люцифакс только что видел, как девочка, похожая на нее, летела по небу с Азиэлем».

«Не понимаешь ты, что ли, Филипп? Это для всех очевидно».

«Нет. Она сказала, что она больше с ним не дружит. Зачем ей врать?»

«Зачем? Филипп, друг мой, она же дьявол».

— Стоп! — сказал Филипп вслух и заткнул уши, как будто от этого голова перестала бы думать. Странное дело, но только это помогло. — Не хочу больше слушать!

Он сел за письменный стол и стал сосредоточенно читать.

Хотя читать было трудно. Буквы как-то сливались, превращаясь в картины Азиэль и Сатина. Они летело небу. Держась за руки.

Над глазами, которые смотрели на мелкие буквы на страницах, появилась боль. Такая маленькая, что Филипп почти не замечал ее.

Было прочитано много страниц; Филипп все читал и читал, стеариновые свечи снова догорели. Когда погасла последняя свеча, Филипп спал на столе.

Он заснул в ту же секунду, как прочитал последнюю строчку. И ему приснился сон.

28 Ревность и злоба

Сон был странным. Туманным и бестолковым. Одним из тех снов про которые знаешь, что это сон, пока его видишь, но от которого невозможно проснуться. А потом он переходит в кошмар, ты покрываешься потом и кричишь во сне.

Он в Преисподней, но все выглядит иначе. Во сне все поменяло цвета. Небо желтое и покрытое трещинами, как старый череп. Стволы деревьев ядовито-зеленые, листья красные, с них каплет что-то красное. Его тень тоже красная. Как будто ее нарисовали на земле кровью. Но искажены не только цвета. Формы тоже. У домов, крыш, дороги. Все кривое и косое, с немыслимыми углами. Геометрический абсурд с углами более 180 градусов, четырехугольники с тремя сторонами, параллельные линии, которые пересекаются.

Дорога, на которой он стоит, извивается, словно лента на пакете с подарком. Глаза болят при виде всего этого безумия. Ум протестует.

Почему все так выглядит?

Он не успевает задать себе вопрос, как появляется ответ.

Ведь таким представляют себе Преисподнюю грешники. Они живут в безумном мире.

В этот момент он понимает, что на ногах у него цепи, что он несет огромный камень. Он вернулся на поле, где переносят камни с одного края на другой, а потом несут обратно.

Пока он думает, как ему выбраться из этой западни, он вдруг видит ее. Она идет навстречу ему, и, к его большой радости, она похожа на саму себя в этом изуродованном мире.

— Сатина! — зовет он ее. Он бросает камень и машет ей. — Сатина!

Она смотрит на него. Потом смотрит в сторону.

— Сатина! — Почему она не реагирует? Она его не узнает? Или не хочетузнавать? — Сатина, помоги мне!