Ошибка Творца

Осенью 1939 года немецкие войска оккупировали Польшу. Началась Вторая мировая война. Мало кто помнит, что в это же время вступила в силу крупнейшая евгенистическая программа всех времен и народов: малая война фюрера за «чистую» Германию против своих же сограждан. Повод для начала внутренних военных действий подвернулся еще 23 мая. Некий герр Кнауер из Лейпцига, отец глухонемого, слепого и не владеющего конечностями ребенка, послал фюреру письмо, где умолял безболезненно умертвить сына, освободив тем самым семью от непосильного гнета. В ответ Гитлер направил в Лейпциг своего личного врача Брандта для освидетельствования мальчика и дал высочайшее разрешение на эвтаназию.

Разрешение послужило командой «фас!» в бюрократически подготовленной стране, где уже активно производилась перепись «жизни, недостойной жизни». Первые шаги – мягкие, чтобы не всколыхнуть общественность: приказ всем германским акушеркам в обязательном порядке оповещать инстанции о рождении детей-калек. Затем родители больных детей (поначалу малышей до трех лет, впоследствии возраст был увеличен до 17) должны были зарегистрироваться в Имперском комитете по «Научному исследованию наследственных и приобретенных болезней». О, это движение тьмы, прикрываемое «научными исследованиями…». Тьмы, нарастающей за взметнувшимся уже до небес военным пожаром. Что казалась фоном для пожара и пожаром же оправдывалась…

Комитет располагался по адресу: Берлин, Тиргартенштрассе, дом 4, отсюда и пошло кодовое название программы – «Т-4». Как часто у немцев, организация труда была блестяща: картотеки в идеальном состоянии, даже нечто вроде первой компьютеризированной системы. Ребенок осматривался врачами, потом его забирали у родителей, уверив, что чадо будет содержаться в «специальной секции», где за ним будет «специальный» же уход. Детей-инвалидов увозили в центры эвтаназии, где через пару недель «наблюдения» они умирали. Официально – от пневмонии, а на самом деле – от инъекции яда. Чаще всего – фенола. Вскоре убивать стали не только больных детей, но еще и малолетних преступников и, конечно, еврейских детей – уже просто потому, что те были евреями. Родителям, пытавшимся выяснить, что же все-таки произошло, угрожали принудительными работами и потерей родительских прав на оставшихся детей, однако…

Маша

Маша в задумчивости стояла чуть на возвышении на опушке леса, глядя на городок из белых палаток и ярких флагов. Между палатками ходили женщины в ярких длинных одеждах и мужчины – кто в жестяных латах, кто в плащах. Где-то между палатками вился дымок. Пахло тушенкой. Странное место и странные люди. Она пожала плечами и начала спускаться вниз. Девушка в платье из дешевой полупрозрачной ткани с люрексом, выходя из палатки, смерила Машу удивленным взглядом. Ну да. Она одета не как положено – идет себе в банальной футболке и джинсах.

– Простите, – решилась Маша, – где мне найти Королеву?

Девушка нахмурилась и вдруг взяла ее за руку. Ошарашенная Маша не сопротивлялась.

– Я отведу тебя к Королеве, – сказала тихо девушка. – Я ее фрейлина, Андольфина.

– Кхм. Спасибо. – Машина рука чувствовала себя весьма неуютно в чужой, чуть влажной ладони.

А девушка вела ее за собой – мимо мальчика в лохмотьях, просящего милостыню, мимо тощего подростка в костюме шута, мимо полного мужчины с явно накладной широченной бородой и в широкополой соломенной шляпе, отвесившего поклон ее спутнице: «Дражайшая Андольфина, мое почтение!» Андольфина едва склонила маленькую головку, украшенную какой-то замысловатой полоской из бусин. Наконец она отодвинула полог палатки, больше напоминающей шатер, и, чуть согнувшись, зашла внутрь, продолжая тащить Машу за собой. В палатке пахло индийскими благовониями, от которых у Маши мгновенно начала болеть голова. Пол был покрыт протертым до дыр ковром, а в глубине сооружен диван из надувных подушек, облагороженный какой-то блестящей тканью.

– Прошу прощения, моя Королева, – низко поклонилась, сделав что-то вроде реверанса, фрейлина, – это к вам.

На диване лежала молодая женщина лет тридцати в черном бархатном одеянии с длинными, почти по колено, волосами. Даже в полутьме палатки было очевидно: волосы – парик, причем дешевый, но, парадоксально, в странной особе и правда чувствовалось то, что в журналах позапрошлого века называлось «царственной грацией». Благожелательная улыбка на накрашенных темной помадой губах тоже была вполне себе королевской.

– Не смущайся, дитя. Проходи, тебе будут рады.

Маша молча кивнула, вынув свою ладонь из цепкой лапки своей спутницы.

– Ты можешь идти, – даже не повернув голову в сторону своей фрейлины, сказала Королева. И девушка в полупрозрачном люрексе сразу же исчезла. А Королева тем же плавным жестом показала на свои подушки: – А мы присядем.

Маша осторожно опустилась на чуть скрипнувший импровизированный диван.

– Прошу прощения, что побеспокоила, Королева. – Она знала, что «Королеву» зовут Яна Приходько, но решила пока с этим подождать.

– Ничего. Спрашивайте. Вы ж на сайте меня нашли?

– Да, – не стала скрывать Маша. – Я хотела бы задать вам пару вопросов по поводу игроков в вашем…

– Мордхалл. Это город. – Королева вздохнула. – Империя разваливается, и сюда стекаются все племена: орки, эльфы, зеленые люди, наемники Эноса, маги Древнего Леса. Я – последняя Королева Мордхалла, и если я умру…

– Простите. – Маша нахмурилась. – Это ваша легенда, Яна?

При звуке своего имени Королева будто стала меньше ростом:

– Ну да. Мы придумываем правила – без правил нет игры. Общую легенду, историю города и сценарий предстоящего действия. Потом рассылаем список – приблизительный – персонажей. Те, кого вы встретили здесь. – Яна повела головой туда, где, невидимые за стенами палатки, ходили товарищи в жестяных латах и длинных юбках. – Это люди, которые целый год работали над костюмом и над своим героем. Они все про него знают – как он говорит, во что верит, умеет ли управляться с мечом или магическим шаром, понимаете?

Маша кивнула:

– Вживление в роль?

– Ну да. А потом мы собираемся здесь и разыгрываем, что придумали. Как-то так.

– Вы имеете в виду поединки на мечах?

– Нет, – нахмурилась Королева. – Поединки – это для тех, у кого много энергии и слабо с фантазией. А так – все, что угодно, в условиях заданного мира. Интриги, суды, балы, свадьбы, магия…

– Ясно, – сказала Маша, заглядевшись с легким недоумением через приоткрытый полог палатки на снующих эльфов с большими накладными ушами и троллей с жуткими зубами в зеленом гриме.

Яна вздохнула:

– Ничего-то вам не ясно. Думаете, мы какие-то сумасшедшие, ряженые. В детстве не доиграли, да?

Маша помолчала. А Яна дернула плечом:

– Вот. Мои родичи тоже так думают – это у них любимая шутка за праздничным столом.

– Каждый имеет право на хобби, – примирительно сказала Маша. – И мало кто из нас окончательно расстался с детством, так что…

– Нет! Вы не понимаете! – Королева расправила дешевый бархат платья на полных коленках. – Вы, как мои родственники, думаете – давно рожать пора, семью создавать, все дела! – Она замолчала, глубоко дыша. А Маша с тоской подумала: за что ей это? Почему сейчас этот «момент истины» выльется на нее, а не на неизвестных ей Яниных родственников? Потому, что она проникла в этот волшебный мир без должной маскировки? Или лицо у нее – располагающее к откровениям?