Ошибка Творца

– Обещай мне, – сказала она, не подымая глаз и пытаясь порвать зубами нитку, – обещай мне пойти со мной за одеждой.

– Тебе стыдно, – вскочил Андрей с постели, – ходить со мной, таким неэлегантным?

Он поцеловал ее в еще сонный висок, забрал футболку и оторвал нитку.

Маша подняла глаза и улыбнулась:

– Конечно, стыдно. – И видно, лицо у него резко изменило свое выражение, потому что Маша поспешила добавить: – За себя. Получается, я за тобой плохо ухаживаю.

– Получается, – усмехнулся Андрей, подняв ее со стула и усадив снова – уже себе на колени, – что я у тебя вроде домашней скотины, за которой можно хорошо или плохо ходить?

– Так оно и есть, – серьезно кивнула Маша. – Можешь поменять скотину на домашнего питомца, суть не в этом. Мужчина, живущий с женщиной, не может быть настолько не стрижен. – Она взлохматила его волосы. – И не ухожен.

– Ладно, – легко согласился он. – Сегодня же подстригусь. А ты давно обещала мне заглянуть в шкафы своей матери и сменить черное на цветное.

– Баш на баш. – Маша была предельно серьезна. – С тебя – поход за новыми джинсами, летним пиджаком, парой свитеров и рубашек.

– Кхм, – нахмурился Андрей, прижимаясь носом к ее шее и вдыхая, как маньяк, ее запах: тепла и уюта, оставшегося со сна. – Это уже перебор.

– Тогда остаюсь в черном. – И Маша, вскочив с Андреевых колен, бросила в него футболкой. – Уже восемь! Мы опаздываем!

* * *

Подстричься он, конечно, не успел. Хотя был готов сделать многое, чтобы вынуть наконец Машу из вечных черных брюк и футболок, вечных – еще с гибели отца. Но ведь теперь, думал он, довольно насвистывая и направляясь в комнату, где его уже ожидали Максим и Тася, убийца найден и траур закончен. Грело его еще и то соображение, что мать Маши, вернувшись из Италии, не сможет недооценить Андреев вклад в дело преображения ее дочери. Да! Он сумеет обрадовать еще и будущую тещу, а такие очки легко не зарабатываются! И, на секунду застыв перед закрытой дверью («Будущая теща? Ты что, серьезно?»), он не стал додумывать крамольную мысль, а повернул ручку и вошел.

Максим Переверзин сидел за столом, похожим на школьную парту, и был сам крайне схож с учеником средней школы. Андрей специально не взял Машу с собой на допрос, хотя она и вызывалась. Время доброго полицейского закончилось. Пришло время злого. А уж насколько злого – увидим в процессе.

– Здравствуйте, – сказал он, сев напротив и с легким стуком положив перед собой кожаную папку. – Меня зовут капитан Яковлев. Я старший оперуполномоченный ГУВД России по городу Москве. Убийство профессора Шварца, крупного ученого, поставлено на особый контроль и будет расследоваться с предельной тщательностью. – Он заметил, как парень заерзал на стуле. – Итак, в соответствии с показаниями, данными два дня назад, вы проезжали около десяти вечера мимо дома профессора, чтобы увидеть его дочь, Надежду Шварц, знакомую вам по ролевым играм.

– Да. – Мальчик кивнул головой в легкомысленных, пепельного цвета кудрях. – Но не застали. То есть, – испуганно поправился он, – нам не открыли.

– Вас в машине было двое: вы и Таисия Боженина?

– Ну да. – Макс взглянул на Андрея карими глазами в длинных ресницах – само чистосердечие. Андрею вдруг подумалось, что он похож на Раневскую, ухайдакавшего тайком все котлеты и делающего вид, что только пописать выходил на участок, а мясо схомячил соседский кот.

– Ясно. – Андрей открыл папку – папка была пустовата, но бланки выглядели вполне внушительно. – К сожалению, я вынужден вам напомнить, что наша беседа ведется под запись и за дачу ложных показаний в нашем государстве предусмотрена статья.

Он заметил, что на невысоком лбу юноши выступила испарина.

– Мы не врем, – сказал Максим, но голос его звучал неуверенно, и Андрей обратил внимание, что он сразу прибегнул к множественному числу – будто бы спрятавшись за спину отсутствующей тут Божениной.

– Вы врете, – спокойно возразил Андрей. – Сосед, помогавший вам вытащить машину, видел человека, спрятавшегося на опушке леса. У нас есть отпечатки его обуви, и, я уверен, мы найдем его отпечатки и в машине.

– Не найдете. – Паренек вдруг злобно усмехнулся. – Или найдете, и очень много. Я в день человек двадцать вожу.

– Кто еще является членом вашей группы эльфов? – спросил Андрей, перейдя в комнату для допросов, где сидела девочка Тася. Маленькое лицо сердечком, огромный для такого лица лоб и испуганные глаза чуть навыкате – эльф и есть.

– Надя – наш игровой предводитель, я, Макс…

– И?

– И – все. – Девочка опустила глаза долу, сцепив пальчики на коленях, обтянутых черными легинсами.

– И еще один человек, – будто не услышав последней фразы, продолжил Андрей. – Тот, что стоял в лесу и наблюдал, как пожилой сосед пытается помочь вам вытащить машину. Сам он ничего делать не мог – его всего колотило, правда?

Девочка подняла на него умоляющие глаза:

– Мы с Максом тут ни при чем… Честное слово!

Отрывок из зеленой тетради

Красный плюс – уничтожить. Синий минус – оставить в живых. Лаконичные обозначения на бланках программы Т-4. Пациенты, расстрелянные в лесах Западной Пруссии, удобные автобусы с надписью «Торговля кофе “Кайзер”», только пахло в них вовсе не кофе. Это были первые передвижные газовые камеры. За ними последуют другие, попросторнее, оборудованные в виде душевых. Больные сами раздевались, упрощая работу палачам, потом пускался газ: карбон моноксид. После оставалось только выломать золотые зубы и – сжечь. Сладкий запах пополз над Германией, запах евгеники, науки об улучшении человека.

Организация предполагала несколько простейших ступеней: раз – учет и контроль всех частных и государственных больниц и приютов. Два – бланки по пациентам отправлялись на «отбор» трем медэкспертам, где ставились те пресловутые плюсы и минусы. Три – к больницам и приютам подъезжали автобусы, увозящие пациентов уже в одно из шести заведений для умерщвления. В замке Хартхайм, блестящем примере ренессансной архитектуры, больных перед умерщвлением еще и фотографировали. Врачам на память. А там оставалось только придумать более-менее уместную причину смерти и написать письмо родственникам – пример бюрократически-сентиментального штиля: «К нашему большому сожалению, мы вынуждены сообщить Вам… скоропостижно скончался… При его тяжелой неизлечимой болезни смерть означает для него избавление».

Впрочем, несмотря на все меры предосторожности, слухи стали просачиваться – жуткие истории, рассказанные медперсоналом, похожие на детские «страшилки», темный густой дым, день и ночь валящий из труб крематориев – центров уничтожения. Сладковатый трупный запах смешивался с туманами Саксонии и Ленца, и обитатели соседних городов и деревень забили тревогу. Гитлер распорядился приостановить программу. Приказ фюрера застал служащих Канцелярии врасплох. Мощная бюрократическая машина тормозила со скрежетом. Но разошедшихся докторов было уже не остановить – они увлеченно продолжали умертвлять своих пациентов уже любительски, на местах: от голода, сажая их на специальную «безжировую диету» (так называемая диета Е), или медикаментозно.

Впрочем, Институт антропологии, наследственности и евгеники кайзера Вильгельма решил не ограничиваться только отрицательной селекцией. Мало было уничтожить негодных – убитые освобождали место для идеального человека. И работники института подошли к его созданию с типично немецкой обстоятельностью.

Маша

Никита Торняков жил с бабкой.

– Бабка у него уже в маразме, – доверительно сказала Андрею Тася под конец допроса. – Они живут на ее пенсию, у нее надбавка «Дети войны», а родители квартиру сдали и дауншифтить в Таиланд свалили, на сына вообще положили. – Тася задумалась и добавила: – И я их не осуждаю. Никита… Он неприятный очень.