Ошибка Творца

– Здорово, красавица! – Броня вздрогнула и, развернувшись, увидела Николая. – Чего прячешься? Я тебя не обижу!

– Я не прячусь, – сглотнула Броня. Тьфу, дурак, как он ее напугал! – Просто хотела побыть одна.

– Все одна да одна, – хохотнул Колян. – Так скоро совсем закиснешь, старой девой станешь!

Броня подняла на него глаза: а ведь он прав. Именно ею она и станет. Только раньше она готова была себя блюсти ради перспективы Нобелевки и последующего ужина при свечах рядом со шведской королевой. Теперь же ясно, что никакой премии ей не светит. Только кошки. Кошки да вязанье. И будто уловив движение этой мысли в ее зрачках, Коля схватил ее за рукав «школьного» платья, дыхнув дешевым табачищем:

– Поехали ко мне, а? Заедем, вина купим или, хочешь, шампусика…

– Перерыв окончен, – услышала она голос пристава.

– Господи, да отстань ты от меня наконец! – Броня вырвала свою руку из его цепкой пятерни, смерила презрительным взглядом – от расстегнутой на волосатой груди рубашки до узких джинсов, лишь подчеркивающих кривизну ног. – Отстань навсегда со своими шашлычками и шампусиками, понял?!

И поспешила обратно в зал суда, а Коля лишь кривовато улыбнулся и с независимым видом полез в карман за сигаретами.

Маша

Толстой однажды сказал: «Удивительное дело, какая полная бывает иллюзия того, что красота есть добро». И глядя на стоящую на возвышении, будто так и положено ей по статусу, статусу королевы, и дающую показания Надю, Маша не могла с ним не согласиться.

– Прежде всего, – тон адвоката обвиняемой был почти извиняющийся, – давайте проясним вопрос с экипировкой. Вами были куплены два прорезиненных плаща и две пары перчаток, идеальных для совершения кровавого убийства. Вы готовили членов своей игровой группы к преступлению?

Надя грустно улыбнулась, мягко обвела взглядом зал:

– Я готовила – как и всегда – членов своей группы к ролевым играм. Дело в том, что я единственная из всех могла себе позволить потратиться на хорошие костюмы. А мне не хотелось краснеть за своих игроков.

– Прошу присяжных принять к сведению информацию из переписки членов игровой группы. – И адвокат передал приставу несколько скрепленных листков.

Маша вздохнула: она помнила, что они нашли в компьютерах Таси, Никиты и Максима. Надя действительно субсидировала их фэнтезийные платья. Случайность, помогающая теперь защите выстроить логическую цепочку, где экипировка для убийства казалась нелепым совпадением? Она еще раз взглянула на спокойную красавицу за кафедрой. Черта с два! Ничего не было случайного во всей этой истории для Надежды Шварц.

– Ваш отец, – повернулся к своей подзащитной адвокат, – действительно пытался вас убить?

– Нет! – Зеленый всполох в огромных глазах взметнулся, чтобы быть мгновенно приглушенным опущенными веками. Маша нахмурилась – это было первое проявление чувств за все то недолгое время, что они с Надей были знакомы. – Он никогда не пытался меня убить. Он… – Она замялась. – Он пытался меня совратить.

По залу пронеслось дружное «ах!». Это было что-то новенькое: великий ученый норовит изнасиловать собственную дочь, возможный инцест… Андрей посмотрел на Машу со значением – вот и истинный мотив, как тебе? Маша кивнула: да, это было больше похоже на правду, чем история с отравлением, которую им выдал Никита.

– Ложь! – раздался вдруг женский голос из глубины зала. Обернувшись, Маша увидела бледную, дрожащую всем телом женщину лет тридцати. Опираясь на спинку стула, та с ненавистью смотрела на Надежду Шварц. – Отец… Никогда бы так не поступил!

– Порядок в зале! – прикрикнула судья и повернулась к Наде: – Продолжайте.

Надя вздрогнула, оборвав взгляд-связку с женщиной в черном.

– Моя сестра, – пояснила она присутствующим. – Последние годы живет далеко от нас, в Америке, и я не хотела ее расстраивать. – Она кивнула, будто подтверждая эту немудреную мысль, а затем, совсем уже было оправившись от замешательства, продолжила: – Но иногда так сложно все держать в себе. И я как-то не выдержала, рассказала обо всем ребятам из моей группы. Подозреваю, в голове Никиты все перемешалось. – Надя пожала плечами. – Он помнил только, что отец поступил со мной плохо, и перенес действие игр на реальность. Это, как вы сами видите, частый случай у участников ролевых игр.

– Подбивали ли вы Никиту Торнякова на совершение преступления?

– Если бы я искала себе соучастников, – спокойно сказала Надя, глядя только на присяжных, – то точно бы не выбрала человека, верящего в вурдалаков и говорящего с духами. Человека с официальным психиатрическим диагнозом. Я уже год жила отдельно от отца, и, если бы он снова начал ко мне… приставать, я бы просто пошла прямиком в полицию. Поверьте, единственное, в чем меня можно упрекнуть, это в неосторожных высказываниях в присутствии параноидального шизофреника. В свое оправдание скажу – о том, что Никита так тяжело болен, я узнала только после…

Надя опустила глаза, будто не в силах больше справляться со своими чувствами, а Маша отметила на автомате – тонкие руки дочери Шварца, сжимающие носовой платок, не дрожали. Да и сам платок был скорее данью мелодраме, слез дочь Шварца пока не лила.

– Крейцерова соната, – сказала Маша тихо, но Андрей ее услышал.

Но не понял:

– Чего соната?

Маша, продолжая смотреть на Надю, прошептала:

– Красивая женщина… делает гадости, а ты видишь что-то милое. Когда же она не говорит ни глупостей, ни гадостей, а красива, то сейчас уверяешься, что она чудо как умна и нравственна.

Андрей вздохнул, усмехнувшись:

– Цитата?

Маша кивнула:

– Прости, просто очень уж в тему.

А тем временем заключительное слово взял адвокат; прогуливаясь перед присяжными, он говорил ровным, скучным голосом. Но Маша понимала расчет – его речь была рассчитана не на сочувствие или сопереживание обвиняемой. Нет. Он говорил так же монотонно, как учителя в школе талдычат азы грамматики.

– Заключение психиатра о диагнозе Торнякова является полностью оправдательным для Надежды Шварц. Надежда Борисовна – здоровая, рассудительная девушка, а ни один разумный человек не стал бы вступать в преступный сговор с глубоко больным человеком. Сам характер тяжелого недуга Торнякова делает бессмысленным обвинение в преднамеренности или обдуманности совершенного им убийства. А именно наличие этих элементов образует состав преступления «убийства первой степени».

«Да, – думала Маша, – можно не проникнуться страстными речами, не обладать должным эмоциональным фоном, чтобы проявить сочувствие, но кто будет спорить с прописными истинами? Кто будет спорить, если перед ними стоит зеленоглазая и медноволосая Надежда Шварц?»

Отрывок из зеленой тетради

Для арийского младенца тоже существовал свой образец – большеглазый ангел, девочка в чепчике, растиражированная на открытках и плакатах. Геббельс лично выбрал ее из сотен прочих фотокарточек как пример для подражания немецким матерям – вот каких детей ждала от них Дойчланд. Мать же девочки, опознав свою дочь на плакате, перестала выходить на улицу: она носила фамилию Левинзон, и ее девочка была чистокровным еврейским ребенком. Узнай нацисты, кого они рекламируют в качестве арийского идеала, – и семья Левинзон отправилась бы в лагерь смерти за одно невольное издевательство над немецкой расовой политикой…

К несчастью, детей, созданных в естественных условиях, не хватало на создание новой нации. И тогда Гиммлер затеял еще одну евгеническую инициативу: программу «Лебенсборн» – «Источник жизни». Изначально «Источник» был просто сетью приютов, куда девушки Германии могли, прикрыв грех, сдать своих незаконнорожденных младенцев. В тяжелый экономический период меж двух войн мужчин не хватало, и немки, опасаясь остаться в одиночестве с ребенком на руках, делали аборты. Сотни тысяч абортов. А в «Лебенсборн» они могли приехать под предлогом каникул или поправки здоровья. Родить в комфортных условиях, а потом вернуться со спокойным сердцем обратно домой, зная, что за их младенцем будут хорошо присматривать: смертность в приютах «Лебенсборн» была вдвое ниже, чем в среднем по Германии.