Ошибка в объекте

— Чем же ты заслужил?

— Заслужил,— кивнул Потапов.— Секрет прост. Я его понял. Раскусил. И доказал ему, что кроме показухи, за душой у него ничего нет. Пусто. Кто же такое простит?

— А в чем заключались его шалости?

— О! — воскликнул Потапов.— Выбор очень разнообразный. Одно время они жили на окраине Москвы. Это многое определяло. Сорванные замки на чужих дачах, загнанные лошади соседнего колхоза за кольцевой дорогой, угнанный мотоцикл… Покатался и бросил. Причем не просто оставит на дороге, нет, в речку столкнет, в овраг… И попадался. Все время попадался. Я понимал, что на моем участке Нефедов — главный возмутитель спокойствия. И офлажковал его. Можно сказать иначе — окружил заботой и вниманием. Но настолько плотно окружил, что он шагу ступить не мог. Приглашал его к себе и докладывал ему о его же похождениях. Доказывал, что никакой он не… В общем, доказывал, что он есть самый обыкновенный глуповатый хулиган, к тому же незадачливый. Он ни на минуту не забывал, какой он красавец. Впрочем, и девушки не давали ему об этом забыть. Знаете, в определенном возрасте красота воспринимается как ум, значительность, она заменяет все. Да что там красота! Штаны могут все заменить, синие штаны с этикеткой на заду. Достаточно их надеть, чтобы сразу стать красивым и умным!

— Вы давно с ним расстались?

— Года два-три… По возрасту он вышел. А с год назад уехал срочно после одной истории. Перед самым Новым годом в вытрезвитель попал приятель Нефедова. Можно было бы выпить за скорейшее освобождение друга или в знак солидарности самому набраться и прийти в вытрезвитель собственным ходом. Во всяком случае, цель будет достигнута — Новый год встретишь с приятелем. Но не из тех был Нефедов. Собрал он нескольких девиц, ахнули они по стакану для поддержания ратного духа и двинулись на штурм вытрезвителя.

— Случай едва ли не единственный в истории отечественных вытрезвителей,— улыбнулся Демин.

— Да! И вот долговязый Нефедов, повизгивающие девицы, принимая угрожающие позы, в свете уличных фонарей, под мирно падающим снегом приближаются к заветной двери. Но с каждым шагом уверенности у них все меньше, и те дикие пляски, которыми они пытались подбодрить себя, тоже поутихли…

— Чем же кончилось?

— А кончилось так, что даже рассказывать совестно. Вытрезвитель располагался тогда в деревянном бараке с крылечком. Так вот, отчаянные освободители в полнейшем восторге от собственной отваги разбили стекла, подперли входную дверь подвернувшейся палкой и растворились в ночной темноте. Разбежались. Для некоторых слово «вытрезвитель» звучит несерьезно, а для меня это такое же государственное учреждение, как горисполком, милиция, общественная баня и так далее,— добавил Потапов, глядя на Демина исподлобья.— Он оскорбил меня тем, что осквернил вытрезвитель. Я добился того, что родители, очень уважаемый в районе папаша и очень уважающая себя мамаша, взяли стекла, молоточек, гвоздики и пришли стеклить окна в вытрезвителе. Кошмар! — захохотал Потапов.— Ужас! Позор! Народ собрался, советы давали… А те знай стеклят, гвоздики заколачивают, молоточком постукивают.

…Сдвинув брови, Нефедов смотрел с портрета требовательно и презрительно. Но вот пришел Потапов, побыл десяток-пятнадцать минут, и запела, зазвучала свирель. Заговорила человеческим голосом еще одна бумажка из уголовного дела — портрет Нефедова.

«Ну, что скажешь, Нефедов? — мысленно спросил Демин, вглядываясь в фотографию.— Пора тебе заговорить, молодой человек, пора».

«А что бы вы хотели от меня услышать?»

«Я бы хотел узнать, как кончился для тебя развеселый вечер у Жигунова».

«А вы уверены, что я там был?»

«Разумный вопрос… Так вот, в течение часа Тетрадзе, Борисихин и Жигунов поочередно среди полудюжины фотографий уверенно опознали тебя. А ты спрашиваешь, уверен ли, не уверен ли я… Уверен. Протоколы опознаний — это уже доказательства».

«А вы уверены, что я был в универмаге?»

«Разберемся и с универмагом. Шестаков поможет. Он товарищ цепкий, сумеет разговорить Бузыкина, сумеет найти с ним общий язык. А пока я поговорю с Мисюком».

— Прошу вас, товарищ Мисюк! — громко сказал Демин, распахнув дверь в коридор.

В кабинет вошел толстый коротковатый человек, одетый во все тесноватое, из чего Демин заключил, что поправился Мисюк совсем недавно, не успел еще сменить одежду. Отчего можно потолстеть так быстро? Болезнь! Нет, глаза возбужденно блестят, ему интересно участвовать в следствии, поскольку вины за собой не чувствует. Изменение семейных обстоятельств? Нет, обычно и свадьба и развод на какое-то время заставляют человека худеть. Скорее, продвижение по службе…

— Давно поменяли работу? — спросил Демин напропалую.

— Да не то чтобы поменял… Перевели.

— Повышение?

— Да, можно и так сказать… Уже больше года.

— Спокойней стало?

— Не сравнить! Ни тебе нервотрепки, ни беготни…

— Понятно. Подойдите к столу. Вот несколько портретов. Посмотрите, нет ли здесь человека, которого вы знаете, видели, встречали?

— Как же нету, вот он! — короткий палец Мисюка твердо уперся прямо в переносицу Нефедова.

— Где вы его видели?— задавал Демин вопрос для протокола.

— Приходит, главное, около недели назад, ведет себя по-хамски, спрашивает… Слушай, говорит… И… нехорошее слово сказал. Кочерыжкой обозвал,— Мисюк склонил голову набок и пристально посмотрел Демину в глаза — осознал ли тот оскорбительность этого слова.— Дергачев, говорит, нужен. А тот уже год, как съехал. Вернее, я его съехал. Он несколько раз возвращался за вещами, потолковали, то-се… Так я узнал его новый адрес. На частный дом, говорит, съехал, к старику одному. Я все это длинному выложил. Не стал таить, чтобы… Чтобы не связываться.

Произнести такое количество слов для Мисюка было нелегким делом — он вынул большой платок, видимо, специально прихваченный для напряженной беседы со следователем, вытер лоб и преданно посмотрел на Демина. Давайте, мол, я готов, что вас еще интересует?

— В котором часу он приходил?

— Утром. Часов в десять. Ох, чреватый человек! Все глазками поигрывает, поигрывает, чтоб, значит, понял я, какой он опасный. А мне чего — я дома. У меня кочерга в углу. Вот она, под рукой. Ткнись. Нет, ты попробуй, ткнись! — Мисюк, кажется, до сих пор отвечал Нефедову на оскорбление.

— Как он был одет?

— Куртка, синие штаны, шарф…

— Шарф?

— А как же! Пижонский такой, длинный, вокруг шеи завернутый… Не подступись!

— Цвет?

— Это… Зеленый Да, зеленый.

«Ну вот, уважаемый,— мысленно обратился Демин к Нефедову.— Дела, как видишь, не стоят на месте. Оказывается, шарфик-то у тебя зелененький. Это, конечно, еще ни о чем не говорит, у Жигунова вот тоже нашелся зеленый шарф… Посмотрим, что скажут эксперты, чей шарф в родственных отношениях с теми двумя ворсинками на заборе…»

— Каким он вам показался?— спросил Демин у замершего в ожидании следующих вопросов Мисюка.

— Хам — он и есть хам. Наглец.

— Это ваше личное к нему отношение. Он вам не понравился. А теперь постарайтесь забыть об этом. На время! — Демин успокаивающе поднял руку, почувствовав, что Мисюк сейчас начнет заверять, что оскорблений никогда не забудет.— Каким он вам показался? Голодным? Злым? Нетерпеливым? Постарайтесь припомнить.

— Скорее усталым, я так думаю. Он очень огорчился, что не нашел Дергачева. Даже растерялся, начал расспрашивать, где можно того найти…

— Как вы думаете, зачем он искал Дергачева?

— А черт его знает!

— Нет-нет, подождите. Я не спрашиваю, как было на самом деле, этого вы не знаете. Я спрашиваю о другом — как вам показалось? Он хотел за что-то его наказать или мечтал броситься в объятия Дергачеву, соскучился, например… Или от кого-то привет привез? Как показалось?

— Показалось? — охотно подхватил Мисюк.— Сейчас скажу, одну минутку… Значит, так, подходит, стучит, кочерыжкой обзывает, а потом спрашивает…— Мисюк остановившимся взглядом уставился в стенку, пытаясь восстановить образ обидчика.— Это… Я думаю, он без зла спрашивал о Дергачеве. Спросил будто о приятеле, так примерно.