Ошибка в объекте
Шрифт:
Ресторан «Пламя», построенный в нижнем этаже жилого дома, напоминал не то комбинат бытового обслуживания, не то благоустроенный гараж. Единственно, что его отличало, это аляповато раскрашенные стены.
— За каким вы столиком сидели? — спросил Демин.
— Вон за тем, у окна… — Сухов показал стол у бетонной колонны, выкрашенный ярко-желтой краской.
— Отлично. Вы, Сухов, садитесь на свое место, я сяду на место Николая, а вы, Клара, выбирайте, где вам удобно. Понравился Николаю ресторан?
— Что вы! У нас, говорит, таких и нет вовсе.
— У кого это у них?
— В
— А я могу задать вопрос? — спросила Клара у Демина. И когда тот кивнул, повернулась к Сухову: — Скажите, а вам не показалась его речь странной, нездешней?
— Нет, ничего такого я не заметил, — передернул плечами Сухов. — Вот, правда, словечки у него всякие… проскакивали… Но это так, блатные…
— А мой разговор вам не кажется странным? — опять спросила Клара.
— Ну, вы, конечно, не здешняя. С Украины, наверно?
— Точно! — обрадовалась Клара и победно оглянулась на Демина.
— Оглянитесь, Сухов, среди официанток нет той, с которой вы общались здесь?
— Вон та молоденькая… Рыжая… Николай и сел сюда, когда увидел, что она эти столики обслуживает.
— Скажите, — обратился Демин к официантке, когда она наконец подошла, — вы не помните этого товарища? — он показал на Сухова. — Со своим другом он был у вас недели две назад… Они сидели за этим столиком… Заказывали… Что вы заказывали, Сухов?
— Коньяк, — быстро сказал тот. — Две бутылки. Вы еще не хотели нам давать сразу две и приносили по одной… А Николай просил вас подсадить за наш столик каких-нибудь девушек… Но только чтобы они на вас были похожи…
— А! Вспомнила! — Девушка улыбнулась. — Да, они были у нас… Сидели до самого закрытия… А ваш друг называл меня почему-то Любашей… Можно, говорит, я буду называть тебя Любашей… Он сказал, что я похожа на его жену…
— До того вечера вы его никогда не видели?
— Нет, но я и работаю здесь недавно.
— Что он вам еще говорил?
— Предлагал выпить… но я отказалась. Я путаюсь в счете, когда выпью… А они тогда много выпили, опьянели…
— Ну, ладно, — Демин поднялся. — Если еще вспомните что-нибудь или он сам появится, позвоните вот по этому телефону… Ему, разумеется, ни слова. Понятно?
— А он что…
— Он совершил преступление.
— Скажите, а у нас был… Уже… после?
— Да, у вас был как раз после. В себя приходил. И очень, видно, ему хотелось, чтобы кто-то утешил его, успокоил. Значит, вы все поняли? До свидания.
Потом они потолкались в пивнушке, где две недели назад Сухов с Николаем баловались крепленым вином в розлив. Потом заезжали еще в несколько забегаловок, и Демину казалось, будто вместе с ними переезжают и все их посетители. На удивление одинаковые, с помятыми физиономиями, жалко улыбаясь, они уступали место у прилавка, некоторые, осмелев, предлагали выпить, а те, которые уже опьянели, вдруг становились обидчивыми, тут же стремились выяснить отношения, доказывали свою значительность если
не в настоящем, то в прошлом. Бывший боксер, которому кто-то съездил по физиономии, плача, рассказывал, что когда-то он уложил нокаутом олимпийского чемпиона. А в следующей забегаловке вместо боксера в углу стоял фотограф и взахлеб хвастал, как редакторы газет звонили ему по ночам и просили снимки…— Самое странное, — сказала Клара, когда они вышли, — то, что ему действительно звонили и просили снимки… Но уже не просят. И кажется, давно. Я вот подумала — это, наверное, самое страшное — сойти с дистанции. Все эти люди… Одни оказались слабыми, другим тщеславие не позволило прийти вторыми или десятыми, и они тоже сошли, а кое-кто просто устал и решил не напрягаться… Нет, лучше уж прийти на пустой стадион, когда медали розданы и оркестры разошлись по домам, но все-таки прийти. Бывают, наверно, награды не только за победы…
— А за что же еще? — спросил Сухов.
— За участие, — ответила Клара. — Это не так уж мало — участвовать в хорошем забеге и, несмотря ни на что, все-таки прийти к финишу. И последнему не менее тяжело, чем первому…
— Последнему, — добавил Демин, — приходится вести борьбу не только с километрами, килограммами, но и с самим собой, со своей слабостью, с соблазнами, с насмешками… И потом, как мне кажется, побеждают не только сильнейшие, побеждают хитрые и подлые…
— Значит, в этом их сила, — как бы про себя сказал Сухов.
— Разумеется, — согласился Демин. — Значит, тем более надо бороться до конца, чтобы не отдать победу хитрым и подлым.
— Но она им иногда достается.
— Благодаря таким, как вы.
— Но если кто-то побеждает подлостью, значит, он не сильнейший, а подлейший! — вмешалась Клара.
— Когда человек побеждает, его называют победителем, — не сдавался Сухов. — А все другие определения произносят побежденные. Да, побежденные могут назвать его хитрым, подлым, но… Так ли уж важно, что говорят побежденные… Собака лает — ветер носит, а караван идет вперед… Так говорят победители.
— Если победа подлая, она вынуждает совершать все новые и новые подлости, — заметила Клара. — Невозможно совершить подлость и на этом остановиться. Ведь подлость — это не просто поступок, это система мышления, система взаимоотношений, система оценок… Может быть, я ошибаюсь…
— Вы не ошибаетесь, Клара, — сказал Демин. — Я могу спорить с вами, Сухов, на что угодно, — когда мы задержим Николая, то выяснится, что его подлость на берегу была не последней, он продолжает совершать подлости. Да, он победил тогда, и вы…
— Я не из победителей, — Сухов с грустной улыбкой покачал головой. — И вообще я не люблю бегать наперегонки. И блеск медалей меня не привлекает.
— Скажите, Клара, — заговорил Демин, — у вас не бывает так, что вы опасаетесь узнавать человека больше? Ну вот когда с каждой открываемой в нем чертой он становится в ваших глазах все хуже, и наконец вы не выдерживаете, вы говорите себе: все, хватит, я не хочу знать его полнее, потому что боюсь, как боюсь подойти к краю пропасти… бывает?
— Это вы меня имеете в виду? — настороженно спросил Сухов.