Ошибка

– Кира, – Вероника взяла подругу за руку и притянула к себе, – прости, но я сейчас не могу рассказать тебе всю правду. Когда-нибудь, хорошо?

– Проехали. Пей чай.

– А когда мы пойдем на кладбище?

…Вероника все никак не могла уйти с кладбища. Кира оставила ее одну, и Вероника долго разговаривала с мамой, поглаживая ладонью ее портрет на граните. Ей было о чем поведать маме. Только когда Кира подошла и сказала, что уже замерзла, Вероника поцеловала портреты матери и отца, установила венки на могилах и попрощалась:

– Ну, вот и все. Не обижайтесь на меня, мне пора.

Вероника прошла немного по не расчищенной от снега дорожке туда, где около березы была могила Ули. С чувством вины, сжавшим ей грудь, посмотрела на портрет. На нем небольшой шапкой лежал снег, который Вероника смахнула рукой. На нее вопросительно и с упреком смотрели красивые и грустные глаза Ульяны.

– Прости, меня, Улечка, – едва выдавила из себя Вероника. Спазмы сжимали ей горло так, что было трудно дышать, но Вероника проглотила комок и продолжила: – Знаю, что виновата перед тобой. Не ищу оправданий, потому что их нет. Когда я давала тебе обещание, то не думала, что беру на себя большую ответственность. Может, ты поймешь меня, ведь я была молодой и глупой. Я не имела права обещать то, чего не в силах была сделать. Но как иначе я могла поступить? Я же не имела права отказать тебе в последней просьбе. А то, что перестала посещать твоих деток… Мне нет оправдания. Конечно, я должна была прислушиваться к мнению своего мужа, но можно было что-то придумать. Можно и нужно было, а я не сделала. Теперь вот хочу исправить свою ошибку.

Каждое слово давалось Веронике с трудом. Она понимала, что не может сделать ту же ошибку во второй раз. Сейчас она еще раз даст слово Ульяне и теперь уже выполнит свое обещание, иначе утратит покой.

– Улечка, – продолжила Вероника, – я приложу все усилия, чтобы найти твоих детей. Я попрошу у них прощения и расскажу, какой была их мама. Обещаю тебе.

Вероника поставила венок на могилу, коснулась губами портрета Ули, еще раз посмотрела на него. Казалось, глаза Ули смотрели уже не с упреком, а просто с грустью.

У подруг было еще время, и они пошли навестить тетю Тоню, за которой теперь ухаживала Кирина мама. Старушка почти совсем ослепла, но заявила: «Не дам врачам в глазах ковыряться», – когда тетя Валя предложила ей прооперироваться.

– Это я, Кира, – сказала Кира, переступив порог, – а со мной – Вероника. Помните такую?

– Думаешь, если катаракта съела мне глаза, то и мозги сжевала? – хрипло отозвалась старушка.

– Вы, как всегда, любите поворчать! – засмеялась Кира. – Сейчас я вам натоплю, будет тепло. Что здесь у вас как в холодильнике?

Пока Кира занималась печкой, Вероника протерла пыль, вытрусила коврики, вымыла пол. Подруги позавтракали вместе со старушкой и уже собрались идти.

– Не грустите, – сказала Кира, поставив в подвесной шкафчик последнюю вымытую тарелку, – после обеда к вам зайдет мама.

– Вот и хорошо, – кивнула старушка, – а я пока кино посмотрю. – Тетя Тоня ощупью нашла пульт телевизора, нажала кнопку. – У слепых есть свое преимущество. Знаете какое?

– И какое же? – спросила Кира уже с порога.

– Можно телевизор смотреть, сидя впритык к нему, – глаза болеть не будут и зрение не испортится.

– А вы молодец, – сказала Вероника, невольно подумав о том, что тетя Тоня намного старше ее мамы, но еще жива, неплохо выглядит и даже шутит, – хорошо держитесь.

– Ага, – буркнула тетя Тоня, вслушиваясь в звуки телесериала, который транслировали по телевидению.

– Идем, – шепнула Кира, – она уже вся в сериале.

Вдруг старушка резко обернулась, посмотрела бесцветными глазами на Веронику.

– Уля, – сказала она выразительно, – прости меня, дуру старую.

Вероника остолбенела. Ей стало жутко, потому что старушка перевела взгляд с нее в угол комнаты и снова повторила:

– Уля, Улечка…

Вероника обернулась, но там никого не было. Старушка протянула руку вперед, поднялась и медленно пошла вперед. Вероника настолько испугалась, что на голове зашевелились волосы. Она со страхом смотрела в угол, куда указывал сухой желтый палец старушки, словно там действительно стояла Уля.

– Пойдем, – Кира потянула Веронику за руку, – не обращай внимания. Иногда на нее находит…

Вероника быстро выскочила на улицу, полной грудью вдохнула свежий воздух, так что даже закружилась голова. «Врач называется, – подумала она, – испугалась слабоумной старушки».

– Не уходи, Уля! – донесся до нее неистовый крик из дома. – Прости меня!

– Да не обращай ты внимания, – улыбнулась Кира. – Я уверена, что старушка уже спокойно смотрит или, точнее, слушает свой сериал.

Кира заглянула в окошко.

– Правда! Уже спокойненько сидит в кресле!

…Когда Вероника ехала с Кирой домой, у нее в ушах еще долго звучал страшный крик тети Тони. Почему она перепутала ее с Ульяной? Может, действительно увидела то, чего не видят зрячие? А еще Веронике нужно было возвращаться домой, туда, где ее семья. Там сын и муж. Они ее ждут и любят, а ей надо будет научиться жить с ложью в душе. Или нужно просто не думать об этом…

Вероника не заметила, как заснула. Ей снились теплые чуткие руки Захария, которые, словно пальцы музыканта, касались нетронутых струн то ли ее тела, то ли самой души.

Глава 24

Захарий Ефремович кивнул охраннику, который услужливо закрыл ворота за «лексусом», заехавшим во двор. Мужчина быстро вышел из салона, бросил взгляд на темные окна своего особняка. Какой сегодня день? Пятница, суббота или воскресенье? Если в доме темно, значит, его домохозяйка Алина выходная и, следовательно, сегодня какой-то из этих дней.

«Дожился, – мелькнула у Захария Ефремовича мысль, – целый день крутишься среди массы людей, а придешь домой – не у кого спросить, какой день недели».

Захарий Ефремович вошел в дом, включил свет почти во всех комнатах. Не то чтобы он боялся темноты, он ее просто не переносил. Днем ему хотелось побыстрее избавиться от общества, шума, суматохи, забот – всего сразу и погрузиться в тишину, спрятаться за высоким забором, попасть в стены родного дома и уже спокойно принять душ и расслабиться. Но как только он приезжал домой, его начинало что-то угнетать. И это что-то имело название «одиночество».

Он не любил его. Он ненавидел одиночество, но оно постоянно было с ним. Он чувствовал его холодное дыхание даже тогда, когда в этом доме жили Светлана и другие женщины, еще до нее. За нетребовательными, необременительными связями, среди иллюзии благополучных отношений было его одиночество.