Ошибка
Шрифт:
– Я-то что сделал?
– Заткнись, Стайлз!
Ему ума хватает, чтобы промолчать (обиженно), и все трое под конец все-таки умудряются залезть в джип. Роско, что удивительно, заводится сразу.
– Живее!
– В среднем схватки могут длиться до двенадцати часов, - Скотт понятия не имеет, зачем это говорит. Стайлз, к счастью, спасает, в пол-оборота разворачиваясь.
– Дыши, Малия. Давай, вместе со мной. Раз. Два.
МакКолл суть улавливает быстро. Вдыхает, выдыхает. Делает то же, что и Стайлз.
– Прекратите, вы меня
Она чувствует, как по шее стекает пот (будто в замедленной съемке). Закрывает глаза.
Вдох.
И слышит, как сестра, Кайли, напевает под нос ту дурацкую скаутскую песню.
Мама смеется, стуча пальцами по рулю, подпевает. Малия тоже, потому что знает слова - они же вместе учили, еще тогда, в лагере.
Выдох.
– Малия?
Скотт обхватывает руками ее побелевшее лицо, убирает мокрые пряди со лба и в глаза смотрит - они пустые.
Что-то пошло не так.
– Малия! Малия, посмотри на меня!
Мама кричит. Кайли хватается за ее руку и крепко стискивает, и плачет. Плачет, потому что ей страшно.
А потом удар. Стекла бьются. Ремень безопасности вонзается в ребра, режет, пластует. Трудно дышать.
– Она превращается, Стайлз!
– Держи ее! Морально. И физически. Будь якорем, — он на взводе. Все они.
– Ты ее якорь.
– Уже нет.
Роско, бедный, еле дышит. Стайлз, который педаль в пол вжимает, тоже.
Койот Скотта побеждает. Альфу - нет. Он прижимает ее к себе, удерживает и сдерживает, потому что должен. Терпит, даже когда она когтями разрывает футболку, кожу. Он почти фарш. Высококачественный, из оборотня. Ладно, исцеляется.
Малия дышит бешено, кривится, пополам сгибается прямо в его руках (исполосованных).
Скотт гладит по голове, волосам, прижимаясь губами к виску и обещая, что они справятся, что худшее позади.
Он себе врет или ей?
– Скотт.
“Мы в заднице” повисает где-то между “у нас проблемы” и “чувак, все пиздецки плохо”.
– У нее кровь.
Дальше - кадрами, черно-белыми, выеденными зубами сучьей жизни.
Он помнит, как Малию на руках держал. Помнит запястья тонкие. Губы. И холодно-профессиональное “ждите здесь”. Мелисса правда его мать?
К черту. Скотт не может больше, не сейчас, когда она в его голове кричит. Волчьим слухом цепляется за обрывки слов (миллионы, миллионы слов), зажимает уши, выть готов, раскроить череп, чтобы без
пульс падает.
– Брат, ты в порядке?
– Нет. Малия. Что-то не так. Мама. Арджент.
Слышит каждый удар сердца, каждую букву, слог. Путается, не распутывается, он просто сходит с ума.
– Скотт?
– Стайлз паникует. Стайлз едва ли снова не задыхается.
– Лидия?! Господи, как хорошо, что ты здесь!
Он ее за руку хватает и молится, чтобы она объяснила ему, сказала, что делать, потому что сам не понимает, не знает,
не может разобраться.(бесполезный).
Но вместо ответа:
– Какого черта вы делаете? Она умирает, Стайлз. Ребенок убивает ее.
========== отпускает ==========
Стайлз ждет. Мерит шагами приемную, заламывает пальцы, кусает губы. Лидия, которая рядом, молчит, и это хуже, чем если бы сразу:
мы сделали все, что смогли.
Ему Малию увидеть не дают, мол, не мешайся, не время. А он знает, понимает, что должен, хочет (в последний раз), потому что она, черт возьми, умирает, потому что не спасти. Не спасет.
Он же ни за что себя не простит.
– Ну же, Малия.
А время тянется, как дешевая жвачка из автомата. Медленно. Нервы на пределе, струнами натянутые. Тронь - порвутся.
Двадцать. Двадцать пять. Тридцать. Один. Два. Три.
– Стайлз.
“Нет, Лидия, не сейчас, прошу”.
Она касается плеча. Холод руки даже сквозь рубашку прожигает.
Стайлз оборачивается и видит, что она губы (родные уже) в улыбке растягивает. Усталой. Измученной. Она же тоже чувствует, переживает. А потом он замечает Мелиссу. У нее халат в крови, руки, даже лицо. Если в галлонах мерить, здесь как минимум два. Выжмешь - заполнит бассейн.
– Поздравляю, милый, - она улыбается так, как только она умеет. И Стайлзу будто снова семь, а Мелисса целует в щеку и говорит, что его любит.
Как мама.
Она же смотрит на него сейчас, правда? Наверняка глаза на мокром месте, потому что ее мальчик, тот, который так хотел стать взрослым, на руки берет теперь уже свою дочь.
свою.
– Привет, - он шепчет надрывно.
– Я так долго тебя ждал.
Стайлз привыкнуть не боится, потому что уже.
– Мама и я. Она же любит тебя, милая, любит так же сильно, как и я. И всегда будет.
Это больно и хрипло. На выдохе, сквозь слезы, поцелуи и ночи, когда занимались любовью. Сквозь пепел, которым рассыпались, сгоревшие. Сквозь них. Теперь бывших.
– Иди к ней, Стайлз.
Им всем больно.
“Не без тебя”.
Взгляда достаточно, чтобы понять.
“Иди”.
В палате белые стены, Скотт, Арджент и кровь. На руках, рубашках, повсюду.
И Малия. Прозрачная почти, с глазами потухшими и исколотыми руками. Острота скул и мослов кожу буквально вспарывает, натягивает, будто резиновая, будто не порвется.
– Я в порядке, Стайлз, - она облизывает губы и улыбается. Через силу. Снова делает вид, что не чувствует боли и не сломалась в миллионный раз.
Он же знает, что для него врет.
– Ты не в порядке, Малия. Ты не в порядке.
Слезы падают на розовое одеяльце, и Стайлз по-детски шмыгает носом. Из них двоих она сильная, не он.
– Хочешь… хочешь ее подержать?
Она кивает, перенимает, чувствуя тяжесть в руках. Стайлз целует ее в лоб, убирает пряди, прилипшие к лицу.
– Ты справилась, Мал, - и взгляд важнее слов - вы все еще нужны мне.