Ошибки наших звезд[любительский перевод]

— Да, — ответил он. — В старшей школе, Северной Центральной. Правда, остался на второй год. А ты?

Я рассматривала вариант солгать. Никто не любит трупы. Но в конце концов я решила сказать правду:

— Нет, родители забрали меня из школы три года назад.

— Три года? — ошеломленно спросил он.

Я рассказала Августу краткое содержание моего чуда: мне поставили диагноз рака щитовидной железы IV степени, когда мне было тринадцать. (Я не сказала ему, что узнала об этом через три месяца после первой менструации. Типа: наши поздравления, ты стала женщиной! А теперь умри). Нам сказали, что он неизлечим.

Я перенесла операцию под названием радикальное иссечение шеи, звучит так же приятно, как и есть на самом деле. Затем облучение. Потом они попробовали немного химии на опухолях в моих легких. Опухоли сократились и выросли снова. К этому времени мне было четырнадцать. Мои легкие начали заполняться водой. Я выглядела вполне мертвой: руки и ноги надулись, как воздушные шары, кожа потрескалась, губы вечно синие. Есть такая отрава, которая заставляет тебя не так ужасаться тому факту, что ты не можешь дышать, и мне вливали ее и десяток других лекарств просто-таки литрами через ЦВК [7] . Но даже несмотря на это, есть определенные неприятные ощущения в том, чтобы постоянно тонуть, особенно на протяжении нескольких месяцев. В конце концов я оказалась в реанимации с пневмонией, и моя мама встала на колени рядом с моей постелью и спросила: «Ты готова, дорогая?», и я сказала ей, что я готова, а папа продолжал повторять мне, что он любит меня, не просто ломающимся, а уже сломанным голосом, и я говорила ему, что люблю его тоже, и мы держались за руки, а я не могла вдохнуть, мои легкие отчаянно искали кислород, выталкивая меня из постели, чтобы я нашла хоть какое-то положение, в котором они смогут получить немного воздуха, я была в смущении от этой безысходности и раздражена от того, что они просто не отпустят, а еще я помню, как мама говорила мне, что все будет хорошо, что со мной все будет хорошо, и папа настолько старался не разрыдаться, что когда он все-таки не сдержался, что было обычным делом, это было просто землетрясение. А еще я помню, что хотела заснуть и не проснуться.

7

ЦВК — центральный венозный катетер (англ. PICC-line — peripherally inserted central catheter), медицинский инструмент в виде трубки, предназначенный для введения в организм лекарственных веществ.

Все были готовы к тому, что я уйду, но моему врачу Марии удалось вывести часть жидкости из моих легких, и вскоре антибиотики, которые мне ввели от пневмонии, подействовали.

Я проснулась и через некоторое время вошла в одну из этих экспериментальных программ, которые известны в штате Онкохома за то, что они Не работают. Препарат назывался Фаланксифор, его молекулы были разработаны так, чтобы они прицеплялись к раковым клеткам и замедляли их рост. Он не работал примерно на семидесяти процентах людей. Но сработал на мне. Опухоли уменьшились.

И прекратили изменяться в размерах. Ура Фаланксифору! За прошедшие восемнадцать месяцев метастазы не росли, хотя и оставили меня обладательницей хреновых легких, которые, по-видимому, все же справлялись с помощью кислорода и дневной дозы Фаланксифора.

По общему признанию, это онкологическое Чудо привело к приобретению для меня лишь ограниченного времени (насколько — я пока не знала). Но когда я рассказывала о нем Августу Уотерсу, я нарисовала как можно более радужную картину, приукрашивая чудесность чуда.

— Теперь тебе нужно вернуться в школу, — сказал он.

— Вообще-то, я не могу, — объяснила я, — потому что уже сдала выпускные экзамены. Я посещаю занятия в МКК. — Так назывался наш общинный колледж [8] .

— Чикса из колледжа, — сказал он, одобрительно кивая головой. — Это объясняет ауру утонченности. — Он ухмыльнулся. Я шутя толкнула его в предплечье. Было просто изумительно почувствовать тугие мускулы под его кожей.

Визжа тормозами, мы повернули в переулок с трехметровыми оштукатуренными стенами. Его дом был первым слева. Двухэтажный, в колониальном стиле. С толчком он остановил машину на подъездной дороге.

8

Общинный колледж (англ. Community college) — учреждение высшего образования в США, срок обучения в котором составляет два года. После окончания такого колледжа можно продолжить обучение в университете, чтобы получить степень бакалавра, а можно начать работать по специальности, которая не требует полного четырехлетнего образования.

Я зашла за ним внутрь. Деревянную табличку на стене в прихожей украшали вырезанные курсивом слова Дом там, где твое сердце, и вообще весь он оказался обвешен подобными замечаниями. Хороших друзей трудно найти и невозможно забыть, изрекала надпись над вешалкой. Настоящая любовь рождается в тяжелые времена, обещала вышитая подушка в гостиной, оформленной под старину. Август заметил мое внимание. «Мои родители называют их Ободрениями, — объяснил он. — Они повсюду».

Его родители называли его Гас. Они готовили энчиладас [9] на кухне (кусок крашеного стекла у раковины выпуклыми буквами гласил Семья навсегда). Его мама накладывала курицу на тортильи, которые его папа затем сворачивал и клал в стеклянную миску. Они не казались чересчур удивленными моему появлению, что было понятно: то, что Август заставлял меня чувствовать себя особенной, не означало, что я была таковой. Быть может, он каждый вечер приводил домой какую-нибудь девушку, чтобы посмотреть с ней кино и приободрить ее.

9

Энчилáда — блюдо мексиканской кухни, представляет собой начинку, обычно мясную, завернутую в тортилью (кукурузную лепешку).

— Это Хейзел Грейс, — представил он меня.

— Просто Хейзел, — сказала я.

— Как дела, Хейзел? — спросил папа Гаса. Он был высоким — почти такого же роста, как Гас, — и худым, какими обычно не бывают люди в возрасте отцовства.

— Нормально, — сказала я.

— Как прошла Группа поддержки Айзека?

— Невероятно, — ответил Гас.

— Слышу сарказм, — сказала его мама. — Хейзел, а тебе нравится?

Я помолчала секунду, пытаясь сообразить, кому мой ответ должен угодить: Августу или его родителям.

— Большинство людей очень приятные, — в конце концов сказала я.

— Как раз с такими семьями мы столкнулись в Мемориале в разгар лечения Гаса, — сказал его папа. — Все были такими добрыми. И сильными. В самые темные времена Господь приводит в твою жизнь лучших людей.

— Быстро, дай мне подушку и нитки, это должно быть Ободрением, — сказал Август, и папа его показался мне раздраженным, но Гас обхватил его вокруг шеи своей длинной рукой и сказал: — Да шучу я, пап. Мне нравятся чертовы Ободрения. Правда нравятся. Просто я не могу этого признать, потому что я подросток. — Его папа закатил глаза.

— Я надеюсь, ты присоединишься к нам за ужином? — спросила его мама. Она была небольшого роста брюнеткой, отчасти похожей на мышь.

— Думаю, да, — сказала я. — Мне нужно быть дома в десять. И еще, я, эмм… не ем мясо.

— Без проблем. Мы сделаем пару вегетарианских, — сказала она.

— Животные слишком милые? — спросил Гас.

— Я хочу сократить количество смертей, за которые я ответственна, — сказала я.

Гас открыл было рот, чтобы возразить, но потом остановился.

Его мама заполнила паузу:

— Я думаю, что это замечательно.

Они немного рассказали мне об этих Знаменитых энчиладас Уотерсов и как их Нельзя пропустить, и о том, что комендантским часом Гаса тоже были десять часов и что они не доверяли тем, кто ограничивает своих детей другим временем, и спросили, хожу ли я в школу («Она в колледже», перебил их Гас), а еще заметили, какая действительно и абсолютно необыкновенная погода стояла для марта, и что весной все кажется новым, и они ни разу не спросили меня ни про кислород, ни про мой диагноз, что было странно и замечательно, а потом Август сказал: