Осиновая корона

А после этого умер. Действительно болезнь наконец-то прогрызла до конца свою добычу — или и тут не обошлось без наместника Велдакира? Благодаря туманным намёкам Индрис, Уна уже почти не сомневалась, что убийц на тракте подослал именно он. Вот только зачем? Какие-нибудь счёты с Каннерти — пусть, было бы логично (те к тому же никогда не скрывали скверных отношений с Ледяным Чертогом и альсунгцами вообще); но причём здесь Тоури? Неужели дело в обручении? Уне не верилось, что наместник Велдакир настолько глуп.

Или, наоборот, настолько умён и осторожен. По-змеиному… Она проснулась от мерзкого чувства — будто кожи, везде под ночной рубашкой, касаются мелкие, ледяные наощупь чешуйки.

Утро выдалось зелёным и пасмурным; за внешней стеной и рвом хмуро темнели поля. Солнце уже золотило зубцы и крышу замка за окном Уны. Скатываясь с постели — устало, точно после тяжкой работы, — она уже откуда-то знала, что мать уступила Индрис.

Наверное, Дар подсказал.

* * *

— Что Вы видите?

Голос Индрис, обычно мягкий и тёплый, как большая подушка, теперь звучал суховато и требовательно. Уна даже слегка оробела. Она смотрела на маленькое рыжее пламя, которое затрещало в камине по безмолвному жесту Отражения, и понятия не имела, что ответить. Все страхи и суеверия, связанные с народом зеркальщиков, воскресли в Уне одновременно. И то, что сорванец Гэрхо, откровенно скучая, бродил из угла в угол за её спиной, совсем не разряжало обстановку.

— Огонь, — Уна спрятала руки под столом, на коленях — как всегда делала прежде, занимаясь в этой же комнате с профессором Белми, — и сцепила пальцы в замок. Ей казалось, что она почти забыла его чванливые фразы вместе с козлиной бородкой (и слава богам). Но вот выясняется, что тело лучше ума помнит жесты сутулой девочки-подростка, которой хотелось слишком много знать… — Обычный огонь.

— Обычный? — с пытливым прищуром Индрис по-свойски присела на столешницу (в комнате для занятий, довольно тесной, едва умещалось два письменных стола). Гэрхо фыркнул; краем глаза Уна видела, как он ногтем ковыряет карту Обетованного. На секунду ей захотелось дать сероглазому мальчишке подзатыльник: он хоть знает, сколько лет этой карте и сколько дедушка когда-то заплатил за неё картографу из Академии? — Что это значит?

— Ну… — облизав губы, Уна снова обречённо вгляделась в пляску жёлто-багряных всполохов. Видеть растопленный камин летом было вообще как-то дико (особенно если учесть, что там нет дров…); оба окна в комнатке были раскрыты, и в них проникали лучи ясного прохладного дня, но духота начинала чувствоваться. — Просто огонь, я имею в виду. Не такой огонёк, какой Вы создали на тракте. И не такой, как… — (как тот, которым я сожгла человека).
– …как получился тогда у меня. Пламя, сотворённое магией, но до предела уподобленное настоящему.

— А оно настоящее, — со смесью дружелюбия и насмешки сообщил Гэрхо. Его худое, не по годам резко очерченное лицо опять появилось в поле зрения Уны. — Никакое не «до предела уподобленное». Магия ничего не подделывает. И не лжёт.

Уна повернулась к нему. Её тянуло спорить — то ли из-за новой подсказки чутья по поводу Дара, то ли просто из-за раздражения и усталости. И зачем только Индрис притащила сюда этого костлявого непоседу — боится оставлять его со слугами?… Хотя в таком случае бояться, пожалуй, разумнее за слуг.

— Магия играет. Изображает. Приманивает, чтобы причинить боль. Вся история Ти'арга, да и вообще Обетованного — сплошное тому доказательство… Разве нельзя назвать всё это ложью?

Хмыкнув, Гэрхо вертляво подскочил к самому стулу Уны, наклонился к ней, сложил ладони трубочкой и с невероятно загадочным видом шепнул:

— Нет. Представляете, миледи?

— Прекрати, Гэрхо, — велела-попросила Индрис, кусая губы от смеха. — Ты не должен мешать леди Уне сосредоточиться.

— И влезать в разговоры взрослых, — добавила Уна, сдерживая злость. Шёпот на ухо всегда казался ей чем-то крайне личным; в поведении мальчишки была неприятная дерзость. Разве что матери она могла позволить такое, да ещё дяде Горо с тётей Алисией.

И — давно, в детстве — Бри.

— Взрослых? — Гэрхо осклабился, но стальные глаза Отражения ничего не выражали. — Мне девятнадцать лет по Вашему счёту, миледи.

Невероятно. Просто невозможно. Бывают, конечно, разные задержки в развитии, но это точно не относится к Гэрхо… Все эти дни Уна считала его ребёнком, вряд ли старше тринадцати-четырнадцати. Ей стало жутко.

Сноп искр с треском упал на каменный бортик камина. Уна посмотрела на Индрис, чтобы убедиться, что её не разыгрывают; колдунья кивнула.

— Это правда. Мы взрослеем с другой скоростью, леди Уна, только и всего… И живём иначе. И растём в материнской утробе. И умираем, — Индрис опустила лохматую голову и коснулась зеркала на поясе. — Есть много различий, о которых Вы не знаете… И уже не узнаете, наверное, — она тоненько вздохнула, — по воле Вашей матушки. Кое-что люди понимают лишь в нашей Долине — больше нигде. Даже не знаю, хорошо это или плохо.

Уна потёрла висок, привыкая к новому положению дел. Если вообще можно привыкнуть к обществу двух Отражений сразу. Кончики пальцев призывно закололо, и она крепче сцепила их в замок.

Что ж, в конце концов, всё не так уж страшно. По крайней мере, в Кинбралане ни им, ни ей ничего не угрожает.

Наверное.

Спрячет ли замок, в случае чего, от наместника Велдакира? А от его убийц? И способны ли помочь вот эти «занятия» — пока, по совести говоря, совершенно бесполезные?

— Хорошо, что моя леди-мать вообще разрешила нам заниматься, — спокойно сказала Уна. Лист бумаги лежал перед ней чистым, перо — сухим. Она вспомнила, сколько листков и тетрадей испортила зря, когда долгими ночами пыталась освоить волшебство сама, по старым книгам, запираясь в библиотеке… Может, суть Дара действительно в чём-то ином? — И делать это наедине. То есть почти наедине, — уточнила она, покосившись на Гэрхо. Тот со снисходительной улыбочкой отошёл к книжному шкафу.

— Никто и не спорит, леди Уна, — ямочки на щеках Индрис обозначились чётче — верный признак потеплевшего настроения. — Это было непросто. Леди Мора очень волевая женщина — а уж сейчас, в пору скорби вашей семьи…

«В пору скорби» — вот как красиво это можно назвать. Дядя Горо. Отец.

На этот раз Уна ощутила целых два узла — в животе и в горле — и поспешно уставилась в камин. Нет уж, при Отражениях она не разрешит себе быть слабой. Ни за что.

— Вы задали вопрос, и я пока не ответила верно, — напомнила она. — Давайте вернёмся.

— Давайте, — сразу согласилась Индрис. — Итак, что Вы видите?

— Огонь.

— И всё?

— Огонь, сотворённый магией. Огонь в камине… Красивый огонь. Дающий тепло, — скорее уж жар, в такую-то погоду. Уна бормотала ответ за ответом, а её уверенность сползала вниз, точно отяжелевшая от дождя гусеница. Мимо. И снова мимо. Всё не то. Она помолчала, пытаясь собраться. Мысли разбегались — от отца и дяди к матери, наместнику… К лорду Альену и странным снам: о нём без него.

Нужно сосредоточиться.