Оскал Фортуны. Трилогия

– Чтото там больно тихо? – озабоченно проговорил евнух, вытирая мокрый рот тыльной стороной ладони. – Посмотри?

Осирсет неохотно кивнул, поднимаясь. Он подошел к решетке, присел и, встретившись взглядом с глазами девушки, удовлетворенно произнес:

– Живая, стерва. Только молчит.

– А что она может сказать? – фыркнул Тулаум, аккуратно вытирая рот платочком и вставая изза стола.

Он грациозной походкой пересек подвал, обогнув квадратную каменную колонну и приблизившись к клетке, присел, поправляя юбку. В равнодушных глазах евнуха вспыхнула озабоченность.

– Отопри решетку! – резко распорядился он. – Ты не видишь, что она умирает, бестолочь?

– Сейчас, – засуетился здоровяк, распутывая ремни.

Тулаум шагнул в нишу, опустился на корточки, беря Анукрис за подбородок и заглядывая в глаза девушке. Тонкие брови на желтоватом, пухлом лице сошлись к переносице.

– Огня!

Встревоженный здоровяк быстро притащил чадящую ветку. Евнух, морщась, стал ощупывать пленницу. Холодные липкие пальцы мяли руки, ноги, грудь, живот. Она стонала, скрипела зубами и тихо вскрикивала.

– Безмозглые бегемоты! – зло фыркнул Тулаум, вытирая ладони о полу юбки. – Мало вы девчонок замучили? Не наигрались еще? Забыл, что сказал Наставник? Живая и здоровая!

Громила робко втянул голову в широченные плечи.

– Побегать им захотелось! – проворчал евнух и досадливо махнул рукой. – Как она теперь до кладбища дойдет? Или тебе таскать её так понравилось?

– Я не хотел, – виновато пробубнил Осирсет. – Это все Аататам…

– Этот черный баран еще пожалеет о своих словах! – зловеще пискнул евнух и мотнул прядями короткого парика. – Принеси шкатулку и вино!

– А как же огонь?

– Зажги светильник, тупица!

– Сейчас, сейчас, – побежал тот к очагу, смешно прикрывая широкой ладонью гаснущую ветку.

– Зубы целы? – вдруг спросил Тулаум, обращаясь к Анукрис.

Она провела во рту языком.

– Кажется.

– Здесь не болит? – он ткнул пальцами в низ живота.

– Болит… Но не очень.

Собеседник удовлетворенно кивнул.

"Может, всетаки это обычные работорговцы?" – с робкой надеждой подумала девушка. Но пять дебенов золота слишком высокая цена за рабыню. Если только та не являлась исключительной красавицей и не прошла обучение в известной школе гетер. Нет, тут чтото другое, гораздо страшнее.

Вернулся здоровяк, неся в одной руке медный либрийский светильник, в другой черную шкатулку. Повинуясь знаку евнуха, он поставил все на пол.

– Где вино?

Осирсет хлопнул себя по лбу. Проводив его сочувственным взглядом, Тулаум откинул крышку ларца и стал перебирать его содержимое, отозвавшееся легким стеклянным звоном. Прибежал запыхавшийся громила с маленьким кувшином. Не глядя на него, евнух достал глиняный пузырек, с трудом вытащил тугую пробку и вылил на ладонь темнозеленую, тягучую массу, похожую на мед, с резким запахом граната.

– Переверни её на живот, – велел он Осирсету и предупредил пленницу. – Не дергайся, скоро станет легче.

Тулаум начал втирать мазь в кожу Анукрис плавными, сильными движениями, начиная с шеи и спускаясь все ниже.

Его приятель или, скорее всего, любовник стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу и недовольно сопел.

– Теперь на спину! – морщась, приказал евнух.

Закончив, он вытер руки о край юбки, и налив в медный стаканчик вина, добавил в него несколько капель из стеклянного флакона.

"Такое же мы пили с Алексом в Нидосе", – вспомнила девушка, делая судорожный глоток.

– Завтра её надо как следует накормить, – озабоченно проговорил Тулаум, поднимаясь на ноги.

– Мы не пойдем к Наставнику? – робко поинтересовался здоровяк.

– Нет, – покачал головой приятель. – Не хочу, чтобы ты нес её на руках два асанга.

– Ты знаешь, что делать, – вздохнул Осирсет.

– Я хочу есть, – тихо проросла Анукрис, почувствовав некоторое облегчение. – Можно мне хотя бы кусочек хлеба?

– Сегодня нельзя, – пропищал евнух. – Это ослабит действие лекарства.

Потом обратился к здоровяку.

– Принеси ей горшок и закрывай. А мне надо помыть руки.

"Если бы у меня были силы", – с тоской думала пленница, глядя на темневший проход. Никто не обращал на неё внимание. Один из разбойников или, что еще хуже, гедан, направился в угол, где стояла большая бочка, второй – копался в куче хлама, сваленной у стены. Анукрис попробовала подняться, но мышцы отказались подчиниться. А другой возможности сбежать, скорее всего, не будет.

Здоровяк поставил на пол у изголовья девушки отвратительно вонявший глиняный горшок с отбитым горлышком и задвинул решетку. Она переползла в дальний угол и, набросив на плечи какуюто рваную циновку, заснула.

В широко распахнутые окна, завешенные мягкими колыхавшимися занавесками, врывался свежий морской воздух. Сильно постаревший Энохсет расположился в любимом кресле у стола, покрытого тонкой узорчатой скатертью. На коленях старика уселась смуглая девочка лет пяти, в короткой юбочке и обиженно трясла его за плечо.

– Деда! Ну, деда!

Потом обернулась, и недовольно сверкнув ясными голубыми глазенками, протянула:

– Мама! Он опять спит.

Анукрис сидит на табуретке и огрубевшими пальцами сучит нитки из клочка козьей шерсти, привязанной к палке.

– Дедушка уже старенький, дочка. Он устал.

– А как же сказка?! – четко очерченные губы девочки обиженно затряслись, глаза наполнились слезами. – Почему он всегда засыпает на самом интересном месте?! Как я узнаю, что случилось с тем принцем?

Старик дергает высохшей головой, похожей на обтянутый кожей череп, просыпается и ворчит:

– Я не сплю, просто задумался.

Слышен звонкий топот по лестнице, и отворив дверь, в комнату вихрем врывается мальчик лет десяти с горящими от возбуждения глазами и большой рыбиной, наколотой на прут.

– Мама, мама, смотри! Это я сам поймал! Видишь, какая большая?! Папа говорит, она очень вкусная.

Пришлось отложить в сторону пряжу, подняться и погладить маленького добытчика по голове, взъерошив мягкие светлые волосы.