Осколки континента

В отличие от Р. Жирара, когда-то совершившего путь от Франции до Гваделупы на том же самом банановозе, что и я, человека остроумного и открытого, охотно обо всем рассказывавшего, Бруно Пейе был скуп на детали. Заметив, что французские власти всегда с большей симпатией относятся к людям, избравшим официальные пути, он порекомендовал мне разыскать префектуру, в которой незадолго до этого было создано «пресс-бюро». Там наверняка с удовольствием мной займутся…

Обрадованный тем, что мне все-таки удалось получить действительно полезные сведения, я тут же взял такси и отправился в противоположный политический лагерь. Когда же пресс-атташе префектуры Ф. Жерар, удивившись, спросил, откуда мне известно о его существовании, и я рассказал, как было дело, он вздрогнул и скептически на меня посмотрел.

— Очень странно, — заметил он, — что там вам дали такой совет. С ними мы не так близки…

Это, однако, не помешало Жерару представить меня мсье префекту, организовать встречи со всеми, с кем мне хотелось встретиться, а также взять меня на экскурсию по острову.

Однажды Жерар показал мне место, где должны были построить театр под открытым небом: на берегу залива, где сошли на берег первые французы. Здесь, как и во многих других местах вдоль побережья острова, узкая полоска берега неожиданно упирается в скалистую стену. Небольшая пещера в этой скале в честь пионеров-колонистов названа «Гротом первых французов». Наивные верующие превратили ее в маленькую католическую святыню со скамьями, алтарем, украшенным цветами, и статуей мадонны. Ее должны убрать, пояснил мне мой спутник, чтобы подготовить место для театра.

Приличная предстоит работка, думал я, глядя на гору и все больше убеждаясь в том, что кладоискатель Бешерель, которого я встретил на Маврикии, нафантазировал. В моей записной книжке я пометил: «Стены грота из вулканических камней, с „кладкой”, похожей на ту, где ищут сокровища пиратов, в Бэ-де-Томбо…»

Затем мы отправились в глубь острова мимо широких полей с цветущими пеларгониями; эфирное масло этих цветов экспортируется во Францию, где используется в парфюмерной промышленности. Когда автодорога кончилась, мы продолжили наш путь пешком по узенькой тропе. С одной стороны — отвесная скала, с другой — отвесная пропасть, по дну которой вилась Ривьер-де-Гале. Целью нашего путешествия был Кап-Нуар — точка обзора, с которой открывается широкая панорама на внутреннюю часть острова с ее необыкновенно дикими горами. Именно здесь живет значительная часть беднейшего белого населения острова, предки которого были первыми французскими колонистами.

Идя по тропе, мы встречали людей, которые несли на спине или голове корзины и вязанки. Они вежливо с нами здоровались — это до сих пор принято в реюньонских селениях. С Кап-Нуар мы могли разглядеть, откуда шли эти люди. Здесь и там на голых вулканических кручах виднелись маленькие зеленые площадки, крошечные «островки», которые, как это ни удивительно, не только заселены, но и возделаны. «Белые бедняки с горных высот» — так называют жителей внутренних горных районов.

Их предками были первые французские поселенцы, жившие на низменных местах вдоль побережья острова. Согласно французским законам, землю после смерти отца наследовал лишь старший сын. Остальным сыновьям ничего не доставалось, и если они хотели быть самостоятельными земледельцами, то должны были искать себе новые земли. Когда безземельные колонисты заняли все равнинные земли, они стали забираться все дальше в горы.

Некоторые колонисты лишались своих земель в результате того, что в первой половине XIX века на Реюньоне, как и на Маврикии, земледелие почти целиком свелось к выращиванию сахарного тростника, требовавшего больших площадей. Часть колонистов, оставшихся без земли, сохранили за собой своих рабов, которых сдавали внаем землевладельцам на время сбора тростника. Однако после Февральской революции 1848 года, когда рабство было запрещено, они лишились этой возможности. Истратив денежную компенсацию, которая им выплачивалась за рабов, они остались без средств к существованию и превратились в «белых бедняков». Но, считая себя слишком благородными, чтобы работать на других бок о бок со своими бывшими рабами, многие из них предпочли переселиться с побережья в горы.

На Маврикии, за несколько десятилетий до этого ставшем английским, им также было не на что рассчитывать. Кое-кто из них вовремя перебрался на Сейшелы, и сейчас так называемые «ржаво-белые» носят фамилии, когда-то распространенные на Реюньоне.

На протяжении всего XIX века Реюньон находился в изоляции. Чтобы добраться до маленьких французских колоний, расположенных вокруг Мадагаскара, требовался капитал. Некоторые возможности для иммиграции и дальнейшей колонизации острова открылись лишь после того, как в 1895–1905 годах французские войска — наконец-то с согласия англичан — завоевали и «умиротворили» Мадагаскар. Но к тому времени горные районы на Реюньоне были уже заселены. И время там почти остановилось…

Вдали раздался крик петуха. Он донесся с одной из дальних горных площадок, где «белые бедняки с горных высот» выстроили себе лачуги и возделывали свои крошечные поля. С давних пор они зарабатывают себе на хлеб тем, что спускаются вниз по узким горным тропам на рынки Сен-Дени и других городов и продают там свой скромный товар: бобы, горох, чечевицу, огурцы, корнеплоды, кур, а иногда и одного-двух гусей.

Вырученные от продажи деньги, «белые бедняки» зачастую тут же тратят на ром и развлечения. Нищета доводит их до пьянства, а изоляция в горах способствует кровосмешению. В горной части Реюньона сложилось приблизительно то же социально-генетическое положение, что и в некоторых колониях в Вест-Индии. На острове Сент-Бартелеми, например, — бывшей маленькой колонии Швеции (теперь коммуна в департаменте Гваделупа), население которого также большей частью происходит от ранних французских иммигрантов, двоюродные браки, заключаемые из поколения в поколение, сделали жителей этого острова похожими друг на друга.

Можно, конечно, спорить о том, в какой степени этот обособившийся народ можно считать «белым». Характерно, что щепетильные до всего, что касается состояния и расового происхождения, франко-маврикийцы предпочитали смотреть на «белых с Бурбона» сверху вниз, независимо от того, были они состоятельными плантаторами или мелкими землевладельцами, и не только потому, что их предки большей частью происходили от простых людей, а в основном потому, что часть предков — о горе несчастным! — были цветными. Подобную родословную обнаружить чисто зрительно нелегко, поскольку индианки и малагасийки имеют прямые волосы и «чистые» черты лица, и их потомство весьма трудно отличить от загорелого европейского лица, в особенности, после многоступенчатого смешения с европейцами. Но одного подозрения было достаточно, чтобы маврикийцы стали «воротить нос» от своих соседей с Бурбона-Реюньона. Смешение рас безусловно было полезным. Современные исследования в области наследственности говорят, что это способствует развитию индивидов, делает их более сильными, чем родители. По словам Рейналя, в XVIII веке колонисты на Реюньоне славились тем, что были «рослыми, сильными и смелыми». Если сегодня «белые бедняки с горных высот» далеко не всегда обладают этими качествами, то здесь сыграли свою роль экономические и социальные факторы, превратившие их в одичавших, опустившихся горцев.

Лишь с недавнего времени молодежь с гор стала стремиться в прибрежные населенные пункты, чтобы устроиться там на работу. Некоторым удалось получить образование и сделать себе карьеру. Сегодня многие из городских учителей, служащих, работников магазинов и ресторанов — белые с гор. Но на их родине, во внутренней части острова, неграмотность — до сих пор обычное явление; многие из них, особенно женщины, ни разу в жизни не были на побережье.

Легче всего приобщаются к цивилизации не те белые, что живут в самых дальних горных ущельях, а те, что обосновались в менее труднодоступных районах вокруг горных городов Силао и Хелльбур: их дети могут посещать школу. В 60-х годах лесные хозяйства стали давать работу все большему числу этих «аборигенов», низкий уровень жизни которых всегда удивлял и шокировал путешественников, склонных считать, что европейцы в тропиках — не что иное, как имущественная элита.

Первые «белые бедняки» стали перебираться в горные районы Реюньона еще в середине XVIII века. Они заметно отличались от тех, кто направлялся на Маврикий. На Реюньон приезжали настоящие колонисты, рассчитывавшие на собственный труд, даже если они имели рабов, в то время как Маврикий, еще во времена Лабурдоннэ имевший стратегическое и торговое значение, помимо офицеров, солдат, матросов и торговцев, заселялся состоятельными людьми. Они целыми семьями перекочевывали туда из Франции, в надежде основать там плантации.

Не имея у себя под боком такого производительного земледельческого острова, как Реюньон, военно-морская база Маврикий не могла бы столь успешно играть свою роль в войне против Великобритании. В значительной мере благодаря многочисленным белым мелким землевладельцам Реюньона французские солдаты и офицеры постоянно снабжались продуктами питания.

Еще до того, как на Маврикии появились первые колонисты, на Реюньоне уже были кофейные плантации. На обоих островах рос дикий, эндемичный вид из рода Coffea,который вначале и попытались использовать. Но так как его качество оставляло желать лучшего, в 1715 году на Реюньон были завезены саженцы Coffea arabicaиз Аравии. За короткое время кофейные плантации были расширены до таких масштабов, что производство кофе с 1727 по 1745 год, когда было возделано все побережье, увеличилось в десять раз.