Осколки ледяной души

— Танюш, ну чего ты, а? Все же хорошо… Чего ты, в самом деле? Иди ко мне… Теперь все позади. Все будет хорошо теперь, Тань. Ну, чего ты, а?!

— Степа! — Ее подбородок задрожал, а в глазах заплескались слезы. — Степа же!!! Разве ты не видишь это?! Я!.. Я, кажется, испортила тебе ковер!!!

Он еле успел подхватить ее. Еле успел! Подхватил, прижал к себе и зажмурился.

Все! Вот теперь, кажется, все…

Глава 22

Канун ноябрьских праздников выпал на жуткую непогоду. По небу носились рваные клочья облаков, а сквозь их прорехи выглядывало неприглядное сизое небо. То и дело принимался сыпать снег, тут же размазывался в огромные дождевые капли, и полз по стеклу, и стучал по подоконнику. Ветки деревьев метались за окном, взбивали мокрый снег в омерзительное ледяное крошево, засыпая им лужи. Под ногами чавкало и хлюпало, и ни одна обувь не могла спасти, ноги промокали тут же.

— Ну и погодка! — задумчиво пробормотала Таня, нависнув над подоконником в кухне. — Может, отложим, а?

— Здрасте! — возмущенно фыркнул Степа, он сидел за столом в трусах, в белой рубашке и при галстуке и доедал причитающийся ему завтрак. — А потом зима будет, сугробы наметет, а потом все это начнет таять. А летом, глядишь, дожди зачастят. А я ждать должен?! Нет уж, красавица моя! Сегодня…

— Нужно было покупать мне резиновые сапоги вместо вот этого. — Она выставила на обозрение ногу в изящной туфельке с белоснежным кружевом и бусинками по краю. — Как вот я выйду в таких туфлях из подъезда?!

— Никак. На руках понесу, — пробормотал он, дожевал печенье, запил его кофе и тут же потянулся со счастливой улыбкой. — Теперь уже, Танька, ты никак не отвертишься. Ну никак! Нечего было приставать тогда ко мне в кафе.

— Я?! Приставала?! — притворно возмутилась она, скатала шарик из бумажной салфетки и запустила им Степану в голову. — Я не приставала!

— Приставала, приставала, чего уж теперь-то…

— Ты лучше пойди и штаны надень, — порекомендовала Татьяна, улыбнувшись. — Сейчас Иришка, Светка явятся с Кириллом, и нужно будет выезжать. Опаздывать я не люблю.

Степан ушел с кухни, снова не убрав за собой со стола. Она хмыкнула, составляя тарелки с чашкой в раковину.

Все, как у всех… Все, как всегда…

Посуда, ужины, обеды, грязные воротнички его сорочек, замятые лацканы пиджака, хлопоты по дому…

Никто этого не отменял и отменять не брался. А ну и пусть! Пусть все это будет, — Она — для него, он — для нее. В этом и есть, наверное, смысл. Глупец, кто думает иначе. Ей не в тягость, ей в радость, потому что знает, что ведь для него же.

— Тань, — вдруг позвал ее Степан от зеркала в прихожей. Как-то не так позвал, озабоченно вроде. — Поди-ка сюда, милая!

Она поспешила. Встала за его спиной, поправила новый пиджак на его плечах, стряхнула несуществующую пылинку, потом наклонила его голову к себе и поцеловала в щеку.

— Ну, чего тебе?

— А вот скажи-ка мне, любимая, как на духу… — Степан поймал ее отражение в зеркале и подмигнул:

— Только правду скажи, через час как-никак женимся! И заливать мне про мгновенно возникшую симпатию не смей, ладно?

— Ну!

— Что же все-таки тебя заставило подойти ко мне тогда в кафе? Кругом же полно было народу. Почему же ко мне-то подошла? Только про любовь не ври, ты тогда смотрела на меня, как на насекомое. Ну?

— Чего подошла, говоришь… — Она вдруг рассмеялась, вспоминая свой порыв. — Скажу, не поверишь!

— А ты попробуй.

— А из вредности и подошла. Ты был единственным, кто не смотрел на меня там. Единственным был, Степка! Ты им для меня и остался…