Осколки наших грез

Не на Матвея. На него.

– Каждую ночь мне снятся кошмары, где ты уличаешь меня прилюдно! Я буквально чувствую запах решёток, которые захлопываются перед лицом! Слышу хруст костей, что ломаются под ударами дубинок разгневанных заключённых! И отчётливо вижу твою нахальную улыбку за кровавой пеленой, что застелила глаза!

Боже, что он несёт?

Мерседес подбросило на кочке. Равнины за окном сменились густым лесом. Пришло время для паники. Возникло желание прокричать о помощи. Тогда на экране вспыхнуло сообщение от Назара:

Скоро буду. Ничего не бойся. Вспомни детство. Поступи так же.

Облегчения прокатилось волной по телу, но оно было недолгим.

Сотников младший не попытался изъясниться доступно, лишь больше запутал. Тогда я решила потянуть время, вступив в бессмысленный диалог с Платоном.

– Я молчала все эти годы! – отчасти лгала я, но лишь отчасти. – Даже если бы я решилась рассказать, мне бы всё равно никто не поверил! Ни друзья, ни собственный отец! – теперь звучала истинная правда. – Что говорить о других?!

Машина резко затормозила на пустыре. Дело было дрянь.

– Верно, милая, – прошептал Платон, обернувшись ко мне. – Но я так устал бояться. Устал ненавидеть.

Мои ладони стали влажными.

– Потому что ты слабак, – вылетело быстрее, чем пришло осознание. – Ненавидеть всегда проще, чем любить. Поэтому ты и боишься меня. Несмотря на уродство, коим пропитаны ваши души, я нахожу в себе силы любить. В этом ты явно проигрываешь и не можешь смирится.

Платон хохотнул, посчитав меня за полную идиотку, а лишь старательно тянула время. Выпрыгнув из машины, он открыл заднюю дверь и силой вытащил меня наружу. Тогда я решила, что стала на шаг ближе к свободе. Но сильно ошибалась.

Мне было страшно идти по колючей траве, не имея возможности обернуться. Мне было страшно всё дальше удаляться от дома и оставаться один на один с хладнокровным стариком. Мне было страшно не встретить завтра.

И самое страшное свершилось.

Услышав щелчок за спиной, я обернулась. На меня смотрело блестящее дуло револьвера, обнятое кожаной перчаткой.

Хотелось вскрикнуть, но лёгкие опустели, а голос кончился.

– Прости, милая, – сухо процедил Платон. – Я из тех, кто считает власть за право, а не привилегию. Ничего личного.

Глаза закрылись сами. Я знала, что это единственный способ не распасться на куски и не сломаться. Подумала о родителях. Что скажет папа, когда узнает, до чего довело его бездействие? Как долго мать будет прятаться в комнате, душить слёзы подушкой, проклиная себя? Как опечалится Александра, когда лишится первой помощницы сада? И наконец, что почувствует Матвей, когда поймёт, что главная разбойница его жизни так и не смогла выиграть битву? Она проиграла.

Когда-то маленькая Снежана могла сломить четырёх сильных парней, а теперь сдалась перед одним сумасшедшим стариком.Детство прошло. Наступила взрослая и жестокая жизнь. И, кажется, сейчас она закончится…

Детство. Вспомни детство.

Слова Назара послужили пробуждающим толчком. Веки распахнулись.

Я будто под гипнозом полезла в карман за мобильником. Стоит ли говорить, что это смутило Платона. Он растерялся.

– Что ты там делаешь, дура?! Решила набрать папочку?!

Сотников был трусом, иначе бы выстрелил ещё секундой назад.

– Не утруждайся, я сам лично принесу ему повестку!

Нажав несколько кнопок, я направила телефон на Платона. Так же смело, будто в моей руке горела винтовка.

– Всё это время велась запись нашего разговора. Прости, я забыла отключить его, после того как ты насильно затолкнул меня в машину. Теперь это запись греет телефон Назара. Ох, он очень расстроится, если больше увидит меня. Быть может, будет плакать или отправит её всему «Эдему», – я притворно схватилась за сердце и похлопала ресницами. – Мне очень жаль, что ты снова сплошал и не смог довести дело до конца, милый. Эта мелкая шлюха снова тебя сделала, – рука дрогнула. – Бах!

На лице Платона застыло глубокое смятение.

Что больше его поразило? Что его сын жив? Или страх, что жуткий кошмар станет явью? Либо позорный проигрыш, что подобен смерти? Неважно.

Я была готова стрелять в него без остановки.

Бах. Бах. Бах.

* * *

Прошло меньше часа. Быть может, больше.

Даже когда Платон сбежал, я не смогла сдвинуться с места. Душу рвало от желания кричать, плакать, танцевать босиком, лежать на траве и наслаждаться небом, но продолжала стоять на месте не шевелясь. Ноги словно стали бетонными и вросли в землю. В руке бесконечно вибрировал телефон.

Прошло меньше часа. Быть может, больше.

Я не сказала ни слова, даже когда Назар схватил меня на руки и понёс к машине. Он что-то бормотал, похожее на ругательство, но мой слух тогда отключился. Отключились все чувства. Хотелось спать. Хотелось мстить.

Как же сложно быть самой сильной из всех. Иногда нужна передышка.

Пейзажи за окном не сменялись, они превратились в одно грязное пятно, так похожее на нашу жизнь: фальшивую и как никогда запачканную.

– Не молчи, Снег, – умолял Назар. – Ты меня пугаешь.

Я улыбнулась, вспомнив детские годы. Наше детство.

– Ты нас пугаешь, – говорит Авдей, заметив мой хитрый взгляд. – Что опять ты удумала? Знай, отец ни за что тебе не поверит.

– Уверен, братец?

Я держу в руке игрушку, подаренную матерью, в которой встроен диктофон и игриво качаюсь на пятках. Мама не догадывалась, что игра в шпионов станет для меня настолько увлекательной. Настолько азартной.

– Вы возьмёте меня с собой на озеро, иначе папа узнаёт всё, что вы о нём думаете. Узнает, что брали его виски и прогуливали школу. Ох, вы так много наболтали. Всё записано, Авдей. Кассета спрятана. А я уже надела купальник.

Улыбаюсь, наверняка неровным забором зубов. Авдей злится. Братья Сотниковы хрустят кулаками. И только Матвей сдаётся и протягивает мне руку.

– Ты выиграла, малая. Ты с нами.

Колеса коснулись ровной дороги. Очнувшись от воспоминаний, я осмотрелась. Автомобиль, которым управлял Назар, был ничем не хуже «катафалка» Платона.