Осколки под стеклом
Шрифт:
На асфальте чернели лужи. Людей было мало. На стенах противоположного дома ветром трепало желтые плакатики со значительным мудрым лицом — выборы мэра так и не состоялись.
Зато над крышами широко, в полный рекламный формат, развернулось улыбающееся лицо юного ангела, голубые глаза которого смотрели ласково и весело.
Жить — нужно!
Потревоженный светом, выполз на свое крылечко солдатик, посмотрел на ангела, похрипел и сплюнул.
— Что? — спросил Крис. — Не нравится?
— А, мать их за ногу… — махнул рукой солдатик и отер обшлагом рукава квадратное лицо. —
Крис отвел в сторону норовящую вернуться на место тяжелую штору и вгляделся в лицо Игорька. Несколько секунд рассматривал его, словно читая хорошо понятную ему книгу, а потом отпустил штору. Окно закрылось, но солдатик высунулся в щель между шторами:
— А солнышко-то где? Кости погреть…
— А нет солнышка, — коротко ответил Крис, ища в завалах между кипами карт и обувными коробками свою куртку. — Они тянут время… Понимаешь? Тянут. Время.
— На кол, — глубокомысленно сказал солдатик и спрятался.
Крис выбежал на лестницу, грохнув дверью, кинулся вниз по ступенькам и успел к подъезжающему такси раньше, чем открылась дверца.
— К ближайшей тени, — сказал он торопливо.
— Это близко, — благодушно сказал водитель.
— Хорошо, — сказал Крис. — Ходу, волк, ходу!
И серое стремительное такси сорвалось с места, подняв мелкую водянистую пыль.
Остановилось оно у плохо прикрытого люка на середине бетонного пятна какой-то желтоватой пустоши, по краям которой громоздились пятиэтажки. Крис выскочил наружу, присел на корточки и сдвинул чугунный проржавевший блин, под которым открылся тоннель с приваренными скобами-ступенями. Он без колебаний спустился вниз, легко нащупывая ногами ступени, и, когда достиг дна, люк сверху уже закрылся — водитель поспособствовал. В кромешной тьме Крис ориентировался так же хорошо, как и на свету, поэтому безошибочно выбрал направление и зашагал уверенно, пригибаясь тогда, когда сверху нависала труба. Скоро неподалеку показался свет — слабенький, прохладный. Запахло жидким супом и сигаретным дымом, и даже проползла по стене низенькая тень.
Крис свернул туда и через минуту вышел в центр крошечной комнатки, где на неподвижном вентиле устроен был стол из пары досок и сидел за этим столом толстенький человечек в вязаном растянутом свитере.
Перед человечком стояла баночка с кабачковой икрой и пластиковое корытце с остатками какого-то бульона.
— Здравствуй, отец, — сказал Крис.
— Не могу пожелать тебе того же, Сатана, — грустно сказал отец Андрюша. — Я тебя таким во сне и видел…
— Это тоже сон, — сказал Крис. — Поговорим потом. Позови Антона, пусть ждет меня здесь на исходе второй ночи.
И нырнул в черный ломтик тени, притаившейся в углу.
Преодолев натяжение плотной колючей паутины, он вырвался на ту сторону и перешагнул Границу, тут же по щиколотку провалившись в красный раскаленный песок. Позади
трещало и подвывало израненное пространство, с трудом латая повреждения. В другое время Крис пожалел бы его, но сейчас было не до проторенных путей — он нанес Запределью тяжелую рану, но не собирался извиняться. Запределье предало их ради собственного удовольствия — вырастило себе новых вершителей, накормило силой и пустило властвовать, не заботясь ни о чем.Оно, это толстое никчемное одеяло, беззастенчиво нарушило ход событий, которые Крис предоставил самих себе, и ничуть об этом не жалело — лежало перед глазами, сыто щурясь единственным оком красного дрожащего солнца.
Если так, то и Крис церемониться не собирался. Широким шагом направился к пропасти и перемахнул ее, легко спружинив на краю. По рукам ударили жадные каменные иглы, но кровь не пролилась, раны просто наполнились болью и дымом.
Солнце прикрылось узким лезвием свинцового облака, словно глаз Запределья прикрылся в задумчивости.
— Подели наше яблоко! — завизжало сбоку, и под ноги Крису кинулась полубезумная, в черных лохмотьях волос женщина, таща за собой высохший восковой труп.
Крис наклонился и вынул яблоко из ее рук. Женщина затихла и свернулась на песке гремучей змеей.
Яблоко, все в морщинках и пыли, Крис сунул в карман и пошел дальше. По узкой тропинке дошел до обители Матери и безошибочно нашел ее маленький домик, единственный, где на окне еще развевалась ситцевая цветная занавесь.
— Мать, — позвал он негромко, опираясь на ограду.
В домике зашуршало, стукнуло, мелькнуло в окне встревоженное лицо, и вдруг из раскрытой двери на Криса бросилась простоволосая, с небрежно распущенной косой босая женщина. С залитым слезами лицом она заплясала возле Криса, словно боясь коснуться, а потом не удержалась и обняла его белыми мягкими руками.
— Ты вернулся! — завсхлипывала она. — Ты вернулся… а у меня даже тесто еще не подошло. Ну как же… ты бы хоть предупредил… Пойдем, пойдем… пойдем быстрее… А я все гадаю сижу, живой-не живой… и чувствовала всегда, что живой. Всегда чуяла…
Крис одну руку положил на ее шелковистый затылок, щекой прижался к ее виску и некоторое время молчал. Потом заглянул в полные слез глаза:
— Коробочку мою сберегла?
— Да, — сказала она, утираясь краем фартучка. — И не отдавать бы тебе ее, знал бы, как мать бросать… За коробкой пришел, что ли?
Крис кивнул.
— За коробкой и попрощаться. За тобой скоро придет Кельше. Помнишь Кельше?
— Память у меня подлиннее твоей, — ответила она. — Горя много от вас, толку мало.
— А ты прощай, — мягко сказал Крис. — Меня, Кельше… всех. Ты же умеешь прощать.
Мать молча развернулась и пошла в дом. Через несколько минут она вернулась, с уже туго заплетенной косой и сухими глазами. Через оградку сунула Крису в руки маленькую тяжелую шкатулку, резную, потемневшую от времени, холодную.
— И пошел теперь! — прикрикнула она. — Чтобы не видела тебя больше!
— Спасибо, — сказал Крис и зашагал прочь, сжав в ладони шкатулку так, что она превратилась в коробок размером не больше спичечного.