Осколки света

Вот он, мой любимый мужчина. Не любитель цветистых комплиментов и красивых жестов, зато честный, искренний. Знаю, со стороны не всегда так кажется, но нам хорошо живется вместе.

Так расскажи ему, – искушает внутренний голос. То ли критика, то ли демона. – Расскажи, что с тобой происходит.

М-м, нет. Не стоит.

Почему? Не доверяешь?

Хороший вопрос. Не знаю. Наверное, я с детства никому не доверяла. Во мне еще живет пустота, оставшаяся после Кэти. Раньше я верила, что Мартин ее заполнил. Увы. Первая любовь – мощный наркотик. Она поглощает каждый миг нашей жизни. А когда страсть утихает, мы понимаем, сколь многое затеняют гормоны. В моем «доме» множество комнат, куда Мартин и не заглядывал. Множество дверей, запертых от него, множество невысказанных тайн. Тут дело не в доверии. У каждой пары свои секреты. Как объяснить Мартину мой дар – мое проклятье?..

Ну и? Тогда покажи ему. Как Айрис.

Точно голос демона. Это дорога в ад. Поделиться своим даром с Айрис мне казалось вполне естественным. А вот с Мартином… Сердце сжимает тревога. А ведь я и вправду никогда не заглядывала в его «дом». Теперь мой дар вернулся, и я не понимаю почему. Дело в Вуди? Во мне? Или скорее в Адаме Прайсе – мальчике, который неотступно со мной?

Песня седьмая: Little Plastic Castle^[25]

Но с кем беседует она?

Быть может, грезит у окна? Альфред Теннисон. «Волшебница Шалот»

1

Отрывок из «Выпуска девяносто второго» Кейт Хемсворт

(Опубликовано в «Лайф стори пресс» в 2023 г.)

Любопытное явление – травма. Она не всегда ранит явно. Может незаметно проскользнуть, оставив в воздухе лишь едва заметный ядовитый след. С Адамом Прайсом вышло точно так же. Сохранилась только тень потрясения, как после кошмарного сна, а потом исчезла вместе с воспоминаниями о случившемся, и к началу учебы в «Малберри» я забыла и об Адаме Прайсе, и обо всем, что нам с Бери казалось важным в семь лет.

Отец волновался – считал, что я тороплюсь повзрослеть. А я боялась, что расту слишком медленно: хотелось стать такой же, как взрослые вокруг. Они жили в мире безопасности и правил, где каждый поступок имел логическое объяснение, никто не верил в сказки, игры считали просто играми, а детям не грозили никакие чудовища.

Учительница английского и литературы, миссис Платт, написала в моем отчете об успеваемости: «Кэти трудолюбивая и усердная, однако ей не хватает воображения».

Вполне понятная ошибка. Я читала запоем, но только научно-популярную литературу и рассказы из реальной жизни. Сказок и выдумок терпеть не могла. Мне нравились произведения о реальных событиях и отношениях. Я любила спектакли и наш театральный кружок, однако «Сну в летнюю ночь» всегда предпочитала «Юлия Цезаря», а мистике – историю. Адам Прайс надломил меня, и только после второй травмы, пятнадцать лет спустя, я вспомнила, как это произошло.

Увиденное в Адаме Прайсе не описать словом «травма». Я словно шагнула в дом, где во всех комнатах стоит по радиоприемнику и каждый настроен на свою станцию. По ушам бил пронзительный белый шум злых голосов, дискотека ненависти и насилия, вины, стыда, страха, отвращения к себе. А еще чудовища, да такие жуткие – ни в одной сказке о таких не прочтешь. Чудовища с человеческими лицами и ужасным, нечеловеческим аппетитом. Неописуемое зрелище.

Едва войдя, я поняла: не следовало туда вторгаться. Я влезла в личное без спросу. Адам изо всех сил старался скрыть увечья и тьму в душе. Он знал о них, поэтому и набросился на меня, схватил за волосы и повалил на пол с криком:

– Хватит! Хватит!

Со стороны казалось, что жертва – я.

Когда миссис Уайт вмешалась, я позабыла подробности. Запомнились только вина, стыд и смутное ощущение, что я плохая. Обсуждать тот случай не хотелось. Не хотелось даже думать о нем. В глубине души я винила Берни – Берни, которая меня бы поняла, доверься я ей. Об одном я мечтала: забыть увиденное в Адаме Прайсе и наконец избавиться от неотступного шума в ушах, который появился после того, как я прочла мысли Адама. Со временем воспоминание померкло и боль травмы стихла – в моей детской душе остался лишь обожженный участок, который не напоминал о себе целых пятнадцать лет, пока не подняло голову чудовище…

Я обещала о нем не рассказывать. И не рассказывала – ни Лукасу, ни кому-либо еще. Некоторыми тайнами не делятся даже с близкими. А еще я боюсь, что, если расскажу Лукасу о случившемся тем вечером, он не сможет смотреть на меня прежними глазами. А мне нравится, какой он видит меня сейчас. Нравится мое отражение в его глазах. Как нравится собственный образ в «Инстаграме» – отретушированный, красивый, беззаботный. Конечно, это притворство. Мы все так делаем: прикрываем трещины. Наводим лоск для других. Выбираем безделушки и фотографии, которые можно показать гостям, прячем травмы. Кроме, наверное, Берни Мун. Нравится нам или нет, Берни выражала то, что на душе у всех. Поэтому я рассказываю ее историю, несмотря на случившееся. Как бы то ни было, Берни стояла за нас до конца.

Говорят, не все мужчины способны навредить женщине. Они размахивают хештегами в соцсетях, как знаменами. А когда мужчина все-таки совершает преступление – убийство или насилие, упорно отстаивают его невиновность. Подчеркивают, что к ним это не относится, или даже оправдывают его – а женщины подсознательно видят в жертве себя. Почему так? Не всякий мужчина живет с виной на душе. Но всякая женщина живет с раной. Да, я тоже читала про Джо Перри. И заметила, из какого она района. А вдруг Берни…

Нет. Давайте придерживаться фактов. Я видела приглашение на вечер встречи выпускников. Видела ответ Мартина Ингрэма. Идти ни капли не хотелось. Однако Мартин с Лукасом со школы остались лучшими друзьями. Вместе учились в «Пог-Хилл». Лукас – крестный отец Данте и все время общался с Мартином. Как я могла не пойти? Я убеждала себя: надо просто быть повнимательней и не попадаться на глаза Мартину с Берни.

Какая наивность, скажете вы. А мне мой план казался вполне осуществимым. Я думала, старые раны остались в прошлом. Нет, так не бывает. Ты винишь себя. Гадаешь, чем же ты вызвала такой поступок. Чувствуешь себя никчемной. Твоя травма смеется над тобой по ночам. Пожирает изнутри, пока не сдастся или сердце, или душа. А то и брак. Если он построен на лжи, пожалуй, оно и к лучшему. Впрочем, мое дело рассказать до конца, а вы решайте сами.

После ухода мистера Дэвиса я совершенно позабыла о Берни. Мы давным-давно не общались; у меня были свои друзья, появились новые интересы. Я все больше времени проводила в школьном театральном кружке, а в шестнадцать мне дали роль Джульетты. Роль Ромео досталась парню из «Сент-Освальда», Мартину Ингрэму. Темные волосы, глубокий взгляд за стеклами очков в металлической оправе, подростковые прыщи. Мне больше нравился парень, которому доверили играть Тибальта. Мартин, с другой стороны, все-таки играл Ромео. Хочешь не хочешь, а будешь много времени проводить вместе. Мы не дружили, хотя еще года три пересекались в общей компании девушек из «Малберри» и парней из «Сент-Освальда». Иногда мы виделись в местном клубе по интересам. Мартин был со мной робок; впрочем, многие парни из «Оззи», как называют их школу, стесняются девушек. Я его едва замечала. Нескладный парень, круглый год одетый в куртку цвета хаки, да еще не по размеру.

Иногда он приходил в «Малберри» на концерт или на дискотеку в конце четверти, но всегда один, без девушки, или брал с собой друга, Лукаса Хемсворта. Лукас играл Тибальта в школьном спектакле, и мы недолго встречались – так, не всерьез. Потом, конечно, снова начали. После университета. А тогда мы были очень молоды. Не хотели себя ограничивать. Перед нами раскинулся весь мир – по крайней мере, так мы думали. Тогда я еще не знала правды. Не понимала, что мужчины, которые просили мой номер, приглашали на свидания, несли мои туфли, когда провожали меня домой вечерами, только притворялись. Мужчины, которые клялись нам в любви. Которые лгали. Которые понимали – никакой мир перед нами не раскинулся. Мир принадлежит им. Мужчинам. И да – не каждый поступал жестоко, но каждый мог поступить.