Осколки тебя

Ключ лежал под ковриком — только живя посреди леса можно было смело оставить его так. Запахи грязи и природы вытеснил прискорбно неадекватный освежитель воздуха с ароматом «свежей сосны» в моей машине.

Ключ немного заело в замке, и я решила не думать об этом как о каком-то предзнаменовании. Хотя это было трудно. Я была писателем, и по роду своей деятельности придумывала всевозможные символы, призраков, демонов, проклятия, духов-убийц. Неудивительно что мои же творения невольно просочились в мою реальную жизнь.

Нет, неправильно. Я сделала карьеру не на придуманном. Я была девушкой, которая просыпалась каждую ночь ровно в 3:33 с уверенностью, что меня преследует демон. Что мои сны рисовали картины будущего. Что смерть преследовала меня и будет преследовать, если я не обману ее.

Все мрачные мысли вернулись на свои почетные места, когда я открыла дверь.

Интерьер хижины был не таким как на фотографии.

Он был лучше.

Поскольку помещение было маленьким, я прошла прямо в гостиную. У дальней стены стоял камин, не зажженный, но с возможностью это исправить. Из огромного окна открывался вид на озеро, мерцающее в лунном свете. Чертовски мерцающее.

В домике было тепло.

Гостеприимно.

Уютно.

А ведь я даже не была человеком, в лексиконе которого есть слово «уют», не говоря уже о том, что мне хотелось бы оказаться в месте, олицетворявшем его. В прежней жизни я предпочитала шик, функциональность и высокую стоимость.

Стоило мне сделать шаг внутрь коттеджа, и я уже думала о Нью-Йорке как о своей прежней жизни. Что, как я полагала, было правильным. Я чувствовала себя так, словно стояла перед выбором: уехать с шансом на выживание или остаться и умереть. Внутренне, конечно. Но для такого человека, как я, внутренняя смерть была так же непоправима, как и «настоящая».

Полы из твердой древесины покрывали мешанины ковров, которые не должны были сочетаться, но каким-то образом сочетались. Вокруг камина стояли белые диваны, а журнальный столик, похоже, был сделан из старой корабельной двери. Кухня пряталась в углу; вполне симпатичная, хотя и не слишком меня интересовала. Я была дерьмовым поваром. Пока жила в Нью-Йорке, не считала нужным учиться готовить. А с моей работой и имиджем, который я создала в социальных сетях, еда не казалась мне чем-то важным, если не считать того, что я была одержима ею.

Я знала, что спальня находится справа от гостиной открытой планировки, поэтому пошла в ту сторону, отмечая все, что было сделано в этом доме. Или, точнее, все, что осталось.

Коттедж продавался полностью меблированным, так как предыдущего владельца убили. Женщина, ненамного старше меня. Жила одна. Жертва неизвестных сил, обнаруженная возле своего причудливого маленького коттеджа у черта на куличках. Дело оставалось нераскрытым, никаких зацепок у полиции не было.

Именно по этой причине цена на дом и прилегающие земли сильно, очень сильно упала. Никто не хотел покупать дом, где произошло убийство. Разве что писатель ужасов, увлекающийся мрачными вещами. Именно убийство владелицы и подтолкнуло меня к покупке, хотя я не сказала об этом своей лучшей подруге. Кэти была довольно сумасшедшей во многих отношениях. По крайней мере, в очень приятном смысле. Например, она отказалась от многомиллионного контракта в клинике косметической хирургии, чтобы стать нейрохирургом. Так что я не сказала ей: «о, я купила дом, в котором по неизвестным причинам была убита женщина, а ее убийца до сих пор на свободе».

Моя мать все еще оставалась курицей, клевавшей своего единственного ребенка, потому что не могла клевать своего мужа. Потому что он не был ее мужем, не совсем, так же как больше не был моим отцом.

Я выкинула эту мысль из головы и сосредоточилась на чем-то менее мрачном. Например, на мрачном убийстве Эмили Эндрюс, тридцати четырех лет, графического дизайнера с прекрасным вкусом, если судить по спальне. Все в природных тонах. Белое пуховое одеяло, недорогое стеганое покрывало, простые, мощные и аккуратно расставленные произведения искусства. Очень даже приличный шкаф, учитывая размеры коттеджа. Ее одежда, к счастью, была убрана. Даже я не стала бы носить одежду мертвой женщины.

Я заглянула в ванную.

В самом коттедже был проведен минимальный ремонт, за исключением необходимой современной техники. О, и дорогой мебели. Стены были отполированы, тщательно ухожены.

Но ванная комната.

Она была разобрана и выпотрошена.

Я поморщилась, вспомнив, что случилось с бедной Эмили.

С Эмили, которая, очевидно, как и я, любила хорошую ванну. И не просто хорошую ванну, а великолепную. Перед огромным окном на всю стену, из которого открывался вид на прекрасное озеро — большая часть причины почему я купила этот коттедж, не считая оставшейся части об убийстве, питающим мою темную душу — стояла старинная ванна на когтистых ножках.

Конечно, я видела фотографии ванной комнаты. Качественные, с хорошим освещением, но не отражавшие истинного облика ванной. А в реальности была плитка в греческом стиле по всему полу и на половину стены. Старинная раковина и зеркало.

Я некоторое время осматривалась, мысленно помечая, что нужно понежиться в ванне с бутылкой вина, ожидающей меня в машине. Мне следовало добавить виски, который я пила в отелях, где останавливалась на отдых по пути сюда. Чтобы отложить поездку в этот дом. Чтобы отложить путь к цели и задержаться в промежутке между. Напиться в ванной казалось хорошим способом оставаться в промежуточном состоянии. Мне нужно было мыться, не так ли? А алкоголь был неотъемлемой частью моего творческого процесса.

Вернувшись в гостиную, я осмотрела небольшое, хорошо обставленное помещение с прекрасным видом, и прислушалась к тишине, о существовании которой даже не подозревала.

Вот оно. Именно здесь я наконец-то обрету покой и тишину и смогу написать книгу, которую ждал мой издатель.

Которую ждала я.

Потому что не написать эту книгу — преступление большее, чем не уложиться в срок, потерять лицо, вернуть аванс. Даже большее, чем разочарование моих преданных и отчаянно увлеченных читателей. Об этом глупо говорить, даже думать, но мне было плевать на все вышеперечисленное.

Я писала книги не ради денег, хотя мне нравилось, сколько я зарабатывала. Мне чертовски нравилось быть богатой.

Писала я и не ради признания — хороший эвфемизм для обозначения славы. Хотя мне чертовски нравилось, что люди знают меня по всему миру.

И я писала не ради писем, электронных писем или сообщений в социальных сетях. Хотя они значили для меня больше, чем я когда-либо признавалась вслух.

Нет, я писала всегда с одной целью.

Для себя.

Ради своего здравомыслия.

В конце концов, именно поэтому я и начала писать. Моя последняя попытка спасти свой все более развращающийся разум. Писательство не было «призванием» или «мечтой», или что там я говорила различным интервьюерам. Оно было моим «Аве Мария» по иронии судьбы, поскольку я регулярно пишу об антихристе и демонах.

И, что удивительно, это сработало.

Излив на страницу свои самые развратные, тошнотворные и тревожные мысли, я написала книгу. Первую. Полную демонов и страданий. Я даже не стала ее перечитывать. Потому что не смогла. Я страстно желала, чтобы эта книга была как можно дальше от меня. Это был вирус. Смертельный. Заразный. Я не могла прикоснуться к нему, потому что заражала бы себя снова и снова.