Осколки тени и света

– Блестит, – подтвердил темный и обнял, прижав плечом и головой. Поскреб цеплючим подбородком по волосам. – Тянет?

Я кивнула. Под ухом стучало сердце, шуршала рубашка. И угольки в его голосе тоже шуршали. Надеюсь, он говорил о поводке и не поймет, что я ответила о другом. Это тоже было важное, о котором не нужно молчать. Или… пусть поймет. Думаю, это важнее поводка. Во всяком случае для меня. Это ведь по мне узоры золотой паутиной…

Ине потянулся и сунул под нос пузырек, придержав меня, чтобы не свалилась или чтобы не отвертелась.

– Пей.

– Что это?

– Моя кровь.

Я было дернулась, но каланча держал сильно и уверенно, не рыпнешься.

– У меня нет сил на руны и плетения, твой приятель меня почти досуха выжал.

– А сработает?

– Однажды сработало. Пей, ешь и спать. Завтра будем на месте.

Я глотнула, убеждая организм, побыть немножко вампиром и быстренько прикусила бутербродом. После еды, а может коварный темный почаровал, меня опрокинуло в сон. И хорошо бы приснились крылья из инея, или хотя бы те, с багровыми шипами, опасные, но тоже красивые, но приснился Драгон Холин. Он гладил меня по волосам, звал вернуться, ему было больно. Когда поводок впивается в сердце, всегда больно. Потом он потянулся меня поцеловать. Меня замутило, я испугалась и проснулась.

Светало. Туманопар толпился за контуром, которым каланча очертил место стоянки. Костер еще горел. Я лежала тяжелой головой на своем рюкзаке в двух одеялах, как бабочка в коконе. При попытках сглотнуть вязкую слюнув ушах похрустывало. Ине сидел вполоборота ко мне, локти двигались, но что он там делал – было не разобрать.

Встала вместе с одеялом и подошла ближе, заглянула через плечо. В руках темный держал ободок из свернутой кольцом шипастой ветки, обмотанной поверх жгутиком из волос. Внутри кольцо, как паутиной, было заплетено знакомым мне черным шелковым шнурком с нанизанными на него разноразмерными бусинами. Красные, как кровь, камни казались живыми и, когда пламя отражалось бликами на неровных гранях, начинали звучать. От диссонанса звука и света меня пронзило восторгом и ощущением копошащихся под кожей червей.

К горлу подкатило, благо, кустов, за которыми можно было облегчить страдания, здесь росло много.

– Так прекрасно слышать рядом признаки жизни, – наконец среагировал на мое присутствие некромант. – Даже такие…

– Это отвратительно, – выдохнула я, разгибаясь.

– Потому что рано.

– Для чего? – спросила и с опаской оглянулась, но Ине уже убрал гадкую штуку.

– Чтобы смотреть. Выспалась? Тогда идем.

Части целого. 8. Мелитар

Мелитар Алиши Тен-Морн

Мелитар проснулась с рассветом и, не поднимая головы с подушки, посмотрела в окно. Углы крыши старого дома на каменном холме серебрились от инея. Когда она только пришла в общину, вот так, лежа в кровати, можно было видеть не только углы, но и выступающий вперед острый конек, похожий на птичий клюв. Много времени прошло. Холм рос. Деревянная лестница, ведущая к крыльцу, надорвалась, как ветхая лента, окна были темными. Не грязными, просто свет не отражали. И сам дом был темным, в цвет камня, на котором сидел. Но Мелитар знала, что это все обманка, чтобы любопытные не лезли.

Утро началось как всегда, с кряхтения и хруста в пояснице. Сама затеплила огонь в печке, не дожидаясь, пока девки-сони глаза продерут, согрела воды, чаю попила. Когда вышла, иней на крыше сделался моросью, а солнце мельтешило краем между пиками Харья и Форья. Наглый соседкин кошак, поддевал лапой дверцу курятника, грохоча клямкой. Шуганула паразита добрым словом и плетенкой для зерна под волосатый зад в колтунах еще зимней шерсти добавила. Повадился утренние теплые яйца таскать. Теперь приходилось кур на ночь запирать, чтоб этот шкурат не влез.

Выпустила толпящихся и пихающихся у дверцы птиц, сыпанула в корытце зачерпнутым из мешка колковатым мелким зерном. Не слишком щедро – дорого нынче зерно стало, даже такое, что самому не есть. Собрала яйца, отнесла в дом, посмотрела, как пляшут в печи рыжие сполохи, подбросила поленце. Постучала черенком ухвата в потолок, чтоб сонь разбудить и снова вышла. Теперь уже и со двора.

Дом делал вид, что не замечает. Как всегда. Но Мелитар не отступалась. С самого первого дня ходила с подношением. Ни разу не пропустила. И когда у дома случалось благодушное настроение, он показывал кусочки комнат или вещи. Дом только снаружи выглядел брошенным. Внутри не было ни пылинки. А может врал, чтоб развести глупую старуху на пару капель крови.

Для подношения даже к корням спускаться не нужно было. Холм и был корни, такие древние и старые, что их выперло из земли, как случается у деревьев. Мелитар и сама далеко не первое столетие в мире жила, но даже ей представить страшно было, сколько здесь этот дом. Он весь был – тишина, которая вот-вот прозвучит – виен’да’риен, но Мелитар была глуха к этой магии и не смогла бы разобрать, заори дом ей прямо в уши. Туманным утром или зимой в снегопад можно было видеть над ним мираж башни с колоколом, а в нем ветер гудит, будто поет. Этой вот тишиной.

Ножик-серп, который Мелитар всегда, как уважающая себя травница, носила с собой, цапнул за ладонь.

– Свет, чтобы жить, – пошептала она прикладывая длинную смуглую сухую ладонь, глядевшуюся на камне паук-пауком, – тьма, чтобы беречь, тень, чтобы было ради чего…

…браслет лежал на краю открытой шкатулки, будто его хотели примерить, но передумали, или снимали, или ложили на место и оставили вот так, отвлекшись на что-то. Гранатовые капли в когда-то серебристой, а теперь потемневшей вязи, сочно-красные…

И следом почти сразу новое. Без картинок. Только голоса.

– Вы гнусный враль, Ворнан, это не тот, – возмущенно шелестел слабый женский голос.

– Он в точности, как тот, – ответствовал мужской с некоторой досадой.

– Тогда зачем было говорить, что тот?

– Думал, вас это взбодрит.

– Считаете меня бодрит вранье? – женский голос теперь звучал сильнее, будто возмущение добавляло сил.

– Вы придираетесь. Вам никогда не нравятся мои подарки.

– Нравятся!

– Тогда почему у вас глаза полыхают от негодования, будто вечное пламя вы, а не я?

– Потому что вы сидите в этом дурацком кресле вместо того, чтобы сесть ко мне на постель и обнять меня! Где вы шлялись все утро?

– Можно сказать ходил в почтовое отделение за подарком. Ну вот, обнимаю, весь в прожженных вашими взглядами дырах.