Осколки

— Это ты познакомила ее с Саттером? Бракман сказал мне, что вы с Ричи проводили время вместе.

— Ричи мы знаем много лет. Наши родители — деловые партнеры. На шестнадцатый день рождения он получил «мерседес» и разбил его вдребезги где-то через две недели, когда разогнался до трехзначной скорости на Дирпарк-Авеню. — Джордан криво усмехнулась, и ямочки снова показались на щеках. — На самом деле он довольно-таки…

— …приятный парень? — закончил я за нее, уловив тон ее голоса.

— Ну, он всегда был добр ко мне. — Джордан пожала плечами. — Было время, когда я думала, что мы поженимся. — Она смущенно отвела глаза, рассеяно провела рукой по моим волосам. — Не сложилось… ему больше нравилась Сью. — Джордан произнесла эту фразу так невозмутимо, что меня пробрало вдвойне. Грубые руки Саттера, ласкающие тело Сьюзен, — не самый приятный образ. Хотя в этом был смысл: природная прямолинейность Сьюзен и ее хаотичная энергия понравились бы мужчине, заполняющему своей персоной все вокруг до такой степени, что его подлинную суть было толком не разглядеть. У нее всегда имелось бы что-то ему недоступное, и это только усиливало бы желание обладать ею. Но долго они бы не продержались вместе, однозначно — Саттер, высокомерный и презирающий других, никогда не полюбил бы ее всерьез, но ему точно нравился процесс погони за ней… и его определенно возмутил ее резкий выход из игры.

— Бракман сказал, что Ричи не только клубом заправляет, но и кое-чем еще.

Джордан заерзала в постели. Ее руки блуждали по моей груди, поглаживая волосы, накручивая их на пальцы. У нее явно были подозрения, но она не хотела ими делиться.

— Я ни о чем таком не знаю.

— Может, проституция? — предположил я.

— Ну скажешь тоже, — отмахнулась она не особо искренне. — Ну, я точно знаю, что у него есть доля в бизнесе какой-то мелкой порностудии. Но это так, пустяки, дружеский междусобойчик. Да и кого эти дела волнуют? Он никогда не рассказывал об этом прямо, но и причин у него, в общем-то, не было. Я не допытывалась. Не мое это дело. Если думаешь, что Ричи имеет к смерти Сью какое-то отношение, ты ошибаешься. Он никогда не стал бы причинять ей боль.

Конечно стал бы; любой мог — и на то была уйма разнообразных причин. Возможно, она сама на такое напрашивалась.

— Как-то ты не очень уверенно говоришь, — заметил я.

— Так и есть, Натаниэль. Он тебе просто не нравится, и ты пытаешься найти козла отпущения. — Слишком тактичная, чтобы перелезть через меня или вовсе столкнуть меня с матраса, Джордан скользнула по атласным простыням и перемахнула за бортик в изножье кровати с ловкостью спортсменки. — Что будешь на завтрак?

Я остался с ней еще на один день. Мы занимались сексом, уверенные в себе — уже не ходя друг вокруг друга кругами, как подростки, и не притворяясь. Серьезный разговор всю торжественность пустил коту под хвост, и это было нормально — мы притерлись. Ушло то легкое стеснение, когда ведешь себя с девушкой немного глупо — например, ляпаешь после секса «спасибо». Мы посмотрели фильм, потом подрочили друг другу. Полежали немного бок о бок, потом — друг на друге. Тень Сьюзен не столько омрачала игру, сколько добавляла новую интригу. Но у меня был долг. Я должен был вернуться к расследованию. Мне дали немного отдышаться, успокоить ноющие мышцы. Но всему свое время.

К утру четвертого дня у меня закончились обезболивающие; мне больше не нужны были бинты на ногах, и я наконец-то снова смог облачиться в нормальную уличную одежду. Я доехал на метро до Пенсильванского вокзала, а уже оттуда поездом добрался до Лонг-Айленда.

Назад в прошлое.

Бриз с северного берега разносил над стоянкой лязг сигнальных буев. Пожилая пара поднялась на борт двадцатифутовой парусной лодки под названием «Сефира». Бирюзовый неон вспыхнул над моим «Мустангом», и я подумал о том, чтобы перекрасить его. Кошки все еще распевали дикие песни, слоняясь у задних дверей «Моста» в надежде на подачку. Отдаленные шлепки и плеск волн раздавались подобно тяжелым гребкам заблудившихся пловцов, возвращающихся домой.

Я приехал в клуб «Мост» пораньше, за полтора часа до первого выступления Зенит Брайт. На витринах появились новые рекламные листовки, на которых она была изображена в другой позе: на сцене, спиной к камере, в фокусе — силуэт барабанщика у нее за спиной был размыт; локоны волос перекинуты через плечо, голова наклонена влево, на губах — честная, но слегка самоуничижительная ухмылка, от которой она частенько не могла избавиться, и вид у нее из-за этого был такой, будто она задумала шалость, но ей неловко втягивать в нее друзей.

В этот раз очередь не собралась. Меня сопроводила внутрь та же самая женщина в сетчатых чулках, которая усаживала меня в прошлый раз. Даже слова она произнесла уже слыханные:

— С компанией встречаешься или просто в бар пришел посидеть?

В этот раз я не стал платить ей полтинник. Проверив столик Саттера, я увидел, что его пока нет на месте.

— Я, пожалуй, немного посижу в баре.

— Прекрасно.

Бар был переполнен; я занял место между женщиной, потягивавшей «Маргариту», и бизнесменом, от которого пахло так, словно он пытался смыть джином грязь с шеи. Мужик откинулся на спинку стула и заговорил с барменом, безуспешно пытаясь ослабить галстук. В его нынешнем состоянии твердые согласные представлялись задачкой не по зубам.

— Двадцать два года прошло втуне. Двадцать два года нам врут, что они ни при чем! — распинался бизнесмен. Бармен придвинул к нему чашку кофе и убедил его выпить.

Я заказал пиво и стал ждать, когда появятся Саттер или Зенит. У меня случился очень недолгий, но от того не менее бурный роман с миской арахиса, стоявшей передо мной. Дама с «Маргаритой» завела короткий разговор о том, как скис рыбодобывающий бизнес в заливе в последние годы. Вскоре явился ее кавалер, и они направились к столику рядом со сценой.

Не ища Зенит взглядом намеренно, я бы ни за что не обнаружил ее. Через окошко в двери, ведущей на кухню, я увидел, как она ест салат. Гитарист и басист оживленно разговаривали друг с другом. Они настроили гитары, и Зенит одобрительно кивнула; тогда гитарист своровал листик салата с ее тарелки и вышел, жуя. Когда дверь, разделяющая нас, широко распахнулась, Зенит встретилась со мной взглядом — и тогда я улыбнулся и махнул ей рукой. Она закатила глаза и попыталась улыбнуться в ответ, но реакцию зримо омрачили глубокие тревожные морщинки под нижней губой, столь характерные для некоторых дам. Она расправилась с салатом в два взмаха вилкой, откинула волосы со щеки и извинилась перед басистом. Вечно я отрывал ее от важных разговоров.

Подойдя, Зенит села на свободное место.

— Ты снова собираешься мутить воду? — прямо спросила она.

— Видать, такое у меня призвание.

— Сам не свой без неприятностей, я погляжу.

— Да, как-то так оно и есть.

Зенит вздохнула.

— Знаешь, мне твои силовые игры ни к чему. Ричи дал мне шанс, который я искала десять лет, и я была бы искренне признательна, если бы ты ушел прямо сейчас.

— Ни о каких «силовых играх» речи не идет, Зенит. Какие уж тут игры.

Бармен, не спросив ничего, подал ей диетическую колу. Она уставилась на мои забинтованные руки и нахмурилась.

— Да уж вижу. Я читала о том, что произошло, в газете. Мне действительно жаль, но я не знаю, чего ты от меня хочешь.

— Я и сам не вполне уверен.

— Хорошо, тогда почему ты здесь?

Главное — держать перед ней лицо. Но нелегко заставить себя казаться умным, когда у тебя и плана-то никакого нет.

— У меня ограниченные ресурсы. Я не был знаком со Сьюзен Хартфорд. А вот Ричи ее очень хорошо знал. Какое-то время они были близки, что вполне может иметь какое-то отношение к ее самоубийству. — Зенит начала было протестовать, но я оборвал ее жестом. — Я не обвиняю его, но он сказал, что не был сильно удивлен, когда она покончила с собой. Сказал со своей форменной похабной улыбочкой на губах. Хотелось бы расспросить его поподробнее — а что это он такое имел в виду тогда?

Трое пожилых мужчин подошли к Зенит сзади и сказали ей, как сильно им нравится ее пение, пожелав ей удачи в сегодняшнем выступлении. Она поблагодарила их и, слегка смущенная, оставила автограф в записной книжке одного из почитателей таланта. Уладив все эти дела, она повернулась ко мне и вынесла вердикт:

— Ричи тебе не нравится.

— Это правда, но дело не в этом.

— Думаешь, он имеет какое-то отношение к ее смерти?

— Вполне возможно.

— Но ты не уверен.

— Нет, — признал я, — не уверен.