Осколок

Отец народов и Великий кормчий, во-первых, приказал долго жить, а сам отправился в тот путь, который никому не миновать, под неутешные стенания преданного и проданного им народа. Во-вторых, по сему знаменательному поводу случилась вдруг амнистия, по которой из тюрем и лагерей по всей Руси Великой вышли и невиновные, и виновные в малости, и лютые сволочи-подонки, и политические гонимые, короче, все, кто подпадал под указ по какому-то пункту.

В-третьих, самое главное, Василий под пункты амнистии подпал и, следовательно, с нетерпение ждал долгожданной воли.

Вот она и воля, наконец. Дождался! Всё перенёс, всё вытерпел, всё переборол!

Документы оформлены, паёк выписан и получен в полном объёме. (По выходе из лагеря - это просто удивительно - давались своего рода «подъёмные», сухой паёк на три дня: три банки тушёнки, три банки сгущёнки, галеты, пачка чаю, и ещё чего-то давали, только я не помню, что).

Последний, самый главный, самый вожделенный, документ осталось получить - паспорт гражданина Союза Советских Социалистических Республик. Серпастый, молоткастый... Вольного человека паспорт, а не справку, не бумажку подозрительную.

Мелкой побежкой направился Василий к потемневшему под непогодами одноэтажному бараку, сложенному из серебристой лиственницы.

Зашёл, доложился по форме, еле сдерживая приступы счастья, рвущегося наружу так, что дыхание перехватывало и заставляло лупиться уже свободное сердце. Подал собранные документы, проверил по карманам - не забыл ли чего. Убедился, что не забыл и в радостном предвкушении стал ждать.

Юный лейтенант, вернее сказать, лейтенантик Пустоватов, изо всех сил стараясь придать необычайную значимость своим действиям, долго ковырялся в бумагах, сверял, сличал, прочитывал, шевеля от усердия губами, сверял снова, строго и даже грозно посматривал на горящего нетерпением подателя. Впрочем, значимый, грозный вид получался не очень - исполненный насморка нос лейтенанта предательски хлюпал, румяные щёки выдавали молодость лет, и носовой платок в руке с меткой, вышитой хлопотливой мамой, дополнял картину.

Наконец, юноша с видимой неохотой вынул из картонной коробки бланк и начал заполнять.

– Так, Жених, значит... Жених. Иди-ка ты, Жених, погуляй, покури. Зайдёшь через час.

– Так, что мне гулять? Я не курю, товарищ лейтенант. Подожду здесь.

На румяные пухленькие щёчки лейтенанта неожиданно бросилась краска, и лютая злоба зажглась во взоре.

– Какой я тебе товарищ, бандюга недорезанная!? Тебе тамбовский волк товарищ, мразь! Пошёл вон! Гадюка. Сказано тебе, час погулять, значит будешь гулять, понял?

Рухнуло всё внутри у Василия, и внезапный жар поднялся к голове.

– Понял, гражданин начальник... Извините, это я от болезни... С головой у меня плохо... Разрешите идти?
– пробормотал Василий в полном смятении.

Приступ гнева отпустил лейтенанта так же внезапно, как обрушился.

– Ладно, иди. Через час придёшь, - лейтенант смачно высморкался в мамин платок и снова взял документы в руки.

Не ожидая больше ничего хорошего, Василий по-военному повернулся и вышел.

У входных дверей на улице сел на корточки, рядом утвердил котомку и начал ждать. Часы в лагерном быту вещь запрещённая, а потому, чтобы ориентироваться во времени, Василий считал удары сердца.

Входили иногда и выходили военные люди. Каждый раз он поднимался, снимал шапку и садился снова. Несколько раз сбивался со счёта, но не сильно. Когда досчитал до четырёх тысяч, решил, что надо ещё немного подождать и поднялся с корточек на четыре тысячи пятьсот.

В кабинете никого не было, и Василий столбиком встал у двери, ожидая лейтенанта.

Как только тот появился с кипами каких-то бумаг, Василий повернулся к нему и вытянулся в струнку, не зная, чего ожидать. Так и стоял молча, пока лейтенант сам не обратился к нему.

– Явился?! Жених...

– Так точно, гражданин начальник.

– Я тебе через час сказал, а ты...
– он посмотрел на часы, хмыкнул недовольно, откашлялся, достал носовой платок и, помяв его в руке, снова спрятал в карман, - Вот, все твои бумаги, паспорт. Можешь идти.

– Спасибо, гражданин начальник!
– Василий шагнул к столу и взял свои документы, - Разрешите идти?

– Иди, сказал! Не мозоль глаза! Свободен!

Шатаясь от неожиданного счастья и ещё не веря, что всё обошлось, Василий шагнул из кабинета, прислонился к стене и закрыл глаза, переводя дух. Постоял немного и вышел на улицу. Документы в руке, в голове туман. Решил взглянуть на паспорт. Присел на корточки, как раньше, открыл заветные странички... Так, серия... номер... выдан... Вдруг глаза споткнулись на букве «и» в фамилии... Прочитал ещё раз: «БублИй». Какой такой БублИй? И ещё раз прочитал, буква «и» никуда не исчезла, только царапала взор. Не может быть, ошибка, не БублИй должно быть, а БублЕй. Конечно, БублЕй… Точно, ошибка… Надо исправить.

Лейтенант, вернее сказать, лейтенантик Пустоватов был до крайности поражён и недоволен, когда в открывшуюся дверь проник Жених и, протягивая только что выданный ему паспорт, стал нести какую-то околесицу про букву в фамилии. Пустоватов мгновенно возненавидел этого жалкого человечишку, и ненависть эта вскипала и вскипела до того, что в голове Пустоватова как будто что-то щёлкнуло и надломилось. Волна гнева накатила и захлестнула сознание, глаза мгновенно стали кроваво-красными, и он, почти ничего не соображая, заорал так, что серебристые лиственницы стен барака чудом не развалились: «Ещё десять лет захотел?! Подонок!!! Я тебя...» Тут он стал хвататься за кобуру, и неизвестно чем бы дело кончилось, но Василий бросился вон из кабинета и, не оглядываясь, побежал прочь, ожидая каждую секунду выстрела в спину.

Выстрела не последовало, иначе я не писал бы сейчас эти строки, не шевелились бы осколки памяти, не кололи, не бередили, и потому посвящаю я эту главу всем таким же пустоватым, как ты, лейтенантик Пустоватов, или как там тебя?

ОТПУСК

Сегодня, в день 100-летнего юбилея Василия, начинаю я эту главу. А ещё потому начинаю, что ровно шестьдесят лет назад случилась радость необыкновенная - Василий поехал в отпуск. С 35-го года впервые выдалась такая возможность!

Для колымчан отпуск - это большое событие. Выехать на материк, как называют они все другие края нашей страны, удаётся не каждый год, уж больно дорогая дорога. Не могу отвечать за нынешние времена, но раньше с Колымы в отпуск ездили раз в три года, накопив побольше дензнаков. Зато длился этот отпуск месяцев пять-шесть. Кр-р-расота! За полгода можно и в столицу наведаться, и у моря Чёрного поваляться на песочке, а то и в Прибалтику заглянуть или на Кавказские горы слазить, да водички напиться минеральной. Ну а уж родителей посетить, родственников близких или дальних, это, просто, само собой, необходимо.