Осквернитель

Возиться с ним не стал, просто сложил пальцы в замысловатую фигуру и выдохнул короткую формулу изгнания. Кисть обожгло острой болью, словно со всего маху по стене врезал, а тюремщик отлетел к стене, шибанулся о нее и повалился на пол.

Присев рядом с телом молодого экзорциста, я быстро обшарил его одежду, но, кроме серпа, никаких других инструментов мастерства не обнаружил. В сторону окровавленного месива, оставшегося от следователей и второго монаха, не хотелось даже смотреть, поэтому я лишь позаимствовал у ближайшего тюремщика обтянутую кожей дубинку и двинулся на выход.

Обойдусь как-нибудь…

Обойдусь?!

Сердце гулко бухало, накатил приступ паники, захотелось бежать отсюда куда глядят глаза, но я заставил себя успокоиться и осторожно выглянул за дверь.

Кровавые отметины следов, постепенно тускнея, расходились в разные стороны, и ничего хорошего мне это обстоятельство не сулило. Если нечистый окончательно воссоединился и бесноватые перестали быть каждый сам по себе, нечего и надеяться провести ритуал изгнания. Эта тварь меня сожрет и не подавится даже. А поскольку из тюрьмы одержимым ходу нет, то придется играть с этой сворой в кошки-мышки, надеясь на скорое прибытие экзорцистов.

Та еще надежда, но отсидеться в клетушке не получится при всем желании: если вспомнят, достанут и там. А вспомнят непременно: бесы – существа злопамятные.

К тому же не станет ли тюремный подвал гигантской воронкой, через которую в город прорвется сама Бездна? Ведь нечистому только и надо, что к накопившейся здесь за долгие века мерзости добавить немного свежей крови! Остальное ему вполне по силам…

Бесов праздник!

С дубинкой в одной руке и серебряным серпом в другой я вышел в коридор и, прислушиваясь к звукам далекой схватки, зашагал к выходу из подвала. Попавшаяся вскоре на пути решетка оказалась распахнута настежь, рядом валялось двое бездыханных караульных из новой смены, стены и пол покрывали брызги крови.

Не стоило им коллег запускать, ох, не стоило…

Переступив через изуродованное тело, я осторожно выглянул из-за угла и едва за свою предусмотрительность не поплатился!

Кравшийся по коридору бесноватый резко скакнул вперед, уже в прыжке махнул дубинкой, и пригнуться я успел лишь чудом. Но – успел, и обтянутая кожей палка, на палец разминувшись с макушкой, угодила по каменной кладке и разлетелась в щепки.

Одержимого это нисколько не смутило. Он накинулся, желая вцепиться и повалить на пол; я качнулся ему навстречу, выставляя вперед плечо. Резкий толчок отбросил охранника назад, загнутый кончик серебряного серпа подцепил ногу, и громила со всего маху грохнулся на спину.

Он только-только начал приподниматься на локтях, когда моя дубинка в стремительном движении сверху вниз раздробила его череп, будто гнилой орех.

Хрясть – и готов!

Готов, мать его!

Переведя дух, я заколебался, не позаимствовать ли сапоги мертвеца, но в коридоре все сильнее сквозило Скверной, и, решив не терять времени попусту, я двинулся дальше, как и прежде босиком.

Повсюду на пути мне попадались лишь мертвецы, и только из караульного помещения с лестницей на верхние этажи до сих пор доносились отголоски глухих ударов. В надежде под шумок проскочить наверх я заглянул в дверь и выдохнул беззвучное проклятие: одержимые с безмолвной целеустремленностью муравьев баррикадировали винтовую лестницу скамьями, сломанной мебелью и мертвыми телами.

«И здесь не успел!» – промелькнуло в голове, и вдруг тюремщики разом бросили работу и с леденящей душу синхронностью уставились прямо на меня.

Святые угодники!

Наутек я бросился за миг до того, как сорвались с места ближайшие бесноватые, и поэтому сумел оторваться от них на пару десятков шагов.

Коридор, ступени, узенький переход и снова ступени, а еще ясное осознание того, что вот-вот окажусь заперт в глухом тупике!

Одержимые гнали меня, словно обложенного красными флажками волка, от растворенной в воздухе Скверны встали дыбом волосы, а заточенные в душе бесы заходились в диком восторге, предчувствуя скорое освобождение. Их освобождение и в самом деле было не за горами – долго продолжаться забег по путаным коридорам просто не мог. Ошибусь, сверну не туда – и конец! И даже если не ошибусь, это ничего не изменит, шансов на спасение не было изначально.

Я это прекрасно понимал; поработивший тюремщиков нечистый – нет.

Ему стоило бы просто позволить всему идти своим чередом, но вырвавшаяся из Бездны тварь не устояла перед соблазном загнать меня в угол чуть раньше времени. Одна из дверей неожиданно распахнулась, и наперерез мне кинулся растрепанный писарь с перочинным ножичком в руке.

Я даже с шага не сбился. На бегу всадил острие серебряного серпа в выпученный глаз, оттолкнул бедолагу в сторону и юркнул в приемную, из которой тот выскочил пару мгновений назад.

Только заблокировал дверь ножкой крепко сбитого табурета, и та содрогнулась от мощного удара. Но содрогнулась и содрогнулась – куда сильнее напугал всплеск Скверны за спиной.

Я развернулся и чуть не охнул: на стуле для посетителей рядом с конторкой писаря сидел тюремный священник – пожилой дядечка благочестивой наружности с перехваченным от уха до уха горлом и залитой кровью сутаной.

Но Скверной веяло не от него, Скверной веяло из кабинета коменданта. Я шагнул к святому отцу, вынул из его руки молитвенник – толстенный, с серебряными уголками и накладным изображением символа Изначального Света – и, когда мгновение спустя в приемную ворвался комендант, приложил его увесистым томиком по лицу.

Хлоп!

Бесноватого откинуло обратно, он приложился спиной о край рабочего стола, перекувыркнулся через него и растянулся на полу. Начал ворочаться, но я в один миг оказался рядом и врезал корешком молитвенника по виску.

Хрясть!

Тюремщик, из сломанного носа которого и без того хлестала кровь, уткнулся лицом в пол; я подхватил его под мышки и оттащил в угол комнаты. Там усадил в массивное кресло, поспешно стянул с себя тюремную робу, оторвал рукава и примотал ими запястья пленника к подлокотникам. Поднатужился, затягивая узлы, после уже не столь тщательно закрепил ноги. Теперь не вывернется!

Не вывернется – да, но что дальше?

Грохот из приемной доносился все резче и отчетливей, в ход там явно пошли пожарные топоры, и мне оставалось лишь запереть кабинет и уповать на чудо.

Но на Святых надейся, а сам не плошай – поэтому покорно ожидать своей участи я не стал. Передвинул к двери секретер, для надежности подпер его неподъемным дубовым столом и придумал бы что-нибудь еще, но тут комендант заговорил.

Незнакомые слова врезались кусочками раскаленного металла, прожигали душу насквозь, дурманили сознание, лишали сил. Скверна изливалась из уст тюремщика отравленным источником, и, окажись на моем месте обычный человек, одним бесноватым в комнате стало бы больше.

Но то – обычный.

Скрипнув зубами от терзавшей голову боли, я поднял с пола обрывок робы, подступил к хозяину кабинета и вполсилы приложил его по губам переплетом молитвенника. Голова пленника запрокинулась, тогда запихал в разбитый рот скомканную ткань.

Комендант заткнулся, но толку? Черные, будто залитые смолой глаза неотрывно следили за мной, и страха в них не было вовсе, одно лишь жгучее нетерпение.

Не терпится мне в голову залезть, да? Ну это мы еще посмотрим, кто кого распотрошит…