Осквернитель

– Ну? – поднялся я на ноги.

– Сюда не проехать, – шумно дыша, пояснил пацан. – За складами остановились.

– Веди, – бросил я, и мы зашагали к дыре в заборе меж двух приземистых пакгаузов. Пока под ногами расстилался ковер сухих водорослей, дело шло неплохо, а вот прогулка по крупной угловатой гальке оставила после себя не самые приятные впечатления.

– Вот они! – указал мальчишка на карету, возле которой настороженно замерли подручные Хмурого, и запрыгал на месте: – Дядь, гони монету! Давай, ты же обещал!

Я рассчитался с мальцом, и тот, сунув полновесную крону в рот, припустил прочь, не желая делиться нежданным богатством с приятелями. Ребятня, до того наблюдавшая за нами издали, немедленно бросилась вдогонку, свистя и улюлюкая на бегу.

Нисколько не смущаясь своего вида, я спокойно подошел к карете, достал из вороха сложенной на сиденье одежды карманные часы и откинул крышку.

Без четверти девять.

– Едем на бульвар Медников, – распорядился и забрался внутрь. Там избавился от толком не просохшего после вынужденного купания белья, переоделся в сухое и наполнил полынной настойкой серебряный стаканчик. В один глоток влил в себя горький напиток и без сил откинулся на спинку сиденья.

Марк Бонифаций, мать его, Тарнье!

Прикрепленный к нашей труппе экзорцист без следа сгинул в Драгарне тринадцать лет назад, и вот он – живехонек! Перебежчик поневоле, мизантроп по убеждениям и, что хуже всего, чернокнижник и бывший ухажер Берты.

Решил отомстить за мнимое предательство?

Зря!

Живьем закопаю! На куски голыми руками порву!

Я до боли в побелевших пальцах стиснул серебряный стаканчик, потом заставил себя успокоиться и потер нывшую с левой стороны грудину.

Пользуйся я, как и прежде, поддержкой королевской тайной службы, этого выродка уже к вечеру потрошили бы палачи, а сейчас даже обратиться не к кому. Никому нельзя верить, даже – или особенно? – куратору из ордена Изгоняющих. Отца Вильяма ведь не откуда-нибудь, а из Драгарна перевели. А кто знает, насколько Скверна поразила тамошних экзорцистов?

Тут карета остановилась, я приоткрыл дверцу и указал соскочившему с запяток парню на угловой особняк:

– Мне нужен Эдвард Рох. Вызовите через консьержа.

Головорез побежал выполнять распоряжение, остальные окружили карету и хмуро поглядывали на спешивших по своим делам горожан. Обыватели, минуя нас, всякий раз ускоряли шаг, но, когда по бульвару протопали стражники, пришел черед уже подручным Хмурого с облегчением переводить дух. Да и у меня сердце, честно говоря, так и екнуло: отбиться от вооруженных алебардами бойцов не было ни единого шанса.

Поэтому подошедшего к карете Эдварда Роха я без лишних слов затянул к себе и крикнул кучеру:

– В «Сломанную марку»! – Но сразу поправился: – Рядом блошиный рынок, там остановись!

Эдвард уселся напротив и язвительно поинтересовался:

– А ничего, что у меня свои дела имеются?

– Ничего, – спокойно ответил я и в свою очередь спросил: – Что по старику?

– Да на нем татуировок, будто блох на бродячей собаке! – возмутился Рох и выглянул в окошко: – Эй, постой, Себастьян! Мы так не договаривались! Останови карету!

– Не суетись! Возникла нужда в консультанте по деловой этике язычников Пахарты.

– Кинули?

– Возможно.

Лучник потер покрасневшие от недосыпа глаза, пригладил затянутой в перчатку рукой русую бородку и глянул неожиданно остро и недобро. Будто на мишень.

– Находиться с тобой в одной карете по нынешним временам слишком опасно, – аккуратно подбирая слова, произнес он.

– Жизнь вообще штука небезопасная, – улыбнулся я, не отведя взгляда.

Эдвард играть со мной в гляделки не стал и уставился себе под ноги.

Пришлось напомнить ему:

– Твое беспокойство компенсируется более чем просто хорошо, не так ли?

– Вот уж не сказал бы.

– Давай не будем торговаться. Расскажи лучше, что там с татуировками старика?

– Их слишком много. Покойник менял места службы с завидной регулярностью и нигде подолгу не задерживался. Стильг, Озерки, Тирош, Крайданг, Алезия, вольные баронства – проще перечислить страны, где он не засветился. Даже в городской страже Нильмары послужить успел.

Я поморщился и пробормотал:

– Выходит, тупик. – Печально вздохнул и спросил: – Давно он службу бросил?

– Последнюю татуировку набили лет пятнадцать назад, но это не наверняка.

– Да нет, так и выходит.

Тупик. Досадно.

Эдвард вновь посмотрел в окошко и потеребил себя за ухо.

– Какие у тебя проблемы с язычниками?

– Пока не знаю, – буркнул я, выдвинул из-под сиденья дорожный сундук и отпер навесной замок. – Эд, у меня будет к тебе одна просьба.

– Звучит зловеще. – Рох не удержался от смешка, заглянул мне через плечо и спросил: – Это еще что такое?

Я выложил на сиденье позаимствованный у знахарки ящичек и пояснил:

– Здесь яды. Их не трогай, сразу утопи. – Потом достал кожаный саквояж и убрал его в сторону. – Тут тоже ничего важного, обычное снаряжение для экзорцизма. Выкинь.

– Ты решил назначить меня душеприказчиком? – не сумел скрыть Эдвард своего удивления.

– Не совсем, – поправил я лучника. – Просто может так статься, что мне придется в спешном порядке уносить ноги и не останется времени подчистить хвосты.

– Что может быть такого важного, если это продолжит волновать тебя даже в бегах?

– Что? – хмыкнул я и поставил на колени массивный, отделанный серебряными накладками ящик.

Открыл его, и Эдвард хрипло выдохнул:

– Беса в душу! – Он резко захлопнул крышку, потом вновь глянул внутрь и отодвинулся на другой край сиденья. – И ты возишь это в карете? – уставился лучник на меня как на умалишенного.

– Сейчас это самое безопасное место, – пожал я плечами. – Хочу забрать их с собой, но не уверен, что получится. И тогда позаботиться о них придется тебе.

– Свят! Свят! Свят! – замотал головой Рох. – Себастьян, ты просишь слишком многого.