Ослик Иисуса Христа

Расставание вышло драматическим. Как выяснилось, Наташа любила его, а он нет. В ноябре 2004-го Лобачёва с радостью встретила демократические перемены в Украине (оранжевые шарфы, Майдан и счастливые планы), но учёба пролетела, как один день.

К моменту выпуска из университета её страна вновь скатилась в «третий мир» и переживала одно потрясение за другим: разгул криминала, падение экономики и торжество русофилов. Появились политзаключённые. Долгое время Лобачёва сидела без работы, в 2010-м она уехала по контракту в Польшу, а вернувшись, получила место корректора в издательстве «Фолио». Работа так себе, зато Наташа приобрела некоторый опыт и спустя время перешла в «Тараса Бульбу». Здесь было существенно больше свободы, карьерный рост и, в общем, худо-бедно как-то жилось.

Мало что изменила и революция четырнадцатого года в Киеве. Генри в то время «лечился от слабоумия» и не было для него большей радости, чем эта антисоветская революция. Чего не скажешь об РФ. Почуяв неладное, Россия разве что не зубами вцепилась в Украину и спустя время благополучно отвоевала её. В ход пошли угрозы, ложь, надуманные предлоги (самый распространённый – «наших бьют!») и, естественно, сила. «Open intervention» – бегущая строка на Euronews ясно указывала на суть происходящего («Открытая интервенция»).

Набережная Коктебеля была пустынной.

Слегка штормило. Сквозь облака пробивалось яркое до боли солнце. Ослик спустился к морю, присел на камни и с минуту послушал шум волн. Здешний пейзаж значительно отличался от Шеппи, но в целом и здесь, и там природа словно просилась на холст импрессионисту.

Что касается природы – она как общий знаменатель для любой сущности: политической, экономической или нравственной. Проблема как всегда с числительными. Будучи в своём роде надстройкой в многоуровневой системе ценностей, именно числительные определяют конечную эффективность того или иного социального устройства. «Вот люди и тянутся к морю, – подумал Ослик, – беспроигрышный вариант».

Лобачёва поджидала его под навесом кафе «Пролог», а завидев Генри, вскочила и побежала на встречу. С криком «Ослик!» она бросилась к Ослику и надолго повисла на нём, прижавшись и крепко обняв. Они не виделись с декабря 2011-го (в тот раз Ната приезжала к нему на Рождество, они даже поучаствовали в митинге на Сахарова и ещё долго потом обсуждали все эти «снежные» перипетии). Они не виделись почти семь лет, но зато регулярно переписывались в Твиттере и примерно представляли, с чем столкнутся.

Лобачёва столкнулась с видавшим виды психом, а Ослик столкнулся с незаурядным технологом от литературы и умницей, безответно любившей его. «И как такое возможно (зачем технологу псих)?» – недоумевал он.

Однако ж, возможно. Профессия в значительной мере формирует характер, но и здесь, как на весах: смотря чего больше – практичности или любви. У Наташи преобладала любовь, не говоря уже о Генри – к работе он относился второстепенно, по сути, в шутку. Работа в его понимании была лишь вынужденной операцией над дробями, где в знаменателе – опять же подобно морю (и пресловутым ценностям) – находилась любовь. Так что, хочешь не хочешь – эти двое имели вполне обоснованную гипотезу взаимной привязанности.

В той же степени, вероятно, связаны и простые числа применительно к гипотезе Римана: есть основания для связи, но самой связи нет. Во-первых, не найдено какой-либо закономерности, описывающей распределение простых чисел среди натуральных, а во-вторых, хоть Риман и предположил связь между простыми числами и распределением так называемых «нетривиальных нулей» дзета-функции, закономерность до сих пор не доказана.

«Жаль, но, видно, открытие Бернхарда Римана и впрямь недоказуемо», – сокрушался Ослик. Тут – что со «Снежной революцией» в Москве: много надежд, но толку мало. А теперь и вовсе: спустя годы редко кто помышлял о разумных изменениях в его стране. Президент Путин устроился на четвёртый срок, оппозиция подавлена, Россию ожидает долгий период мучительного прозрения. Если это прозрение вообще возможно.

К вечеру поднялся сильнейший ветер. Над головой навис Карадаг. «Чёрным истуканом навис», – заметила Наташа. Лобачёва и Ослик прошлись до лодочной станции, а оттуда в гостиницу. Частный отель «Перевёрнутая лодка» – вот куда привела их гипотеза взаимной привязанности.

И действительно, формой отель напоминал сильно накренившуюся в шторм яхту. Ещё немного, и она затонет. Но нет. Лодка держалась, как, собственно, и весь постсоветский понт (игра слов: «Понт» – древнее греко-персидское государство на Южном берегу Чёрного моря, «понт» – напускная заносчивость, высокомерие, хвастовство). Сразу и не поймёшь: то ли ты в России, то ли в Китайской Народной Республике – коррумпированный рынок плюс Политбюро КПК (ручное управление). Этих отелей теперь не счесть, да что толку – всё сплошь перевёрнутые лодки. Вывеска так и гласила: «Overturned Rowboat».

Они болтали до глубокой ночи. Уснули лишь под утро, но так и не сказали друг другу главное. Впрочем, что говорить? – и так всё ясно: Ослик и Лобачёва намеренно продлевали свою связь, не обсуждая её и стараясь не думать о ней. Тот самый случай, когда скажи правду (она любит, он нет), – и всё закончится. Такой исход им не нужен.

Другое дело – секс. Правда сексу не помеха. Бери больше – будучи проявлением животного начала, сексу всё равно, что у вас там с надстройкой (ваша индивидуальность, ценности, мораль). «Было бы желание», – размышлял Ослик. Но желания не было: Наташа выглядела измотанной, да и он не возбуждал её.

Ему не спалось. С рассветом он вышел на улицу и час-другой смотрел, как бьются волны. Они бились о пристань, бились о камни, бились о катер у причала. Катер качало.

Волны бились об Осликову голову и Наташино представление о нём. Представление – так себе, но и Лобачёва не сдавалась. Она хоть и повторялась со своей любовью к нему, казалось, ей нравилось повторяться. Даже во сне она обнимала его. Он отстранялся, и она обнимала снова. При некоторой фантазии Наташу можно было определить, как многократно повторяющуюся компьютерную программу. Или, к примеру, как «ditto mark» (знак повтора в английском языке), а то и одоридзи (символ японского письма, означающий удвоение иероглифа). Лобачёву будто зациклило на Ослике, а как выйти из этого цикла, она не знала.

Позавтракав, Генри и Наташа засобирались – он отправится в аэропорт, она на вокзал, и уже к вечеру оба прибудут, кто куда: Ослик в Москву, Лобачёва в Харьков. Впереди выходные, а затем будни – основа филогенеза.

На прощание они присели у «Перевёрнутой лодки». Отель оказался вполне сносным. Тем более сносным, что свалка вокруг (свалка, знакомая Ослику ещё с детства) всё разрасталась. Предпринимателей здесь не жаловали. Но как бы то ни было, оставшиеся на свободе (в основном, откупившиеся – кто деньгами, кто послушанием) делали своё дело. Самое отвратительное – всех всё устраивало: и население (еды пока хватало), и власть (она имела стабильный откат), и мировое сообщество (худо-бедно Запад осваивал-таки восточный рынок, и уж, конечно, не собирался его терять).

Формально (для большинства населения, власти и в известной степени для мирового сообщества) дела обстояли так: в тюрьмах РФ сидели истинные преступники, а страной управляли хоть и не истинные праведники, но всё ж таки и не фашисты. Добавим к этому пресловутую самобытность, вероисповедание (православие на службе у государства) – и дело с концом. Любая критика в свой адрес воспринималась русскими как оскорбление.

Правда? Какая, к чёрту, правда! Россия и Запад хоть и заявляли о стремлении к общечеловеческим ценностям – давно уже были в разводе. В этом смысле их отношения выглядели чистым сексом: животным, довольно пошлым, по сути порнографией.