Ослиная скамья (Фельетоны, рассказы)

Только иногда, оставаясь наедине с самим собою, он отваживался посмотреть правде в глаза и горько восклицал: "Господи боже, справедливо ли, что теперь, когда я состарился, ты придумал короткие юбки и прозрачные чулки? Справедливо ли, господи, что теперь, когда я одряхлел, ты выдумал какие-то конкурсы, футболы, шимми, ревю и купальные костюмы? Разве твоя милость не простирается в равной степени на всех людей и на все поколенья? Где справедливость твоя и милосердие твое, если человеку, который всю свою жизнь жрал фасоль и испортил желудок кислым вином, человеку, дожившему до того, чтобы существовать на простокваше и яйцах всмятку, ты подсовываешь поросеночка с маринованными огурцами и бургундское вино? Справедливо ли это, господи?"

Так как господь бог обычно не отвечал на подобные вопросы, господин Томич принимался сам себя утешать: "Впрочем, я не считаю себя в самом деле таким старым. И выгляжу я довольно свежим".

Действительно, зеркало ему об этом говорило, но какая польза была в суждении зеркала, если никто другой этого не хотел признавать. А сколько раз он делал попытки вырвать подобное признание, и, ей-богу, он не так много требовал. Он даже ничего не требовал, кроме того, чтобы ему верили и чтобы о нем думали как двадцать лет тому назад, чтобы женщины продолжали его опасаться. Вот и все, чего он хотел, а это в самом деле немного и очень скромно. Тем не менее даже в этом ему отказывали.

Однажды за чаем у госпожи Маркович, где было много и других дам, хозяйка спросила его:

– Вы недавно были у госпожи Янкевич?

– Нет, - ответил он, прихлебывая чай.
– По правде сказать, я избегаю, насколько возможно, бывать у нее.

– Ах, почему?

– Мне кажется, что ее муж немного ревнив!

Сказав это, он обвел глазами общество, чтобы убедиться, какое впечатление произвели его слова; в это время дамы, едва сдерживая смех, толкали друг друга ногами под столом и прикрывали лица веерами, обмениваясь насмешливыми взглядами.

В другой раз, когда он был в гостях у госпожи Савич и провел с ней наедине целый час, он сказал ей между прочим:

– Видно, что вы молоды и неопытны. Вас нисколько не смущает, что вы целый час сидите наедине с мужчиной?

– Ax!
– весело рассмеялась она.
– Я не смутилась бы, даже проведя с вами целый час в кровати.

Его глубоко задела эта озорная выходка, но еще больше его задело то, что госпожа Савич позднее громко пересказывала этот разговор на всех вечерах, и все очень смеялись над стариком.

Тем не менее он продолжал попытки уверить окружающих в том, во что ни одна живая душа больше не хотела верить. Однажды он даже написал, изменив почерк, анонимное письмо самому себе. Письмо гласило: "Милостивый государь! Советую вам отстать от молодой дамы с красной розой на груди, в противном случае вас ждет столкновение, которое может стоить вам жизни!" Подпись: "Умирающий от любви".

Это письмо он прочел сначала в мужском обществе, чтобы посмотреть, как это будет принято, затем принялся читать его и на вечерах, стремясь вызвать сочувствие дам.

– Хотел бы я вас попросить, господа, посоветовать мне, что делать в таком случае?
– начинал он обычно разговор, а затем вынимал письмо и читал.

Разумеется, раздавался смех, самые искренние среди присутствующих говорили ему.

– Будьте совершенно спокойны, господин Томич. Тот, кто это писал, или совершеннейший осел, а ослы не умирают от любви, или, что вероятнее, нагло издевается над вами, не считаясь даже с вашей глубокой старостью, к которой мы обязаны относиться с уважением.

После таких ошеломляющих утешений удрученный господин Томич отправился домой, разорвал анонимное письмо, давшее только новый повод для насмешек, и в отчаянии бросился в кресло.

– Никто мне не верит. А что бы им стоило поверить мне? Ничего! Как свет жесток!

Он попытался утешить себя, но не мог найти утешения, и разбитый, словно после тяжелой болезни, лег в постель. Но если свет не милостив, то милостив бог. Утром, когда господин Томич проснулся, вошла, по обыкновению, его старая экономка, неся чашку кофе, чтобы заодно рассказать и все свежие сплетни. Дом, в котором жил господин Томич, был переполнен жильцами и представлял собой целый поселок, целый мирок, так что ни одного дня не проходило без событий. Экономка господина Томича собирала все события за день, редактировала их и утром, подобно утренней газете, сообщала за кофе господину Томичу. Сегодня она, между прочим, сказала ему:

– Помните маленькую девчонку, что служит наверху у Станичевых?

– Ну, помню, - небрежно сказал господин Томич, прихлебывая кофе.

– Ну... с ней приключилось.

– Что приключилось?

– Представьте, ей только шестнадцать, а уже на седьмом месяце.

– Смотри-ка, смотри-ка, пожалуйста!
– рассеянно отозвался господин Томич и снова повторил: - Смотри-ка, смотри-ка, пожалуйста!

Эта девчонка так запала ему в голову, что он не обратил внимания на другие новости, которые перечисляла домоправительница, и время от времени только восклицал:

– Смотри-ка, смотри-ка, пожалуйста!

В этот момент у него возникла отдаленная, еще неясная мысль; она неотступно его преследовала, почти целый день эта девчонка не шла у него из головы.

На другое утро, когда экономка принесла ему кофе, первым его словом было:

– Что с этой девчонкой?

– Плачет, - сказала экономка.

"Ну конечно!
– подумал про себя господин Томич.
– Что ей еще остается, как не плакать".

Он помолчал и немного погодя предложил:

– Послушайте, скажите этой девчонке, пускай придет ко мне: я научу ее, что делать.

Экономка удивилась, но пошла, и вскоре маленькая перепуганная девчонка, вся в пятнах, словно индюшачье яйцо, вошла в комнату.

– Входи, входи, пожалуйста, я хочу научить тебя, что делать.

Девушка приободрилась и подошла ближе.

– Давно ли это случилось?
– спросил господин Томич.

– Семь месяцев тому назад!
– ответила девушка, будто на суде.

– Кто он?

– Студент.

– Как его зовут?

– Не знаю.

– Что же теперь ты будешь делать?

– Не знаю, домой я не могу возвратиться.

– А хозяева тебя прогонят; куда же тебе с ребенком деваться? На улицу?

Девушка расплакалась, а господин Томич начал утешать ее.

– Я научу тебя, что делать, и спасу тебя. Поднимись на второй этаж, в этом же доме, к адвокату Николичу и расскажи все, что с тобой случилось, но не говори о студенте, а скажи, что это я тебя обманул. Я богат и могу платить тебе на содержание ребенка.