Основатель службы 'Диалог'

Болотников нахмурился. Обратился к Телятевскому:

– А что у тебя на уме, князь? Поведай.

Телятевский поставил кубок, который все время, не опуская на стол, держал в руке.

– Худо мне что-то, - проговорил он.

Затем с трудом встал и пошел вон из горницы.

"Да что это, не пил вроде совсем", - подумал Шаховской.

– Куда ты, князь?
– попытался остановить его Болотников.

Телятевский обернулся и поглядел неожиданно мутным взором. Открыл рот, чтобы что-то сказать, но ноги его подкосились, и он упал на колени. Алеша бросился помочь князю подняться, но тот резко оттолкнул его, коротко вскрикнул и упал без сознания.

Тогда Болотников положил кулаки на стол и, сурово оглядев всех присутствующих, сказал:

– Князь отравлен.

Однако князь не умер. Напротив: утром следующего дня он окончательно пришел в себя, был бодр и весел.

Болотникова это обрадовало. Когда-то, лет двадцать назад, отец князя Андрея Телятевского был хозяином Болотникова, и именно его преследования вынудили молодого тогда Ивана бежать на вольные земли. Об этом вряд ли кто знал, и все же: а вдруг? Поэтому несчастье с Телятевским встревожило Болотникова. Люди могли бы сказать, что Набольший Воевода свел счеты, умертвил князя, добром пришедшего со своими ратниками.

Вообще отношение воеводы к князю было сложное. Вроде и недурной князь человек, и в Болотникове искусство воинское уважает, но Бог знает, чего от него ждать. Все портило одно: вообще-то Андрей Телятевский мог считаться по наследству господином Ивана Болотникова, хотя теперь это казалось уже смешным. И все-таки Болотникову было неприятно.

Воевода рвался действовать, а перед его войском стояла задача отсидеть свой час и выбраться из этой мышеловки. Ох, не любил Болотников взаперти сидеть, ох, не любил!

Он стоял на крепостной стене и смотрел вдаль. Взгляд его был задумчив, даль туманна. В последнее время он все чаще стал появляться на стенах и простаивать вот так, стараясь разглядеть что-то необычное где-то далеко-далеко. Он любил простор. Он привык, что жизнь бьет ключом в нем и вокруг него, и размеренное, нудное сидение в стенах крепости тяготило его, давило на душу тяжелым грузом. Единственным светлым пятном была эта голубизна там, над горизонтом. Он даже отослал зачем-то Алешу, который постоянно крутился рядом, чтобы побыть сейчас одному.

Но его одиночество нарушил Андрей Телятевский.

– Хороший день, воевода, - сказал он, поднимаясь на стену.

– Хороший, - нехотя отозвался Болотников.
– Как здоровье, князь?

– Благодарствую.

Телятевский пристально оглядел Болотникова.

– О чем думу думаешь, Иван Исаич?
– вдруг спросил он.

– Думы мои тебе любопытны, князь?

– Так ведь соратники мы с тобой, а соратникам друг друга получше знать надобно. Я хоть и больше других о тебе ведаю, а все одно: душа твоя - темный лес.

– Ваську Шуйского скинуть желаю. Чего тебе еще знать хочется?

– Его скинуть непросто - голову положить можно. Сошлись два князя, да царевич, да Набольший Воевода, да сколько времени воюют вместе, а кто ради чего рискует - неизвестно.

– Повторял не раз: счастья для Руси хочу.

– Так ведь счастье - такая птица, что в облаках летает. Изредка на землю спускается. Какова она и откуда - то людям не ведомо.

– Воли хочу, князь, воли.

Телятевский пожал плечами.

– И так вольны мы с тобой. Тебе ли еще воли желать? Значит, чего-то еще хочешь. Али сам не знаешь, чего?

Болотников промолчал.

– Не гневайся, что опять старое поминаю - сказал Телятевский, только чего ты все-таки от батюшки моего сбежал?

– А он меня засечь обещал, - очень ласково ответил Болотников.
– Вот и пришлось уматывать из-под княжеского крылышка. А с чего это ты со мной такой разговор завел, князь?

– Любопытен ты мне, Иван Исаич. Из-под кнута бежал, бесправным смердом по свету скитался, а стал вон кем - Набольший Воевода, в ратном деле искусен. Согласись, не с каждым такое случается.

– Не каждый свою судьбу ищет. Я искал. А не искал бы, сейчас бы под тобой холопом ходил; может ты б меня уже засек давно, - я, знаешь, княжескую волю не больно-то жалую.

– Крепко князей не любишь, воевода, - усмехнулся Телятевский.

– Не люблю. А чего любить?
– Болотников указал вниз.
– Вон, видишь, сколько князей да прочих бояр за моей головушкой буйной аж до Тулы приперлись.

– Так и за моей тоже, - возразил Телятевский.

– Тебя да Шаховского царь еще простить может, меня - никогда. Я для него враг лютый.

– Лютый, лютый, еще какой лютый, - согласился Телятевский.
– Ну, а как, скажи, Иван Исаич, без князей да бояр ты Русь мыслишь, ведь на них все держится, без них разбой жуткий начнется да разброд по всей земле русской.

– Авось не начнется.

– Начнется, - уверенно сказал Телятевский, разбой начнется и разброд.

– Почему ты, князь, всех, кроме себя, разбойниками да развратниками считаешь?

– Зачем всех? Тебя я не считаю ни разбойником, на развратником, хотя ты вон сколько народу согнал да каждому по сабле в руку всунул. Однако ж ты всех по себе тоже не меряй, Иван Исаич.

Болотников помолчал. Спустя минуту произнес:

– Люди - они добрые, князь. Ты им только не мешай. А они лучше, чем ты думаешь.

На лице князя появилась усмешка.

– Не лезь под нож - и не зарежут. Так?

– Если хочешь - так.

Телятевский немного постоял, подумал, как бы сомневаясь, говорить или нет, наконец, сказал, наклонившись к Болотникову:

– Скажи, воевода, никому не откроюсь, может, ты царем хочешь стать? Ну, не бойся, говори. Тогда я с тобой до конца. А, воевода?

Болотников отступил на шаг, взглянул Телятевскому прямо в глаза и сказал только одно слово:

– Хитер!

Повернулся и пошел прочь.

Зачем Болотников пошел против Шуйского?

Вся жизнь толкала его к этому. Более половины ее прошло в неволе. Но все же не вся, только более половины. И тот отрезок времени, когда Болотников почувствовал себя человеком, почувствовал, что такое воля, впился в его существо и навсегда засел осколком в его душе. Без воли не жизнь, без воли нельзя. Тесно без нее, плохо. Совсем недавно стал Ванька Иваном Исаичем, но обратно в Ваньку его уже никогда не превратить. Скорее умрет, но умрет Иваном Исаичем, не Ванькой.