Основатель службы 'Диалог'

– Мне Шаховской только что говорил: запереться, мол, в кремле и, кроме ратных, никого туда не допускать. Год просидеть можно. А, князь?

– Думай, - спокойно ответил Телятевский.

– Думай, думай... А что думать?.. К Шаховскому гонец пробрался: Димитрий, мол, где-то под Минском объявился. И Петр Федорыч, дитя наше царское, говорит, еще атаманы с юга идут. Идет к нам народ. Так что же думать?

Телятевский неторопливо отодвинул скамью и сел.

– А ты веришь в Димитрия, воевода?
– задал он вопрос.

Тот вопрос, что давно уже пытал Болотникова, да все не хотелось вслух об этом говорить, даже думать впрямую об этом не хотелось. А князь вот взял да и сказал. Как по голове ударил!

– Ты веришь в русского царя Димитрия?
– продолжал Телятевский. Может, это не он, может, шляхта на Русь идет? Ее здесь давно не видали, так ведь, Иван Исаич? Как же мы все на Руси без шляхты?

Болотников слушал.

– А атаманы, может, пограбить просто хотят? Ну, в чистом поле грабить стало некого, так сюда податься, под твое крылышко. Того же мужика потрясти, такого самого, каким ты от нас, Телятевских, на волю подался...

– Замолчи!

– Хорошо. Если ты уверен, что это не так, то что же... Тогда можно и замолчать. Если ты уверен.

– Умен, князь, вижу - зело умен. Да только что делать - не знаешь.

– Потому и спрашивал тебя давеча на стене: знаешь ли ты, что делать? Знаешь ли, чего хочешь, чего тебе надобно?

– Воли!!!
– почти истерически вскрикнул Болотников.
– Воли и жизни светлой! Не понятно?! Опять не понятно?!

Телятевский обхватил голову руками.

– Понятно, воевода, понятно, - горько сказал он.
– Понятно, что куча народу должна жизнь потерять, чтобы ты, Иван Исаич, хоть издалека волю свою увидел. Далеко до нее, Иван Исаич, очень еще далеко. И чем дальше идти - тем больше людей на тот свет переправить придется. И своих... И чужих... Просто людей. Не жаль?

Болотников глядел почти с ненавистью.

– Лучше пусть Шуйский как хочет изголяется. Так?!

– Да нет... Нет, воевода, не так. Не лучше.

– Ну?! Так что же ты, князь, от меня хочешь? Что ты мне в душу плюешь?

– Иван Исаич! Ответь сам себе, даже не мне - себе; но ответь честно, до самого конца честно; чувствуешь ли ты за собой полное право кого угодно смерти предавать? Коли чувствуешь - тогда есть у тебя такое право.

Болотников тяжело вздохнул.

– Что же мне, по-твоему, свою шею подставлять?

– Лучше подставлять чужие, - твердо сказал Телятевский.
– В конце концов, войска в Туле тридцать тысяч, а самих тулян - всего тысяч десять-двенадцать, в три раза меньше. Если город возьмут, его отдадут на разграбление, как водится, на три дня, пощады не будет. В конце концов, так было всегда, испокон веку, от рождества Христова. И еще раньше. В конце концов...

– Хватит!
– оборвал Телятевского Болотников.
– Я знаю все, что ты скажешь...

– Да, ты все это знаешь. И ты сам так думаешь, воевода. И я знаю, что ты так думаешь...

Болотников стиснул зубы, лицо его посуровело.

– Да ты, князь, никак меня к Шуйскому переманить удумал. Мол, пожалуй, царь, подари жизнь, а я уж на брюхе перед тобой ползать согласный. И перед господином своим, - здесь голос Болотникова загремел, как колокол, - князем! Телятевским! Андрей Андреевичем!!! Поберегись, князь!

Телятевскому пришлось отскочить в сторону: Болотников, словно не замечая, пошел прямо на него и, хлопнув дверью, выскочил из горницы.

В этот же день спустя два часа была вылазка.

Из "Теории психотерапевтической помощи в системе множества ненулевых плоскостей" М. И. Андриевского, Киев, изд. "Наука", 2113 г.:

Моя концепция - активное сострадание.

Сострадание всегда было характерно для нашего отношения к обитателям старых плоскостей, вообще к той жизни. Но это сострадание всегда было пассивным. Я же предлагаю активное сострадание; заметьте, не жалость, а именно сострадание, основанное на понимании и уважении. Жалость исключает уважение. Пассивное сострадание чем-то напоминает жалость. Активное сострадание без уважения невозможно.

Добрые чувства необходимо претворять в жизнь. И кто, как не психотерапевт, должен обратить, наконец, свое внимание..."

Снег падал и падал. И все так же таял.

Вылазка закончилась неудачей. Многие в крепость не вернулись. Кто переметнулся, а огромное большинство осталось лежать в талой грязи.

Воевода был чернее тучи.

Телятевский в вылазке не участвовал. Словно ничего не было, словно не замечая хмурости Болотникова, он вновь подошел к нему.

– Спросить надо, воевода, - сказал Телятевский.

– Спрашивай. Отвечу, - резко откликнулся Болотников, не оборачиваясь.

– Ты победишь. Пожертвовав Тулой, ты получишь Москву. Ты сгонишь Шуйского с трона. Допустим. Что ты будешь делать дальше?

– Истинный государь придет, - ответил Болотников.

– И все?
– пытливо спросил Телятевский.

Болотников подставил ладонь. В нее упали несколько красивых снежинок и тут же исчезли.

– Ты, может, считаешь, что я о том не думал? Ошибаешься, князь, думал. Не раз думал... Слова такие есть - господин, хозяин. Знаешь?

– Знаю. Ты их ненавидишь.

– Опять ошибаешься, князь, все время ты ошибаешься... Я их люблю. Всем сердцем. Хорошие слова. Любой человек, - Болотников нажимал на каждое слово, и чувствовалось, что обо всем, что он сейчас говорит, он действительно думал и думал крепко, - любой человек должен быть сам себе господином и хозяином земле своей. Сначала я стал таким сам. На это ушло много времени. Теперь тащу других. Хотя почему тащу - сами идут. И правильно делают!

– Все ли понимают, куда идут?
– очень тихо спросил князь.

– Не знаю, - честно ответил Болотников.
– Знаю только, что хозяин на земле не тот, кто какие угодно пакости на ней творить может, а тот, кто жизнь на ней вольготней хочет сделать, привольнее. А на Руси для этого перевернуть все надо с головы на ноги, - там, глядишь, и переменится к лучшему. Драться надо, князь. Драться с теми, кого ненавидишь, - и побеждать.

– "Глядишь"...
– Телятевский невесело усмехнулся.
– По-моему, ты сам никак понять не можешь, как выглядит эта твоя "воля"...