Основатели

— Неправ ты, господин Слизерин, — укорил его Годрик. — Достойным мужам пристало быть великодушней. Разве тебе не ведомо, что чем больше щедрости проявляет высокородный господин, тем громче его слава?

Элазар презрительно скривил тонкие губы.

— Возможно, — сквозь зубы процедил он. — Только я, к твоему сведению, не высокородный господин — и раздавать милостыню не намерен. Хочешь прослыть великодушным — что ж, я не вправе тебе запрещать; однако кормить мы их будем из твоей доли.

Такого поворота событий Годрик не ожидал. Прежде, когда всё его владение составляли меч, доспех да конь, благородный рыцарь мог свободно рассуждать о щедрости, добродетели знатных господ, — но теперь ему отчего-то расхотелось делиться своей едой с кузнецом, которого едва знал, и с его прожорливым семейством.

— Кто я, по-вашему? Святой постник? — проворчал Годрик себе под нос, обиженный на Элазара за то, что тот поставил его в такое неудобное положение. — Я вам не кающийся грешник, чтобы всё свое добро беднякам раздавать…

— Петух хвалился-хвалился, а как в котелке очутился — так сразу и сварился, — писклявым голосом пропел ему Крауч.

========== Глава 14. Хельга Хаффлпафф ==========

Как бы ни надеялись Элазар и его спутники прибыть в Хогвартс до наступления осени, в один злосчастный день они всё-таки попали под первый осенний дождь. Подул сильный ветер. Небо заволокло тучами; дневной свет померк, будто какой-то злокозненный дух взял да и заслонил солнце рукою, — и стало так холодно, что не спасали даже плащи. Чем дальше путники ехали, тем хуже становились дороги, а теперь колеса их повозок и подавно увязали в грязи. Места пошли все дикие, безлюдные, неведомые ни Годрику, ни безымянному создателю карты, с которой Элазар сверялся. Вокруг не виднелось ни хуторка, ни хижины, а о том, чтобы, как прежде, заночевать под стогом сена или на гумне, нечего было и думать. Промокшие, продрогшие, ехали они через незнакомые земли и молились лишь о том, чтобы поскорей распогодилось и вновь выглянуло солнце.

Но когда дождь, наконец, перестал, опустился такой густой туман, что хоть все глаза прогляди — ничего не увидишь. У путников уже зуб на зуб не попадал от холода. Лошади и волы, такие же дрожащие, поникшие и удрученные, как и их хозяева, медленно тащили вперед повозки — сами не видя куда. Должно быть, они оказались на какой-то равнине, но где ее конец и что находится за нею — никто не мог разглядеть: всё застилал проклятый туман. В конце концов, Элазар решил остановиться, чтобы отдохнуть, поспать немного, завернувшись в собственные плащи, и дождаться, когда туман рассеется. Идти вслепую было бесполезно, да и небезопасно: кто знает, в какую трясину или чащобу забредешь.

Они попытались развести небольшой костер, но даже колдовской огонь не желал заниматься в такой сырости.

— Мы могли бы согреться вином, — предложил Годрик. — Выпьем и закусим хорошенько — сразу станет теплее.

Элазар колебался: ему не хотелось открывать бочонок вина и уж тем более делиться им с семейством Уизли. Но делать нечего, Элазара и самого бил озноб. Вместе с Годриком они открыли бочонок, налили вина в большую флягу Годрика и пустили ее по кругу. После Элазар раздал каждому по его доле сыра, хлеба и солонины, тщательно следя за тем, чтобы никто не получил больше назначенного; а когда они покончили со своим нехитрым ужином, то улеглись спать прямо в повозках, потому как земля после дождя была холодная и сырая.

Реувен не спалось. Во-первых, ей досталось неудобное место на одной из подвод, и в бок ей упирался бочонок меда, а в ногах ворочался неугомонный Бени; а во-вторых, ей не давали уснуть сомнения, уже давно множившиеся в ее душе. Когда Реувен то так то этак поворачивала голову, пытаясь устроиться поудобнее, ее взгляд натолкнулся на Элазара. Тот сидел в соседней подводе, сгорбившись и глубоко надвинув капюшон, и Реувен скорее почувствовала, чем увидела в действительности, что Элазар не спит. Стараясь никого не разбудить, Реувен подобралась к краю своей подводы и позвала шепотом:

— Эли!..

Элазар обернулся к ней.

— Что, Реувен? Почему не спишь? — тоже шепотом спросил он.

— Эли, мне не дает покоя одна мысль… — прошептала Реувен. — Для чего, все-таки, тебе понадобились баллисты?

— Глупышка Реувен, для чего нужны баллисты? Для защиты, естественно. Мы едва избежали опасности — я имею в виду Ноэла из Лонгботтома — и мне хотелось бы обеспечить защиту в нашем новом доме, чтобы, если придет беда, мы не оказались безоружными подобно почтенным магам из нашего квартала. Но сейчас тебе не следует об этом беспокоиться, — сказал Элазар вполголоса. — Поспи, Реувен. Как только туман рассеется, мы двинемся в путь.

Реувен опустила глаза. Всё же, несмотря на всю его подлость, ненадежность и изворотливость, Реувен не могла сердиться на Элазара, когда он говорил с нею так ласково.

— Опять в дорогу… — прошептала она. — Эли, как долго нам еще идти? Иногда мне кажется, что наш путь бесконечен, как движение небесных сфер.

— Не отчаивайся, Реувен, — ответил Элазар. — Я уверен, что конец нашего путешествия уже не за горами.

И то ли усталость взяла над Реувен верх, то ли разговор с Элазаром и вправду усыпил терзавшие ее тревоги, но вскоре она и правда крепко уснула. Это был сон без сновидений. Реувен погрузилась в него, словно в черные ласкающие воды — и тем более неожиданным стало для нее пробуждение. Кто-то ее тормошил.

— А ну просыпайтесь! Просыпайтесь, живо! — покрикивал на нее незнакомый голос, выговаривающий каждое слово так странно, что не сразу и поймешь. — Ишь, чего удумали — улечься спать посреди топи! Худшего места вы и во всем белом свете не сыскали бы!

Реувен резко села, почти неосознанно выхватив волшебную палочку. Голова у Реувен гудела, как растревоженный улей, а тело ломило так, будто она всю ночь проспала на острых камнях. Протерев глаза и оглядевшись, она увидела, что туман рассеялся, но тьма стала еще гуще; а вокруг, куда ни бросишь взгляд, болото — одно только болото, болото и болото.

— Как же так? — пробормотала Реувен, еще не полностью проснувшись. — Как мы могли очутиться на болоте? Мне казалось, мы едем по равнине…

— Это вас Пэк сюда заманил, не иначе, — раздался всё тот же сварливый голос со странным выговором. — Он вас и усыпил, чтоб вы, значит, проспали тут до скончания века — пока камень, на котором вы остановились, не ушел бы прямиком в топь.

Реувен опять потерла глаза тыльной стороной руки — и опять ничего не увидела. Голос продолжал:

— Вот же носит вас черт по трясинам! Что ни день, так какой-нибудь олух забредет, а мне что делать? всякий раз выручать? Эх, так и быть, — рядом с Реувен послышались шаги. — Выведу я вас из гиблого этого места — чего уж там, не пропадать же христианским душам.

И тут прямо перед Реувен откуда ни возьмись возникла дородная бабенка с широким грубоватым лицом, румянцем во всю щеку и копной светло-рыжих волос, неприбранных, как у деревенских колдуний. В больших сильных руках эта статная женщина держала корзины, полные каких-то трав, комочков грязи и еще чего-то скользкого и мерзкого, напоминающего лягушек.

— Собирала болотных фэйри, — сказала женщина, сунув одну из своих корзин Реувен под нос, — вот и набрела на вас. А если б жена пекаря не сговорилась со мной о сглазе для соседки и я не пошла бы безлунной ночью на болото — что бы вы делали? Я вам скажу, что бы вы делали — так и лежали бы тут, одуревшие от болотного туману, как феи от церковного звону, и, в конце концов, потонули бы в трясине.