Основной конкурс (5 конкурс)
Шрифт:
Толпа ахнула. Крестами или крестями называлась народность, живущая за последней горизонталью, на полях у самого обрыва мира, и тревожащая крайние клетки грабительскими набегами. Говорили, что крести жестоки, беспощадны и невежественны. Мир они полагали не квадратным, а круглым и называли столом. Молились злому богу Азарту, короля почитали меньше, чем богатея-туза, а пешки нумеровали и различали по достоинству - от двойки до десятки.
– Это через сколько же клеток шагать?
– привычно ворчал старый Цейтнот.
– Ноги собьём, пока доберёмся. А потом обратно столько же.
– Обратно, - хлопая глазами, повторил
***
На окраине селения Гамбит обернулся. Рокада на коленях стояла в придорожной пыли и тянула к нему руки. Гамбит судорожно сглотнул. С женой ему повезло, не то, что старому Цейтноту с Вилкой или Зевку с Доминацией. Была Рокада ладной, работящей и робкой. Любила, души в нём не чаяла. А вот сам он… Гамбит вздохнул – он не знал. Махнул рукой на прощание и заспешил прочь.
– Запевай!
– гаркнул шагающий впереди пешечной фаланги офицер, долговязый, наголо бритый Фианкет.
– А ну, маршевую!
– Эх, мы, крепкие орешки, - хором затянули запевалы, братья Цуг и Цванг.
– Мы корону привезём! Спать ложусь я вроде пе-е-е-шки…
– …Просыпаюся – ферзём! (c) - дружно рявкнула фаланга.
Гамбит расправил плечи. Ферзём или становились по рождению, или в него превращались. Из пешки. Для этого надо было совершить подвиг – невероятный, немыслимый. Пленить вражеского короля или спасти своего. За всю историю таких случаев были единицы, о них ходили легенды.
– Мечтаешь?
– ехидно спросил Этюд, стоило песне закончиться.
– Плоха та пешка, которая не мечтает стать ферзём, - пословицей ответил Гамбит.
– Ну-ну, - Этюд поёжился.
– Тут бы живым остаться.
По просёлочным дорогам маршировали до вечера. Тянулись дороги параллельно вертикалям мира - с северного его обрыва до южного. Другие, горизонтальные, пересекали их под прямым углом, образуя квадраты мирового порядка. Говорили, что у диких народностей порядка нет – собственно, и дикие они во многом поэтому. Кровожадные бубны, что селились по западному обрыву мира, выше королей и тузов ставили глупых шутов – джокеров. Обитающими у восточного побережья червами правили неведомые козыри, и, якобы, таким козырем мог стать всякий – от двойки до туза. Кочевники-шашки вообще не признавали никакой власти, и лишь изредка появлялась среди них особая шашка – дамка, которой повиновались остальные.
Едва стало смеркаться, Фианкет крикнул “Привал!”. Пешки натаскали хворосту, запалили костры на обочинах и расселись вокруг.
– Помню, дело было, - начал старый Цейтнот.
– При деде нынешнего короля, я тогда ещё был парнишкой. Навалилась на нас чёрная клетка, что на три поля к востоку. На границе схлестнулись, пошла баталия. И вот…
– Какие они из себя, чёрные?
– прервал Гамбит.
– Кожа у них тёмная. Офицеров слонами кличут, рыцарей – конями. А ферзи так вообще бабы и путаются с самим королём.
– Да ну?!
– не поверил Гамбит.
– Как ферзь может быть бабой?
– Запросто, - старик подкрутил ус.
– Зовутся королевами, ну, чужеземки, что с них взять. Зато простой народ, как у нас. Пешечное мясо, только чёрное. Ты вот думаешь, кто войны выигрывает?
– Ясно кто, - пожал плечами Гамбит.
– Короли.
– Дурак ты, - скривил губы старик.
– Войны выигрывают
– А почему, - задумчиво произнёс Зевок, - войны выигрывают или проигрывают? Какая же это игра, если люди гибнут?
С минуту пешки молчали, ответа не знал никто.
– Однажды, - старый Цейтнот сплюнул в костёр, - взяли мы в плен одного черномазого. С дальней клетки, что у южного обрыва. Офицерил он у них, а званием был – епископ. Такое этот епископ нёс, братцы… Будто вся наша жизнь – игра, как вам это? И играем, дескать, в неё не мы, а нами.
– Как это “нами”?
– недоверчиво заломил бровь Гамбит.
– Откуда мне знать, - старик, кряхтя, поднялся. – Дикари, что с них возьмёшь.
***
До шестой горизонтали добрались, когда год уже пошёл на излом. Зарядили дожди, затем похолодало, и выпал снег. Догнавший войско король велел разойтись на зимние квартиры. Фаланге Фианкета досталось селение на самой границе с нейтральной чёрной клеткой. Местные пешки из селения давно ушли и зимовали теперь горизонталью севернее. Остались лишь бабы, злые и до мужской ласки голодные.
– Ничего, твоя не узнает, - прильнув к Гамбиту, шептала молодая горячая Рокировка.
– Как её звать, Рокада? У нас и имена похожи. А узнает – простит. Мой-то тоже невесть где сейчас и с кем. Война. Уходил, говорил - ферзём вернусь. Каким там ферзём, - Рокировка махнула рукой, - живым бы вернулся, что ли. Ты, поди, тоже метишь в ферзи?
Гамбит не ответил, только крепче прижал девушку к себе. “Играем не мы, а нами”, - в который раз вспомнился рассказ старика Цейтнота про пленного. Странные слова тот сказал, завораживающие, запавшие почему-то в душу. Почему именно, Гамбит понять не мог.
Ветреным и снежным утром в фаланге не досчитались Этюда. Цепочка следов, петляя, убегала к границе с чёрной клеткой.
– Трус!
– бранился Фианкет. – Предатель, подлец!
– Беги и ты, - тем же вечером шепнул Гамбит Зевку. – Лучше, чем на верную гибель.
Зевок, понурившись, долго молчал. Гамбит сочувственно глядел на него, тщедушного, слабосильного, вечно страдающего от простуд и лихорадок, чудом добравшегося до шестой горизонтали живым.
– Не побегу, - сказал, наконец, Зевок.
– Пускай побьют, я устал трусить. Помнишь, ферзь сказал: “пожертвовать собою за короля - что может быть почётней для пешки”. Так вот - я согласен.
Гамбит пожал плечами и пошёл прочь. Сам он особого почтения к королю не испытывал.
***
В дорогу стали собираться, едва сошёл снег.
– Прикипела я к тебе, - призналась, тоскливо глядя на Гамбита, Рокировка. – Может… - она замолчала.
– Что “может”?
– Гамбит затянул тесемки походного рюкзака.
– Может, уйдём? За этим, твоим земляком, вслед? Осядем у чёрных. Они на лица только страшные, а так не злые совсем. Уйдём? Я тебе детей нарожаю. А хочешь, Рокаду твою заберём? Отсидимся у чёрных, пока воюют, и назад. Доберёмся до твоей клетки, а дальше втроём - на юг или на восток. Прибьёмся к шашкам, у них по много жён можно, кочевать с ними будем.