Основной конкурс (5 конкурс)
Шрифт:
Яся, как поймала Ференца за пальцы, так и не отпускала их весь короткий путь.
У поклонной площадки стояли лошади и трое подручных Яркой службы. Все трое светились, крепкие, уверенные, деловые.
– Я боюсь, - шепнула Яся.
Яркий отнял ее руку от Ференцевой и повел ее чуть дальше от площадки.
– Итак, беспросветная деревня Мостыря, - сказал Яркий, и деревенские, как один, повернули головы, - девушке Ясе сказали светлое слово, то, что предназначено вовсе не ей, а вашему правителю. Достойна ли девушка Яся светиться как он? Обнимает ли она светом весь мир? Правильно
– Нет, господин наш светлый, - хором ответила Мостыря, кланяясь.
– Тогда, свиньи, смотрите и не отворачивайтесь.
Яркий зашел Ясе за спину и возложил руки на ее едва видные плечи.
Свет его загустел, темнея и превращаясь из желтого в черно-красный, мгновение, другое — и свет Яси поплыл от него гнилыми струйками.
– Славьте службу!
– крикнул Яркий.
Деревня бухнулась на колени.
– Служба Яркая наша защитница!
– Преграда тьме!
– Опора Артемоса!
За воплями тонкий вскрик Яси не был слышен.
Сжимая кулаки, Ференц увидел только, как она, почерневшая вдруг, обуглившаяся, осыпается пеплом к ногам Яркого. Была Яся — и нет. Ветерок потащил дымок через поле.
Мостыря умолкла.
– Теперь, - сказал в тишине, вытирая ладони, Яркий, - с этим... Иди сюда.
Он поманил к себе Ференца.
Одновременно задвигались подручные — двое поволокли железную цепь, третий согнулся под костылем и молотом.
Ференц встал перед Ярким.
– Нельзя так!
– сказал он в свет.
– Яся же ничего... это я... За что же?
– Ах, какие темные слова!
– фыркнул Яркий.
– Рот открой.
Ференц сжал зубы.
– Как хочешь, - качнул плечами Яркий.
Сбоку ухнул, высекая искры молот. Подставленный костыль с кольцом цепи до половины вошел в землю. Еще удар!
– и шляпку костыля припорошило пеплом Яси.
– Готово, - буркнул один из подручных.
– Подержите этого, - указал Яркий.
Ференца схватили за руки и под равнодушными взглядами Мостыри запрокинули голову.
– Это первое, урод, - сказал Яркий и наложил ладонь ему на губы.
Жар проник в рот. Жар наполнил его, выжигая щеки, десны и язык. На языке что-то лопалось и стекало в небо.
Может, слова?
Ференц дергался и мычал, но свет был всюду, и держали его крепко.
– Милостива Яркая служба!
– доносилось с площадки.
– Свет несет нам!
– Второе, - обернулся к деревенским Яркий, - этот парень будет посажен на цепь. Вот здесь. Дарите свет Артемосу, черными словами потчуете этого. Утром и вечером. И так пока не убьете. Но кормить! Отцу девчонки — два светлых слова. Матери парня, после смерти уже, - одно. Ясно, ублюдки?
– Ясно, господин светлый наш, - расплылся в улыбке Потей.
Клацнула цепь у Ференца на ноге.
Мостыря старалась убить Ференца едва ли не больше, чем одарить светом Мемеля Артемоса. Но он почему-то не умирал.
Слова впивались в тело, портили руки, пальцы, выползали язвами, прижимали к земле и давили, давили, давили...
– Мемель Артемос! Благодатный!
– Ференц Гнутый! Сдохни, гад!
– Умри!
– Опорожнись!
–
Чтоб тебя вырвало! И перекрутило!– Жри траву!
Утром и вечером.
Ференц ползал, звеня цепью, под дождем и солнцем. Обросший, грязный, в тряпье и экскрементах. Но не умирал.
Он ворочал обожженым языком, но его собственные слова оставались в нем же. Он бился головой, как хотели, как говорили, кусал себя и рвал волосы.
Но не умирал.
Ночью в голове у Ференца яснело, и он забывался сном, в котором Яся улыбалась ему, прежде чем рассыпаться пеплом.
Потей приходил к нему после обеда и, присев на безопасном расстоянии, спрашивал:
– Ты почему не умираешь, гнида? Или наши слова недостаточно темные? Или ты вообще оглох, гнусь?
Ференц, идиот, мразь, безмозглый, улыбался, показывая огарок языка.
Он и сам не знал, почему. Он спрашивал у звезд — те молчали. Спрашивал у Яси — она чернела: «Глупенький».
Слова бродили в Ференце, горькие и светлые, жаждущие мщения и правды, пока однажды он не понял: нет для него слов, что убивают.
Все слова — свет. А свет — жизнь.
И прямо посреди очередных завываний («Ференц Гнутый! Стань прахом!»), он встал, словом переплавил цепь и мимо окосевших селян направился на северо-запад.
Свет его бил до неба.
– --
Сказуемое для фантазии
***
Огромные искрящиеся снежные хлопья, похожие на стайки призраков, тихо опускались на землю. Иногда прилипшие к одежде они путешествовали вместе с человеком и становились невольными участниками чужих судеб.
Одна ранняя снежинка, назовем ее Предпраздник, лежала на головном уборе снеговика и мечтала о теплом местечке. Она к удивлению не любила холод, а к еще большему удивлению умела отличать свои мысли от мыслей вьюги и метели, где таких как она пруд пруди.
Предпраздник, будучи в плохом настроении, лежала на холодном оцинкованном ведре. Она не любила металл за отсутствие характера: в холод от него несло морозом, а в жару обжигающим огнем.
Предпраздник представляла себя искоркой в чарующем танце пламени. Только эта мысль ее и согревала.
Резкий порыв ветра сорвал Предпраздник с насиженного места и бросил сквозь людские массы на попечительство воздушного потока. В конце пути она надеялась встретиться с огнем.
А тем временем снежинки ласково падали, словно перья ангела.
***
По узкой улице, петляя между Дедами Морозами и Снегурочками, рядом шли двое. Один старался заглядывать во все встречные красные мешки, и другой был вынужден постоянно держать того в поле зрения. У одного красная вязаная шапка с ушами, у другого желтая с помпоном. Одному ровно столько, чтобы верить в летающие ковры и волшебные палочки, а другому намного больше, хотя тот тоже верил, но никогда не говорил об этом вслух.
– Ну чего ты опять врешь? – возмутился Ваня.