Особь

– А инфраструктура? Электричество, теплоснабжение… в конце концов – образование, дошкольные учреждения? – не выдержал начальник МЧС. – А главное – кто и где будет оказывать медицинскую помощь инфицированным и их жертвам?

– Вопрос прорабатывается, – обрезал мэр в казенно-бюрократической манере, и по его тону всем тут же стало понятно: изолированный район превращается в эдакую «зону смерти», где люди будут сидеть, пока не перегрызут друг другу глотки…

Как бы то ни было, но чрезвычайное положение было введено в Южном округе уже в семнадцать тридцать того же дня. Вода из плотины ГРЭС была немедленно спущена в карьеры, ограждавшие район почти по периметру. Все четыре моста – три автомобильных и один железнодорожный – были намертво перекрыты бетонными блоками. Дежурившие на блокпостах военные получили категорический приказ: при малейшей попытке перехода безжалостно стрелять на поражение. Такие же блокпосты были развернуты по всему периметру затопленных водой карьеров и набережной, противоположной Южному округу. С крыш, возвышавшихся над набережной, зловеще поблескивали оптические прицелы. Тральщик, прошедший по реке, споро установил на фарватере специальную противоторпедную сетку, на которой поплавками колыхались противопехотные мины. Для барж, которыми предполагалось доставлять в зараженную зону продовольствие, было сделано несколько проходов, однако проходы эти перекрестно простреливались пулеметами.

На смену правоохранителям из проблемной зоны были высланы командировочные из других районов мегаполиса, а также из провинции. И уже с наступлением темноты по темным и страшным улицам ездили камуфлированные БМП. Специальные команды огнеметчиков, одетые в противопожарные скафандры, устойчивые в том числе и к укусам крыс, безжалостно сжигали попадавшихся на глаза грызунов; огонь был единственно эффективным способом борьбы с напастью.

Почти все предприятия и учреждения были закрыты. Да и народ ни за какие деньги не согласился бы без крайней нужды покидать квартиры даже в светлое время суток.

Однако все понимали: это только начало. Самые страшные события были действительно впереди…

Глава 18

– Смотрите… она? Нет? А вот это? – проходя между цинковыми столами «анатомички», милицейский судмедэксперт то и дело приподнимал покрывало с покойников.

Александр Иванович напряженно скользил взглядом по раздавленным, обезображенным лицам. Полчаса назад ему позвонил знакомый из судмедэкспертизы, попросил подъехать: мол, нетелефонное, но весьма неотложное дело. Предчувствуя недоброе, патологоанатом бросил все текущие дела и отправился по знакомому адресу. По дороге, слушая «Дорожное радио», он узнал о жуткой давке на станции «Политехническая» и тут же спинномозговым инстинктом почувствовал: произошло нечто чудовищное с кем-то из его близких…

Судмедэксперт прямо с порога протянул документы дочери – мол, нашли у одной из задавленных. После чего повел посеревшего от ужаса отца на опознание.

Дочь он опознал лишь по знакомой клетчатой юбке. Лицо ее, в темно-лиловых, уже подсохших кровоподтеках, было чудовищно деформировано, расплющено сотнями равнодушных подошв. Нос, губы и мочки ушей были выщипаны острыми зубами, и со щеки свисал рваный лоскут кожи.

– Она? – уточнил судмедэксперт и тут же запнулся, поняв все по изменившемуся лицу мужчины.

Не ответив, Александр Иванович деревянной походкой вышел во двор, механически закурил сигарету не с того конца, невидящим взглядом осмотрелся…

В онемевшем от свалившегося ужаса мозге отчетливо раздался оглушительный металлический удар, тяжелый и дребезжащий, с хрустом и звоном разлетающегося стекла. А затем наступила тишина – страшная и гнетущая.

– Ну, вот и все… – прошептал отец, не в силах еще осмыслить свалившуюся на него потерю.

Осознание, как это часто бывает, пришло лишь спустя несколько дней. Все это время мужчина безвыходно просидел дома. Отключив телефоны, он тупо смотрел в стену, вспоминая, как лет двадцать назад водил свою девочку в Парк культуры и отдыха, как она каталась на карусели под балдахином, как развевались на ветру ее белые банты, а он умильно смотрел на нее, не скрывая отцовской гордости.

В баре стояла початая невесть когда бутыль водки, в холодильнике еще лежала какая-то еда. Александр Иванович попытался было прогнать депрессию алкоголем, хотя выпивать никогда не любил. Он пил, рассматривал детские фотографии дочери, рыдал, проклинал всех и вся, затем опять пил, затем тупо смотрел в стену… С выпивкой незаметно утекли целые сутки, и несчастный отец засыпал тревожным сном, схватывался, дико орал во сне, вновь засыпал… Водка, однако, не помогала: тоска сдавливала мозг безжалостными пальцами душегуба, и на следующий день он чувствовал себя еще хуже, чем вчера. Но не только из-за абстинентного синдрома.

На третье утро после страшной новости его разбудил странный звук: скребущийся, шершавый, агрессивный, словно бы доносившийся из недр железного бункера. Сперва Александр Иванович подумал о галлюцинациях и нервных расстройствах, однако звук повторялся с угрожающей ритмичностью, и теперь на него, словно на металлическую спицу, нанизывался едкий пронзительный писк, словно усиленный фонящим микрофоном. Патологоанатом встревоженно осмотрел квартиру, пока не обратил внимание на металлическую канистру в прихожей. Там сидела та самая, пойманная на Промзоне Rattus Pushtunus, о которой он за эти дни совершенно позабыл.

Удивительно, но афганская крыса, просидевшая в запертом металлическом контейнере, куда почти не проникал воздух, почти трое суток, не только не издохла, но была способна напомнить о себе.

Александр Иванович хотел было выкинуть канистру с омерзительным грызуном в мусорный бак. Он уже открыл наружную дверь, но что-то удержало его от этого решения. Безумная мысль, зародившаяся еще несколько дней назад за столом, заставленным пробирками со срезами трупных тканей, теперь округлилась, почти оформившись в окончательное решение.

– А чего мне теперь, собственно, терять? – спросил сам у себя патологоанатом. – За что еще цепляться?

Терять было совершенно нечего и цепляться тоже не за что. Ему уже за сорок, и его рак гортани неоперабелен. Единственный действительно близкий человек погиб; жизнь, считай, кончена, и смысла в дальнейшем канареечном прозябании не видно. По крайней мере, жить с мыслью о безвозвратности потери дочери ему ни к чему. Как знать, может быть, укус мерзкого грызуна приведет не только к полному исцелению опухоли? Может, он атрофирует тот участок мозга, который отвечает за память о близких?!

– Так почему бы мне не попробовать… – прошептал Александр Иванович и медленно отщелкнул крышку канистры…

Это был первый и единственный случай, когда человек добровольно инфицировался страшным вирусом. Сунув палец в канистру, мужчина тотчас же ощутил, как в него впились острые зубы. Он инстинктивно отдернул руку, обработал рану йодом и отнес уже ненужную металлическую емкость с грызуном на мусорку.

– Будем считать, что инъекция от рака… и всего остального прошла успешно, – резюмировал патологоанатом.

На следующий день клиническая картина выглядела так же, как и у всех жертв гнусной твари. Сперва – легкий озноб и общее недомогание, небольшое зудение ранки, повышение температуры до 37,5. Ранка от зубов немного загноилась и спустя какие-то сутки почти полностью зарубцевалась. Температура нормализовалась безо всяких жаропонижающих, и вскоре организм вернулся к прежнему состоянию. Где-то через двое суток ни один симптом не свидетельствовал об укусе Rattus Pushtunus.

Все это время прозектор, отключив телефоны, по-прежнему сидел дома, фиксируя малейшие изменения своего состояния.