Особенная дружба | Странная дружба

На заседании академии Жорж смог добыть себе стул, но посчитал собрание невероятно долгим. Ему хотелось послать всю программу к дьяволу — сонет настоятеля, обращение Паскаля, и Великого магистра Наваррского колледжа. Он мог думать только об одном: о времени заседания Конгрегации — и о великолепном подтверждении его титула претендента.

Вскоре после его возвращения в студию в дверях комнаты появился отец Лозон: это был сигнал Детям Марии двигаться в часовню.

Глаза Александра загорелись в ожидании радостного сюрприза. Но Жорж оказался прав, не рассчитывая на обмен записками на этом собрании.

Полностью признанные конгрегационалисты находились на левой стороне нефа, остальные были справа. Во время проповеди Жорж смог наклониться вперед и взглянуть на профиль Александра.

Вечером Люсьен сказал ему:

— Не ложись спать сразу, даже если устал от прогулки.

Он выглядел довольно таинственно и Жорж сразу понял, что его тайна раскрыта. И будет обсуждаться Александр. Люсьен, вероятно, не осмеливался начать обсуждение такой деликатной темы средь бела дня. Сумерки придадут ему смелости расспросить своего друга, шепотом. После наступления темноты Жорж оказался не в одиночестве, а вместе с другим своим другом.

— Твоё отношение оскорбительно, — заявил Люсьен. — Ты мне не доверяешь. Можно подумать, что я коварный брат [намёк на Каина и Авеля], а не друг. Думаешь, я не видел, как ты читал записку сегодня утром? И было не трудно угадать причины изменения места на причастии, и твоего вступления в конгрегацию, и кое–каких улыбок, которые я замечал. Ты очень многое скрываешь от меня. Это не очень хорошо с твоей стороны.

Жорж был тронут тоном и манерами Люсьена. Он боялся чего–то другого — неоправданных острых упреков, или едких насмешек, которые было бы трудно вынести. Он ответил:

— Мой дорогой Люсьен, мы друзья и всегда ими будем. Если я тебе ничего не рассказывал, это не оттого, что я не доверяю тебе, клянусь, не в этом дело. Это потому, что мне так хотелось, потому мне нравилось это, и немного потому, что было стыдно. И, кроме того, я боялся, что ты разозлишься из–за того, что я искал дружбу в других местах.

— Конечно же, я бы не стал сердиться. Я бы сказал, что я в восторге, если это заставит тебя чувствовать себя лучше.

Жорж засмеялся и Люсьен продолжил:

— Кроме того, ты же прекрасно знаешь, что у меня есть ещё один друг. Я всегда восхищался

способами, которыми Андре добивался бывать со мной — как те обморожения; но я ещё больше восхитился твоей смелостью, когда ты выбрал мальчика из младшей школы. Я ничего не сказал, но я наблюдал за тем, как ты действовал, и получил массу удовольствия от этого. Теперь настала моя очередь быть наблюдателем, старина — помнишь свои замечания, в самом начале, о нас с Андре? Кстати, как хоть зовут младшего Мотье?

Сказанное доставило Жоржу изысканное наслаждение; и, начав рассказывать всю историю, сохранив в тайне только ту её часть, которая касалась использованного им стихотворения, он тут же пожалел, что не говорил откровенно до сего момента; его осторожность лишала его подобного наслаждения. Ему стало интересно, в какой степени глубина этого наслаждения зависела от того факта, что Люсьен был его другом. Ну и что, если это так? Почему бы воспоминаниям о прошлом не послужить опорой нынешнего удовольствия, новой дружбы? В конце концов, они не могли помешать, чтобы наслаждение от этого стало несравненно слаще.

Люсьен отметил, что имена Александр и Андре начинаются с одной и той же буквы, и что они этимологически схожи. И предложил действовать в качестве почтальона между двумя друзьями, что предоставит им больше возможностей.

— Если, — сказал он, — ты поэт, то у тебя будет богатый материал для написания стихов. С таким именем, как Александр, у тебя для выбора весь Олимп. Это не похоже на мой случай — копию стихотворения Ростана, сделанную для меня.

— Для тебя эталоном был скорее Ферзен, — сказал Жорж.

Люсьен только улыбнулся и сказал, что он с нетерпением ожидает узнать день рождения Александра, час и место, чтобы, во время следующих каникул он смог бы составить его гороскоп. Одновременно можно было составить и гороскоп Жоржа, и тогда бы они увидели, определяют ли звёзды им, как Андре и самому Люсьену, место в списке самых знаменитых дружб.

Торжественное заседание Академии состоялось в Великий пост. Для собрания школяров, обречённых, в основном, заниматься чтением похоронные речей и поклонением Великому веку, выбор даты показался Жоржу неподходящим. И, тем не менее, он с радостью согласился быть одним из ораторов этого дня — 28 марта, который только что начался. Это могло дать ему еще один шанс проявить себя перед Александром. С другой стороны, тема, которую он подхватил — отель Рамбуйе! Гирлянды, которыми Александр обрисовал свою записку, значили для него больше, чем «Венок Жюли» [уникальная Французская рукопись с шести десятью двумя мадригалами, написанными разными поэтами в салоне мадам де Рамбуйе].

Просматривая работы, которые могли оказаться полезны для составления речи, он наткнулся на фотографию Карты Любви. В случае отказа небесной карты, которой его еще не успел обеспечить Люсьен, Жорж решил сориентировать свои чувства при помощи этой карты. Разве могла Мадлен де Скюдери [Madeleine de Scud'ery, 1607–1701, французская писательница, представительница прециозной литературы] оказаться, по крайней мере, с Carte du Tendre [французская карта воображаемой земли, называемой Tendre. Воспроизведена в качестве гравюры в первой части романа Мадлен де Скюдери Клелия в 1654–61 гг. Карта представляет собой путь к любви в соответствии с прециозной литературой того периода] худшим гидом, чем её брат в стане литературы?

Карта Любви была не легка для чтения. Очевидно, для того, чтобы пробираться через эту страну, требовались острые глаза. Но Жорж в несколько этапов открыл на ней свой собственный маршрут, другие он предугадывал: «Прелестные Поэмы», «Любовные письма», «Искренность», «Правдивое сердце», «Честность», «Усидчивость», «Маленькие Ухаживания», «Большие Одолжения», «Чуткость», и «Постоянная Дружба».

Он мог ещё требовать свободы от каждого города в землях, чьи карты он читал: Tendre–sur–Estime [город Уважение], Tendre–sur–Inclination [город Влечение] и Tendre–sur–Reconnaissance [город Признательность]. Разве не влечение привело его к Александру? А уважение связывало Александра с ним. Что касательно их признательности, то сейчас она была ничуть не менее взаимной, чем их чувства.

На карте были отмечены места, которых определённо не будет на их пути: Пренебрежение, к примеру, или Неравенство, Непостоянство, Пренебрежение, Безразличие, Опрометчивость, Предательство.

Но, факт остаётся фактом, все это было как–то пресно, хотя там имелось, кроме того, два других места — названия которых могли которые возбудить воображение — Опасное Море и Неизвестные Территории.

Жорж и Люсьен никогда не говорили об Александре днем. Тема поддерживалась во время их ночных бесед — с того первого раза, когда она возникла. Будучи незримым, Александр, тем не менее, присутствовал, сидя между ними, приукрашенный из–за времени и места дополнительным очарованием.