Особенное поколение
Шрифт:
Запомнит девочкой простой…
Остановись, мгновенье, стой!
Там зарождалась моя лира…
На «поле» бельевых верёвок
Играли мы в пионербол;
Стоял исписанный там стол;
Восторг вмещался в слове «клёво!»
Меня любили, понимали
Мои дворовые друзья,
Те встречи позабыть нельзя:
Мы не ходили…мы летали.
И даже мамин зов с балкона:
«Одиннадцать! Пора домой!» —
Уж не досадный, а родной…
Жизнь пересматривать всё склонна.
Покинув улицу ту Мира,
Оставила и детский мир.
Мой
«Зелёная» определила:
Она вошла любимым садом,
Моими чудными детьми,
Добросердечными людьми
И долгожданною отрадой…
В вас символы я замечаю:
Зелёный свет вы в Мир зажгли
И переходом пролегли,
Навстречу счастью пропуская…
Родная улица моя
Немало улиц у меня:
Одни знакомо улыбались,
Другие, роскошью маня,
Лишь равнодушно отзывались.
Цветные кадры разных мест
Мелькают в окнах фильмоскопа
И вдруг замрут! В чреде фиест
Сверкнёт один из них особо:
Родная улица моя…
Обычный двор, теплом объятый,
Смотрю, дыханье затая,
Я вглубь годов восьмидесятых.
Верёвки манят для белья:
В пионербол мы там играли.
Друг друга верные друзья
Какими есть все принимали.
Стол, две скамьи и сбор жильцов
В тени сиреней и акаций.
Мы собирались, чтобы вновь
Играть в «колечко» и смеяться.
Прогулки, ссоры и мечты
Та улица немало помнит:
Ломали миражей черты.
Судьбы моей каменоломни
Не угадать теченье дней.
Жизнь продолжается… Так надо.
С годами свет её сильней —
Любимой улицы отрада.
Рябиновый рассвет
Я пришла в этот мир на рассвете
Под осенним ажуром рябин.
Алым листиком выдан билетик
Птицей цвета ультрамарин.
Детских солнечных лет карусели
Раскружили судьбу, как юлу.
Рисовала я дни акварелью,
Не приемля ни лесть, ни хулу.
Да, пытали морозами зимы,
Как и люди – обманом, молвой.
Но зимой – дни рожденья любимых:
Одарила богатством с лихвой…
Вёсны голову часто кружили
Ароматом и чувств, и цветов!
Пустоцветами многие были,
Но один день принёс мне любовь!
Мотыльками дни лета порхали,
Оставляя осколки чудес.
Но остались мечтой моря дали,
Подарив только речку и лес.
Вот и осень. Дождями омыты
Горький опыт и счастья часы.
Дни из слёз уж давно позабыты,
И в гармонии жизни весы…
Мне неведомо, сколько их будет,
Чёрно-белых, цветных – разных лет…
Освещает судьбы моей будни
Мой рябиновый первый рассвет.
Дом моего детства
А дом такой же, как и все:
Два этажа, квартира «три»,
Но для меня всего важней
Всё то, что было там, внутри…
Однажды в моду ворвались
Обои! Рад был папа мой —
Художник (больше портретист)
Забыл в азарте свой покой.
Со вкусом, долго выбирал:
Для детской – синие в цветах,
Изящно-розовые – в зал,
Для спальни – в солнечных лучах.
В ход все газеты тут пошли
(Тогда выписывали тьму!)
И три сестрёнки как могли,
Но помогали все ему…
Семью всю зал наш собирал
За круглым праздничным столом.
Проигрыватель там играл,
Кружились мы пред трельяжём.
А папа в шахматы играл,
Сестрёнка часто – на фоно,
И телевизор услаждал
Балетом, спортом и кино.
Я помню блинный аромат
И много книг на стеллажах…
Как жаль, что нет пути назад,
Ну разве только что в стихах…
Любимый детский отчий дом!
Не стихнет память, не сотрёт,
Как хорошо нам было в нём,
Какой дарил душе полёт!
Когда всё это было?
Когда цветы красивей, ароматней,
Венки из них как для принцесс короны?
Когда дожди косые благодатней
И визг под душем тополиной кроны?
Когда день мчится, как на карусели?
Друзьям всегда открыты были двери?
Нужны заборы, чтоб на них висели,
А лужи – чтобы глубину измерить?
Когда под тихий голос колыбельной
С улыбкой до утра мы засыпали?
Делились радостью все беспредельной
От первых выступлений и медалей?
Всё это было, кажется, недавно,
Теплом тех дней всю жизнь мы можем греться.
Дружили с целым миром равноправно!
То с нами было всё в счастливом детстве…
Жажда веры
Как же легко было спрятаться в детстве:
Просто лицо скрыть в уютных ладошках,
Просто свернуться под пледом, как кошка,
В маминой ласке душою согреться…
Как же непросто сегодня укрыться,
Нет потаённого места такого,
Где бы жестоким не ранили словом,
Где б не встречали враждебные лица…
Ангел-хранитель, сыграй мне на лире,
Силы прощать дай, пошли мне терпенье
Верить в людей без обид и сомненья
И не черстветь мне самой в этом мире.
Эх, прокачусь!