«Особенный воздух…»: Избранные стихотворения

«Легчайшая, ты непосильным грузом…»

Легчайшая, ты непосильным грузом Легла на дом, дела мои — и дни. О, встреча встреч — мной был впервые узнан Закон любовной древней западни. И я пошел, я ринулся — безногий! — Закрыв — уже ненужные — глаза, Туда, откуда нет живым дороги — В первоначальность, без пути назад. О, Господи, какое просветленье! О, Господи, пытай меня, неволь — Приемлю грех, приемлю искупленье, Но дай еще послушать эту боль.

«Ее глаза хмелели: "требуй, мучай…"..»

Ее глаза хмелели: «требуй, мучай…» И руки ждали ненасытных рук. Но я не дрогнул пред мольбой могучей, Непобедим, спокоен, строг и туг. Что тех минут достойней, чище, лучше? Противостать — и, счастью вопреки, Стоять, глухонеметь, и молча мучить Нагие обреченные зрачки.

«Чаять нечаянных прикосновений!..»

Чаять нечаянных прикосновений! Видеть, не глядя, все те же глаза! Им предаваться до тла, до забвенья, В них уходит без возврата назад! Бросить в игру одичалое тело! Рухнуть — и прянуть — и стать, не дыша… Разве затем ты на землю летела — В неповторимом полете — душа? Нет, я недолго у сердца любимой! Я лишь затем у заманчивых ног, Чтоб из любовной игры — нестерпимой! — Снова восстать победителем мог. И очищаясь от дел и желаний, Вновь ухожу — на большие труды — В холод и великолепье молчанья Биться над глыбой словесной руды

Ковчег

I. «Я много дней его смолил…»

Я много дней его смолил, Ночами щели конопатил, Ночами камни, землю, ил Носил в потемках по лопате. И после долгих дней труда Пришли обещанные сроки — И взмыла дикая вода Ковчег, уклюжий и высокий. Ковчег плывет — и о борты Напрасно бьются крики Мира. О, пенье нужное эфира В краях нездешней высоты. Подводные минуя камни Людской корысти, снов и дел, Я вдруг узнаю, как легка мне Моя душа — и мой удел. Плывем, поем согласным стадом — Утробный рык, и писк, и крик! — Нас ждет за Араратским садом Большой и ласковый старик. И для вас, и не для рифмы (Твоя игра, земная смерд!) Страдания избегнем риф мы Преодолев живот и смерть. Что мне ожоги ветра, зноя! Я слышу розы и миндаль… У райских врат предвижу Ноя. Он щурит глаз, он смотрит в даль. Плыву к тебе, плыву, товарищ, Звериных, милых душ пастух. Какие я вина гостю сваришь За ветер, страх и темноту? О, друг блаженный и ровесник, Мне тяжесть всякая легка, Но пусть скорей летит твой вестник Листок зеленый голубка.

II. «Такую даль увидать вам во сне бы!..»

Такую даль увидать вам во сне бы! Ковчег мой шел по ангельским следам. Под ним качалось и ревело небо, Над ним гремела и неслась вода. Еще гудел оркестр людских веселий, Еще худели дети бедняков, Бил колокол, кружились карусели, И от борьбы еще дрожал альков, Когда разверзлись мстительный бездны И гибнущая дрогнула земля И хлынул дождь, и грянул град железный! И ветер выл, взрываясь и пыля. Кричали звери и ревели люди, Обрушивались горы и дома… Где — память дружб, любимых ног и грудей! О, этот вой! О, этот плач и тьма. Ты тяжек был, мой плодотворный жребий — Ковчег стоял, он ждал средь гор и скал, И вот — идет в неумолимом небе, И в клочья рвет грома и облака.

III. «Благословляю дыханье маслины…»

Благословляю дыханье маслины. Уж воздух сиял, напоенный вином, И горние к нам подплывали долины, Когда голубок постучался в окно. Качалась гора — и от ангельских крылий Легчайший летел над горой аромат, И руки рванули — и настежь открыли Ковчег, под которым восстал Арарат. И вот выхожу к многовласому Ною. Что — горе и пепел недавних разлук! О, брать мой высокий. Иду — и за мною Орел и верблюд, носорог и паук… О, милые прелести трудного рая. Нежнейших эфиров колышется сень. По райскому саду неспешно гуляю — Босыми стопами по райской росе… Мы ищем, мы кличем — эй, Господи, где Ты? И крик — будто песня в счастливой груди И белые руки в эфирах воздеты, И ангел над нами летит и глядит.

IV. «Вдруг воздух заиграл, колебля переливы…»

Вдруг воздух заиграл, колебля переливы, И полыхнул — Его глаза! За стройным ангелом Он шел неторопливо И вот — Он стал. И вот — сказал: — «За то, что ты спасал для праведных селений Стада надежд и стаи слов, Что табуны Мои от гибели и лени Твое спасло — твое — весло, — «Что из трясин и бездн ты вывел непролазных И в горьких водах вел ковчег, Что огибал обман и острова соблазнов, И шел на свет, и не спросил — зачем; — «Что в терниях, в дождях растил ты чудный колос, Что им питал стада, стада… И в каждом шелесте стереть и слушал голос, Что реял над тобой всегда; — «Что был напрасен гром воды быстротекущей Пред крепкою твоей рукой; — Я говорю: взойди на розы райских кущей И ляг, и пей, вкушай покой. — «Я видел — высока была твоя работа. Взгляни на Судные весы: Ты быль упрям и тверд в борьбе водоворотов, Приветствую тебя, Мой сын!» … И улыбался Ной, и счастье в кущах спело — Блаженств и тишины часы! И плыл великий свет, и все цвело и пело: «Приветствую тебя, Мой сын.»

«Гляжу — и не вижу…»

Гляжу — и не вижу. Говорю — и не слышу. Ноги ходят, а я — недвижим. Грусти о любви же! Где-то ветры колышут Рыжий строй, радость рыжую ржи. Где смех той лачужки — Сон счастливый и многий — Те следы, те плоды, та роса?.. Был проще пичужки, Пятки грел, крепконог — Пел в горах и свистал по лесам, Гнал в тундре оленя, Шел по выжженным весям, Льды ломал — и крепил паруса!.. … Свет благостной лени. Я бесплотен и весел. Одиночество, стой на часах!

«Я все веселья отдаю — и рад…»

Я все веселья отдаю — и рад — За слабый звон нездешних струн и смеха, За переброшенное сотни крат — Из тем во тьмы летающее эхо. В полночный час я стерегу простор. Коплю улов, дрожащий в лунном свете… Плыви в меня, таинственный восторг! Я жду тебя, стою голодной сетью! На что мне — слезы, радость и печаль! На что мне пыль и шум земной услады! Душа моя, прощайся — и отчаль В тишайший край незыблемой прохлады! Течет и плещет тихий океан И берега холодные чарует… Я слышу песню мимолетных стран, Что благосклонно выплеснули струи. Я слышу невозможные миры — И я иду, счастливый и покорный, Туда, где — знаки выспренной игры — Качаются серебряные зерна. О, Господи, промолви мне: растай! — И кану в тьмы, благодаря и веря. Как сладок ропот музыкальных стай Что плещутся о Твой зеленый берег!

Тишина

I. «Сияющий песок у запыленных ног…»

Сияющий песок у запыленных ног. Гудит небытие огромной тишиною. Опустошен, блажен и одинок, Стою и слушаю — в пыли и зное. Неутолимым сном опалена, Душа ведет меня в огонь и соль пустыни Встает миражем сонная страна, Где все недвижно, благостно и сине. … Мне вечность зазвучала, как струна, Семи небес суровое дыханье… Душа кочевником поет в пустыне сна, Моих горбов покорна колыханью.

II. «Лежат века на зреющем песке…»

Лежат века на зреющем песке. Нет никого, нет ничего со мною. Все голоса остались вдалеке. Я предаюсь забвению и зною. Журчит песок. Плыву, послушный плот, По струям нерасслышанных журчаний. Я слышу рост — и предвкушаю плод: Тугое, полновесное молчанье. А ты, душа, ты дремлешь на плоту И видишь упоительные дали — Ту голубую глубь и пустоту, Что мы с тобою давно предугадали. Журчит песок. И по волне тепла Плыву, плыву — в последив покои. Я переплыл моря добра и зла, Держа весло упорною рукою. По старый сонь мне преграждает путь, И вижу устрашенными глазами Знакомую заманчивую грудь, Былые схватки с нежными врагами… Последняя — веселая — борьба, И сброшен груз — тяжелых дней и мыслей. Играй, греми, победная труба. Гуди, ликуй о сладостном безмыслии.