Особые отношения

Я невидяще смотрю на статью редактора, когда она входит в гостиную, склоняется над диваном и обнимает меня.

— Еще письма о скандале с начальником полиции?

Я отстраняюсь от нее.

— Не надо.

Она отступает.

— Наверное, на тебя так подействовал фильм.

— Не фильм. — Я поворачиваюсь к ней лицом. — А ты.

— Я? А что я сделала?

— Все дело в том, чего ты не сделала, Зои, — отвечаю я. — Что именно? Ты хочешь меня только тогда, когда никого нет рядом? Тебе больше нравится флиртовать со мной, когда никто не видит?

— Ладно. У тебя явно дерьмовое настроение…

— Ты не хотела, чтобы Ванда узнала, что мы вместе. Это было очевидно.

— Моим коллегам не обязательно знать подробности моей личной жизни…

— Правда? А разве ты не сказала ей, что беременна? — спрашиваю я.

— Конечно, сказала…

— То-то и оно! — Я глотаю обиду, изо всех сил пытаясь не расплакаться. — Ты сказала ей, что я твоя подруга.

— А ты и есть моя подруга, — возмущается Зои.

— И все?

— А как мне тебя представлять? Любовница? Больше смахивает на плохое кино семидесятых. Сожительница? Я даже не уверена, что мы сожительствуем. Но разница между нами заключается в том, что мне плевать, как называются наши отношения. И мне не нужно навешивать ярлыки, чтобы другим было понятно. Только зачем это нужно тебе? — В кухне свистит чайник. — Послушай, — говорит она, глубоко вздохнув. — Ты все принимаешь слишком близко к сердцу. Я выключу чайник и пойду домой. Поговорим обо всем завтра, утро вечера мудренее.

Она идет в кухню, но я не отпускаю ее, а следую за ней. Наблюдаю за ее рациональными и грациозными движениями — как она снимает чайник с плиты. Когда она оборачивается ко мне, ее лицо спокойно и ничего не выражает.

— Спокойной ночи.

Она проходит мимо меня. Когда она уже стоит у двери, я говорю:

— Я боюсь.

Зои колеблется, вцепившись в дверь, словно застыв между двумя мгновениями.

— Боюсь, что я тебе надоем, — признаюсь я. — Боюсь, что ты устанешь от жизни, которую пока не в полной мере приемлет общество. Боюсь, что если поддамся чувствам, то, когда ты меня оставишь, не оправлюсь от такой потери.

Одним движением Зои пересекает кухню и оказывается напротив меня.

— Почему ты думаешь, что я тебя брошу?

— По опыту, — отвечаю я. — И еще потому, что ты понятия не имеешь, насколько это тяжело. Я до сих пор боюсь, что кто-то из родителей потребует моего увольнения и убедит руководство школы со мной расстаться. Я смотрю новости и слышу политиков, которые, ничего не зная обо мне, принимают решения, что мне можно, а чего нельзя. Я не понимаю, почему в моей особе всегда больший интерес вызывает то, что я лесбиянка, а не то, что я по знаку зодиака Лев, умею отбивать чечетку или специализировалась в зоологии?

— А ты умеешь бить чечетку? — удивляется Зои.

— Суть в том, — продолжаю я, — что ты сорок лет была традиционной ориентации. Почему бы тебе не вернуться на дорогу с наименьшим сопротивлением?

Зои смотрит на меня так, будто я совсем тупая.

— Потому что ты, Ванесса, не мужчина.

В этот вечер мы не занимаемся любовью. Мы пьем заваренный Зои чай, и я рассказываю, как меня впервые обозвали лесбиянкой, а я прибежала домой и расплакалась. Обсуждаем, как я ненавижу, когда механик каждый раз решает, что я понимаю, о чем он говорит, когда ремонтирует мою машину, лишь потому, что я лесбиянка. Я даже немного отбиваю чечетку: шаг — на носочки — другую ногу, шаг — на носочки — другую ногу. Мы лежим обнявшись на диване.

Последнее, что я помню прежде, чем уснуть в ее объятиях: «И так тоже хорошо».

Несмотря на разочарование рентгеновскими очками от комикс-вкладышей, я стала собирать еще на один приз, который был мне просто позарез необходим. Зуб кита — брелок на ключи, приносящий удачу. Больше всего меня заинтриговало описание предмета: «Гарантированно принесет обладателю удачу в жизни».

После рентгеновских очков я уже не ожидала, что китовый зуб окажется зубом настоящего кита, да и зубом вообще. Скорее всего, он будет сделан из пластмассы, вверху проделано отверстие для металлического кольца, на которое вешают ключи. Но я все равно копила карманные деньги, чтобы купить жвачку «Базука». Я обыскала весь пол в маминой машине, надеясь найти завалившиеся монетки, чтобы насобирать доллар и десять центов на доставку.

Через три месяца у меня уже было шестьдесят пять комиксов, которые я отправила по почте, чтобы получить приз. Когда пришел амулет, я была немного удивлена тем, что зуб выглядел, как настоящий (хотя я и не могла сказать точно, китовый ли это зуб), а серебряное колечко для ключей было тяжелым и блестящим. Я опустила его в накладной карман своего рюкзака и стала загадывать желания.

На следующий день в школе отмечали День святого Валентина. У каждого были маленькие «почтовые ящички», которые мы сделали из обувных коробок и цветного картона. Чтобы никто не почувствовал себя обделенным — это из области анализа поступков! — учительница придумала надежный план: каждая девочка в классе пошлет валентинку каждому мальчику и наоборот. Таким образом, я гарантированно должна была получить четырнадцать валентинок в обмен на четырнадцать открыток с изображением кенара Твитти и кота Сильвестра, которые я адресовала мальчикам из класса, даже Люку, который, к сожалению, ковырялся в носу и ел козявки. После занятий я принесла свою коробку домой, поставила на кровать и рассортировала открытки. К моему удивлению, одна открытка оказалась лишней. Да, каждый мальчик, как и ожидалось, прислал мне валентинку. А пятнадцатая открытка была от Эйлин Коннелли — девочки со сверкающими голубыми глазами и черными как смоль волосами, которая однажды на физкультуре обняла меня, чтобы показать, как правильно держать ракетку. «С Днем святого Валентина, — было написано на открытке, — от Эйлин». И неважно, что отсутствовала надпись «с любовью». И неважно, что, скорее всего, она прислала открытку каждой девочке в классе, а не только мне. В тот момент единственное, о чем я думала, единственное, что имело значение: она, пусть и на секунду, вспомнила обо мне. Я была уверена, что получила эту дополнительную валентинку исключительно благодаря амулету из зуба кита, — действительно, быстро действует.

За все эти годы каждый раз, когда я переезжала — из отчего дома в общежитие колледжа, из комнаты в общежитии в свою городскую квартиру, из квартиры в этот дом, я перебирала пожитки и отделяла зерна от плевел. И каждый раз на прикроватной тумбочке я натыкалась на счастливый китовый зуб. У меня даже мысли такой не возникает — выбросить его!

По-видимому, амулет все еще действует.

Макс

В дальнем восточном уголке заднего двора в доме моего брата лежат четыре белые мраморные плиты. Слишком маленькие для брода через ручей, некоторые даже заросли кустами — розовыми кустами, которые, насколько я вижу, никогда не подстригали. Это памятники каждому из детей, которых потеряли Рейд с Лидди.

Сегодня я устанавливаю пятый.

На этот раз выкидыш случился на ранних сроках, но в доме стоит плач. Я бы хотел сказать, что пришел сюда, чтобы мой брат с женой могли скорбеть в одиночестве, но правда в том, что это событие всколыхнуло во мне слишком много воспоминаний. Поэтому я поехал в питомник и нашел подходящую мраморную плиту. Я решаю, что, когда сойдет снег, в благодарность за все, что сделал для меня Рейд, я превращу этот небольшой запущенный участок в сад. Я думаю над тем, как посажу цветущую айву и несколько красноталов, пестрых вейгел. В центре поставлю небольшую гранитную скамейку, а вокруг установлю камни в форме полумесяца — сюда Лидди могла бы приходить, просто посидеть, подумать, помолиться. В шахматном порядке я посажу цветы, чтобы всегда какие-нибудь цвели — пурпурные и голубые, например лук кустистый и василек, гелиотроп и пурпурная вербена. И белые из белых — магнолию звездчатую, китайскую грушу, дикую морковь.

Я уже начал делать наброски этого ангельского сада, когда услышал шаги за спиной. Рейд стоит, засунув руки в карманы пиджака.

— Привет, — говорит он.

Я оборачиваюсь и щурюсь от солнца.

— Как она?

Рейд пожимает плечами.

— Сам знаешь.

Знаю. Я никогда не чувствовал себя таким потерянным, как в тот день, когда у Зои случился выкидыш. В этом все будущие родители солидарны с церковью Вечной Славы: для них жизнь есть жизнь, даже такая крошечная. Это не просто клетки, они твое будущее.

— Сейчас с ней пастор Клайв, — добавляет Рейд.

— Я правда очень соболезную, Рейд, — говорю я. — Хотя это уже ничего не изменит.

Мы с Зои вместе обратились в клинику, чтобы сдать анализы на бесплодие. Не помню, почему именно считается, что у меня не слишком большое количество сперматозоидов, и почему и те, что есть, не слишком подвижны, но я помню, что это дело генетики. А это означает, что, скорее всего, мы с Рейдом находимся в одной лодке.

Неожиданно он нагибается и поднимает мраморную плиту, которую я купил. Мне не удалось прорубить промерзшую землю, чтобы установить плиту как следует. Я смотрю, как он вертит ее в руках, а потом обхватывает как диск и швыряет в каменную стену встроенного барбекю. Мрамор раскалывается пополам и падает на землю. Рейд опускается на колени и закрывает лицо руками.