ОстанкиНО
Шрифт:
– Давай на кухне. «Московская» есть.
– Не то! Куражу нет! А у меня серьезный разговор.
Сеня напялил джинсы, майку, бейсболку.
– Водку возьми, – откашлялся Василий.
– Две штуки?
– Конечно. Моя норма.
На остановке первую бутылку Вася вылакал в абсолютном молчании. На середине второй ястребиными глазами взглянул на Сеню:
– Значит, слава тебе не по сердцу?
– Какая там слава! СМИ талдычат – талант, гений, кумир… А ведь песенки – тьфу! Кретины!
Василий допил водку, захрустел сухарями.
– А у тебя
– Настоящей славы! Ну, как там у Моцарта, Баха…
– Медные трубы?
– Во вселенском масштабе.
Василий устало зевнул, сверкнув при полной луне золотой пастью.
– Будь по-твоему…
И толкнул Сеню в грудь.
Троллейбусная остановка волчком завертелась перед Сениными глазами. Потом свет потух.
Пришел он в себя в каком-то бесконечном, гулком белом здании.
Под руку его вел человек в белом одеянии.
Сеня выдернул руку:
– Где я?
– В раю, сын мой!
– Я умер?
– Смерти нет!
– А ты кто?
Человек выпростал из-за плеч огромные белоснежные крылья.
– Твой ангел-хранитель.
Блеснула знакомая златозубая улыбка.
Семен пригляделся:
– Вася? Ты?
Ангел передернул крыльями:
– Нет, каков человек! Не хочет верить!
Вдруг раздались аккорды могучей, сногсшибательной музыки.
Сеня зажал свои уши.
Но Ангел отвел его руки.
– Это обязательно слушать.
– Но так громко? Что это?
– Как это что? Музыка Сфер! Кстати, написал её – ты!
– Так этот композитор, что, помер?
– Просто запил.
– Ага. Тогда понятно.
– А музыку сфер точно слышит. Проблюется и слышит.
– Молодец, Петро! Чую, до погон полковника ты дойдешь. Теперь двигай к политтехнологам. Они на телевидении поганками прут после дождя.
Компромат № 15
Дар макаки
Именитый московский политтехнолог Платон Лебедев томился на Туапсинском пляже.
И угораздило же его попасть в этакую глухомань!
Друзья советовали, поезжай в Сингапур, в Малайзию. А он уперся рогом, только Россия, что-нибудь морское, провинциальное, и не пошлейшее Сочи.
И вот он день-деньской проводит на диком пляже, у Киселёвой скалы. Забронзовел, как мулат, окреп от мощного кроля в солёной водичке, чуть погрустнел от выпиваемых каждый вечер двух литров «Муската».
Возвращаться в Москву? На улицу Королёва? Но там асфальтовое пекло. Тоска. Безнадёга. Да и работать еще не хотелось. Нужды не было. Банковские счета буквально ломились.
Платон жмурился на жаркий апельсин солнца. Глаза слепли. Надо прикупить солнечные очки. Может, вся душевная смута из-за отсутствия оных?
По гальке пляжа, прямо на Платона, шла цыганка в пёстром, длиннополом платье. За ней босоного скакала по вспененной кромке моря цыганочка, девочка лет семи.
На плече ее сидела маленькая макака.– Добрый человек, – обратилась цыганка к Платону, – давай я тебе погадаю.
– Валяй, – ответил скучающий Платон.
– Тамарочка, – позвала гадательница девчушку.
Та подошла, с прищуром глянула на Платона.
Обезьянка тоже во все зеночки таращилась на московского гостя.
– Подумай о самом главном, – прощебетала Тамарочка.
– Ну, – улыбнулся бродячему племени политтехнолог.
Цыганочка раскрыла перед макакой целлофановый кулек с астрологическим рисунком, золотое созвездие Льва на лиловом небе:
– Микки, тяни!
Шимпанзе сложила губы трубочкой, покряхтела и вытащила бумажный шарик.
Платон развернул послание.
«Солнце правды» – детским старательным почерком было нацарапано на клочке.
«Это еще что за хрень?» – задумался Платон.
Обезьянка взвизгнула и возмущенно запрыгала на плече Тамарочки.
– Десять рублей, – попросила цыганка.
Микки же вдруг схватила политтехнолога за нос и, вздыбив хвост, переметнулась на плечо старшей гадательницы.
– Вы ей понравились, – улыбнулась девочка.
И только сейчас Платон заметил на спине макаки заброшенные, как рюкзак, солнечные очки.
– Продайте очки, – потирая нос, попросил Платон.
– Возьми так, – улыбнулась цыганка. – Нам они не нужны.
Платон все-таки заплатил пару сотен и сунул очки в карман шорт.
Солнце садилось. Очки сейчас не нужны. А вот завтра пройдет гоголем-моголем в обезьяньих очках.
Дома, в миленькой дощатой хибарке, он съел огромную кисть винограда, натрескался окрошки, запил все парочкой литров «Муската» и завалился спать.
Утреннее солнце, пробило тюлевые занавески и обожгло лицо.
Вставай, Платон! Тебя ждут великие дела!
Испил кофейка с ветчинным бутербродом. Почистил зубы. Теперь – вперёд, к ласкающей лазури моря.
Платон весело спускался по ивовой аллее. Вспомнил о вчерашних очках, насадил их на нос.
И – обалдел!
Где он? В кунсткамере?
На него пёр толстяк с шестью подбородками. За ним шаркала кривыми ножками жена, мерзко гундосила:
– Развелось паразитов приезжих! Всех бы передавила собственными руками…
– Суки! – подытожил супруг.
– Ишаки!
– И посмотри на этого горбуна! – захохотал толстяк и ткнул в Платона пальцем.
– Он не только горбун, – захихикала жена, – У него еще и глаз стеклянный!
Политтехнолога прошиб холодный пот. Он дернул башкой. Очки слетели в траву.
Замигал, ослепленными солнцем, глазами…
Но что это? Где толстяк с кривоножкой?
На его пути – симпатичная пара тридцатилетних. Он с могучими ногами велосипедиста, с обветренным лицом и голубыми глазами. Она в минишортиках, в маечке, обтягивающей крепкую грудь, сама сексапильность, утеха мужского взора.