ОстанкиНО
Шрифт:
Навряд ли…
А, может быть, снимет художественно-публицистический фильм о горной монашеской жизни. О строгих буднях кующих золотые сердца праведников.
Если такой фильм будет снят, его обязательно покажут по центральному каналу.
Кстати, ангел Георгий телевизор принципиально не смотрит.
Но мы с вами не ангелы! Нам и без ящика угореть можно.
…Каждый вечер Макс и Жорик желают друг другу спокойной ночи.
– Добрых снов, Жорик!
– Максимушка, хочу спросить тебя… Ты – счастлив?
– Разве это важно? Главное, в жизни появился
– Ну, спи… Ты вдумчиво читал книгу…
– Ах, ангел, я хоть теперь и без брюха, но чувствую себя таким глупым.
– Спи, Максик, спи… Трудности только начинаются.
– Этот компромат не в масть, Петя. Не обижайся! У меня этот Макс Соколов вызвал чувство симпатии. Животик у меня, видишь, какой! Тайские таблетки бы не помешали.
– Только прикажи, их из-под земли достану!
– Ну-ну! Не горячись. Ты лучше выдай мне на-гора зубодробительный компромат. Знаешь на кого?.. Так-так… На бухгалтера. Через их руки все останкинские денежки текут. Резче, давай! Дерзновеннее!
Компромат № 40
Бухгалтерские страсти
Он был человеком чистейшей души. Не блядовал, не клеветал, не воровал. Хотя мог бы и приворовывать! Ведь тянул лямку телевизионного бухгалтера всю свою земную жизнь. А вот не взял ни копейки.
Когда на Страшном суде Костя Желобков предстал перед архангелами Михаилом, Гавриилом и Рафаилом, те пришли в замешательство.
– Ни одного греха! – облизнул пересохшие губы Михаил.
– Слышали бы, как о людях отзывается! – возвёл брови Рафаил.
– Ну?
– Все-то у него красавцы, умницы, святые.
– Он дурак, что ли? – гулко прокашлялся Гавриил.
– Да вроде нет… Так устроено зрение. Не видит ничего дурного. Как овца… Очи ангела.
– И бухгалтер?
– Ну.
– На телевидении?
– Сам удивляюсь! – передёрнул белоснежными крыльями Рафаил.
– И как нам с ним? В рай?
– Заслуживает большего, – Михаил пронзительно взглянул на приятелей. – Предлагаю наделить его ангельскими полномочиями.
– И отправить на Землю, – набычился Михаил. – Пусть подлатает дырявые души.
Всех этих разговоров экс-бухгалтер Константин Желобков, конечно, не слышал.
Он безмятежно лежал под капельницей в реанимации районной больницы.
– Как думаешь, выживет? – одна медсестра глянула на другую.
– Смеешься? Его грузовик переехал!
Медсестричка оказалась права.
В назначенный небесами час серебристо-голубая душа отслоилась от бренного тела Кости Желобкова, вспорхнула к потолку и шмыгнула в форточку.
Когда она очнулась, то обернулась ангелом средних размеров, абсолютно прозрачным для глупого людского глаза.
Новоиспеченный ангел ощупал себя. Вроде бы, цел…
Что-то за спиной затрещало.
Испуганно обернулся и увидел белоснежные крылья. Свои крылья.
– Я – ангел?! – оторопел Константин.
– Ангел, ангел! – ответили ему с небосвода три архангела.
– И умер? – поперхнулся Костя.
– Смерти
нет, – ухмыльнулись архангелы.– Как так?
– Возвращайся на Землю, лечи души.
– Лечить? Я?
– Повторяем, ты – ангел! Божий посланник. Опекать хомо сапиенсов – твоя работа.
Первым делом ангел Костя, конечно, полетел домой. Утешить жену. Верно, убивается, милая. Не каждый же день мужа переезжает пятитонный грузовик?
Когда Костя вернулся, нагая Нюра резвилась в постели с каким-то огромным, кило под сто пятьдесят, мужиком.
Тот её насаживал и так и эдак…
Нюра от восторга орала.
– Семь оргазмов, – в конце концов подытожила развратница. – А с моим дураком, Костиком, у меня столько и за всю жизнь не было.
– Откинул благоверный коньки? – рыжий детина вытер свой огромный член простыней.
– Отмучалась я, – хохотнула Нюра. – Теперь нагуляюсь всласть. В следующем году – сорок. Когда же еще?
– Верно! – поддержал её верзила. – А пожрать у тебя, что есть? После этого дела мне всегда жрать хочется.
– Есть, миленький, есть! – всполошенной курицей вскинулась Нюра. – Яичница с беконом.
– Бекон уважаю! – слегка рыгнул великан и погладил обросшую чёрной шерстью утробу.
Ангел Костя взглянул на всё это безобразие и тихо заплакал. А слёзы, словно пушистым полотенцем, вытирал белоснежным крылом.
Чем утешить уязвлённую душу?
Спикировал к своему бывшему начальнику, президенту канала «Тотальная телесеть», Степану Пафнутьевичу Мздоимскому. Пусть глаза отдохнут на чём-то чистом, святом.
Степан Пафнутьевич сидел на Мясницкой в своем роскошном особняке подле весело полыхающего камина.
Вокруг него на турецких пуфиках восседали три мрачные фигуры.
– Не забывайте, – Степан Пафнутьевич воздел к мозаичному потолку указательный палец, – канал существует лишь для отмазки. Транзит кокса – вот главное!
– Мы помним, патрон! – шмыгнул носом коротышка с вылупленными глазами.
– Кто следующий? – спросил тощий субъект с чирьем на щеке.
Степан Пафнутьевич швырнул на персидский ковер фотоснимки.
– Он! Именно из-за этого фуфлыжника мы в прошлый раз нарвались на наркозаслон. Не промахнитесь!
– Обижаете, шеф! – клацнул железными зубами седой дядька, похожий на внезапно постаревшего мальчика. – От козлодоя не останется мокрого места.
– И обязательно контрольный! В голову! – опустил вежды Степан Пафнутьевич.
– Да хоть сто контрольных! – ощерился коротышка с вылупленными глазами.
Мурашки пробежали по спине ангела Кости:
– Что такое?
Ведь в этом канале он оттрубил десять лет. Его все уважали, он сам себя уважал.
Ангел заиграл желваками.
Вся его жизнь, как на ускоренной перемотке, пролетела перед ним.
Вот он, пятилетний карапуз, держит теплую руку матери.
Вот ликующе идет в школу, в портфеле чернильница-непроливайка.
Вот влюбляется в семиклассницу с алым бантом.