Останови часы в одиннадцать

Открыв десяток часов, Корда запыхался и вспотел. В его взгляде, блуждавшем по стенам, было отчаяние.

«Габлер лазил бы охотнее и быстрее, – помянул он в душе своего заместителя. – Габлер считает, что гимнастика улучшает фигуру. Я мог бы подождать Зыгмунта, но меня ужасно мучают эти часы. Точно, теперь они начнут мне сниться. Когда я вошел в этот идиотский деревянный дом, словно не было войны, неизвестно почему, но такое вот всегда уцелеет, и тогда я подумал: а ты, брат, пропадешь из-за этой шутки с часами. Должен пропасть. Настоящий убийца не любит фокусов. И понятно почему. Фантазия, слишком буйная фантазия губит храбрецов. Эти одиннадцать часов рано или поздно приведут меня к тебе».

Капитан зашатался на стуле и едва не упал на пол, потому что в круглых висящих часах он нашел листок бумаги:

Смазать 25 декабря 1971 г. Не позднее!

Больше всего Корду разозлил восклицательный знак, но он спрятал листок в карман. Это была страничка из школьной тетради в клетку, очень старательно обрезанная и сложенная вчетверо.

«Смазывать на рождество! Вместо того чтобы выпить рюмочку под копченую грудинку». И без всякого следствия листок красноречиво говорил о характере, образе жизни и знакомствах старика. Рождество в обществе фарфоровых часов. Потому что это фарфор, и вдобавок редкий. Один механизм стоит многие тысячи, и музей…

В дверь кто-то постучал. В то время как капитан слезал вниз, чтобы принять соответствующую позу, дверь под настойчивыми ударами едва не слетела с петель.

– Прекратите! – крикнул он, разозлившись.

– Черт побери? Что ты здесь делаешь? Зачем закрываешься? – рассердился в свою очередь Габлер. – Меня чуть кондрашка не хватила. Я был уверен, что тебя кто-то чем-то… Мне послышался какой-то грохот.

– Нет. Не чем-то. – В голосе капитана прозвучала язвительная нотка. – Меня застать врасплох трудно. У меня есть некоторый опыт.

– Что это за пирамида?

– Шимпанзе прыгали.

– Копаешься в старье?

– Какое старье! Какое старье! Музей…

– Хорошо. Но я за XXI век. И в части часов тоже.

– Ну тогда попрыгай сам. Может быть, что-нибудь найдешь.

– Лезть на этот стул? Ломать шею? Я прикажу принести лестницу.

– Не надо. Хозяин обходился столом и стулом. Габлер посмотрел на шефа и пожал плечами:

– Пыль глотать…

– Чиханье прочищает носоглотку.

Корда пошел на кухню. Осмотрел каждый угол, хотя это уже сделали специалисты. Заглянул даже в угольное ведро, высыпав его содержимое на лист железа.

– Что там за взрыв? – донеслось из комнаты. – Ты действительно хочешь, чтобы я упал?

– Что-нибудь есть?

– Ничего.

«Неужели этот человек не писал писем? – думал капитан. – Не вел счетов? Не получал поздравлений на именины? Можно рехнуться. Какая-то часовая пустыня».

– Он любил Налковскую, – возвестил Габлер. Корда вышел из кухни, не скрывая возбуждения.

– Что? Почему Налковскую? Габлер держал в руке книгу.

– Давай! – крикнул капитан по-юношески нетерпеливо, как будто бы знал, чего ждал от книги, которую покойный, видимо, даже не читал, поскольку она лежала в абсолютном забвении.

Габлер старательно сдул с книги пыль.

– Она лежала вот здесь, – сообщил поручник торжественно. – На этой рухляди, похожей на фронтон Марьяцкого костела. Если бы я был немного ниже… ты бы, например, ее никогда не заметил. Исключено. Для этого тебе не хватает по крайней мере семи, ну пяти сантиметров.

– Дай, – грозно сказал капитан. – «Роман Терезы Геннерт», – прочитал он. – И все?

– А чего бы ты хотел? В этом старье, прошу прощения, памятниках старины, больше ничего нет. Домик мы обыскали хорошо.

– Ладно, ладно. Поставь стол на место.

– Почему? – запротестовал Габлер. – Еще одна стена. Та, у которой стоит кровать. Непонятно, как старик мог спать под такое хоральное тиканье?

Капитан не слышал. Он записывал в протокол осмотра время и место обнаружения книги, потом сунул ее в карман.

– Пришли сюда кого-нибудь на ночь, – сказал он. – Сегодня мы забрать часы уже не сможем. Это целое состояние.

– Поехали?

– Угу. Здесь делать больше нечего. Ты завел роман с Терезой Геннерт, потому что на пять сантиметров выше, – пошутил капитан.

– Я? – оскорбился Габлер, принимая предложенный шефом тон разговора. – Имей в виду, ты забрал у меня Терезу, прежде чем я успел понять, что нашел.

– Найдешь другую. Высокие парни пользуются у девушек успехом, – рассмеялся капитан.

Габлер бросил быстрый взгляд на шефа. «Поймал какую-то чепуху, и то благодаря мне, – подумал он с некоторой завистью, но и удовлетворением. – Хорошо, подожду. Давай ребятам задание, старик обязательно проболтается. Тогда и узнаю, какое открытие сделал благодаря тому, что матери-природе изменило чувство меры».

– Ты ее читал? – осторожно спросил он шефа.

– Что? – удивился капитан, как бы уже забыв название книги. – Ах да… «Терезу Геннерт». Возможно. Не помню. Но дело не в самой книжке, а в штемпеле. Штемпеле библиотеки.

Глава III

В поезде он спал крепко. Еще немного, и проехал бы свою станцию. Когда он вышел, было еще темно, а пока дошел до дома, стало светать. Никогда до этого город не казался ему таким знакомым. Уютным и обжитым. Он много раз уезжал и возвращался оттуда, где жил раньше, но всегда чувствовал себя приезжим или транзитником. Даже в местах, которые он пересек тысячу раз туда и обратно, словно челнок, совершая движение, из которого, собственно, и складывается повседневность. Сейчас, на рассвете, ему неожиданно понравилась монотонность простирающегося пейзажа. Может быть, потому, что уже не надо никуда уезжать, искать новую работу, привыкать к другим людям. Наконец он мог полюбить то, что имел.

«Неплохая вещь постоянство, – подумал он, кажется, впервые в жизни, – приобретенные привычки, знакомые углы. Уютная квартира, хорошая столовая, приятное кафе. Finis, конец, ende».

Он констатировал это, но облегчения не испытал. Где-то в глубине сознания жило чувство опасности. Иное, чем когда-то, чем то, до 1 ноября. Раньше ему казалось, что, когда он покончит с этим делом, жизнь изменит свое направление на девяносто градусов. Но сейчас в душе появилось какое-то сомнение. Может быть, оно было очень глубоко, и все-таки он чувствовал тревогу.

Он внушал себе, что теперь с ним может наконец произойти что-то очень хорошее. Что-то такое, что уже было очень давно, один раз, с Баськой.

«Я наткнулся на вторую половину разделенного при рождении яблока, – убеждал он себя, не будучи в этом уверенным. – Составленные, обе части идеально подходили друг к другу. Но это было давно, – подсказывало ему сознание. – Все хорошее в жизни человека случается само собою и только в молодости. Мне давно уже перевалило за сорок. Просто я не хочу об этом думать, по мой возраст исключает счастье ослепления».