Останови часы в одиннадцать

– Значит, имение всю войну оставалось бесхозным? – удивился капитан. – А инвентарь? Земля?

Женщина пожала плечами и снисходительно посмотрела на непонятливого гостя.

– Все шло. Наши работали в фольварке, как и до войны. Хозяева из Вены написали одному там в Варшаву. Кажется, он был дальним родственником баронессы. Этот человек приехал сюда и всю войну смотрел за имением. Господи помилуй, как же он за ним смотрел! Ничего не понимал в сельском хозяйстве. Только что присутствовал. У него были администратор и эконом. Оба сколотили себе состояния.

– Не помните ли вы фамилии этих людей? Может быть, вы знаете, где они сейчас? – спросил капитан из привычки накапливать информацию.

– Нет. Я жила в другой стороне. Далеко. Не рядом с усадьбой, как сейчас. Но сейчас и имения нет. Ничего нет, – вздохнула она. – В конце войны мне было очень трудно, я осталась одна, надо было кормить ребенка. Ездила торговать в Варшаву. Брала товар в окрестных селах. Я подружилась с крестьянами. Имение – это был довоенный мир. Иногда краем уха что-нибудь услышишь. Пока хозяевами были Донэры, люди интересовались их жизнью, но после войны… усадьба уже никого не интересовала.

– А что стало с родственником баронессы? После аграрной реформы?

– Его еще при немцах арестовали, хотя, кажется, он потом из тюрьмы вышел. Никто не знает, чем это кончилось на самом деле. У нас тут было много партизан. Крови лилось! В усадьбе тоже кое-кого арестовали.

– Как его фамилия, этого родственника Донэров? Женщина с интересом посмотрела на капитана, словно только сейчас поняв цель и характер длинного разговора.

– Вы гоняетесь за ветром, – ответила она наконец. – Почему вы не приехали сюда двадцать лет тому назад? Или по крайней мере пятнадцать. Файгель, теперь этот! Люди давно разлетелись по свету. Почему вы решили искать их сейчас?

Женщина что-то прикидывала в уме. Капитан терпеливо ждал, не слишком интересуясь судьбой обитателей усадьбы.

– В послевоенные годы здесь жила учительница, – сказала женщина. – Во время оккупации она часто ходила в имение. Не знаю, жива ли она. Ей было бы теперь лет семьдесят. Наверно, она что-то знает о родственниках баронессы. В пятьдесят четвертом году эта женщина уехала на западные земли.

– Как ее звали? – задал Корда еще раз свой сакраментальный вопрос.

– Сейчас… сейчас… Ольга… Ольга Климентович или Климонтович. У нее училась моя дочка в первом классе, а может, даже и дальше. Я ходила на родительские собрания и поэтому помню ее фамилию.

«Конечно, может, я и пойду за Ольгой, – лениво подумал капитан, – но все-таки надо узнать у девушки, куда делись часы. Да. Это не помешает. Даже если бы местечко не имело ничего общего с делом часовщика из Брудно. Книгу мог принести ему любой клиент».

Что-то тянуло его назад, в городскую библиотеку. При звуке открывающейся двери библиотекарша подняла голову: узнав капитана, она улыбнулась. В этой улыбке была, он не ошибался, скрытая симпатия. Девушка тоже нравилась ему. За это время вид комнаты со стеллажами разительно преобразился. Топилась печь, но главное, в комнате появились люди. Библиотека без людей вызывает уныние. Поминутно входили молодые парни, демонстративно волоча ноги, как этого требовал молодежный фасон.

– Я сейчас освобожусь, – сказала девушка, – волна пройдет, и снова будет пусто.

Капитан сел в читальном зале и стал терпеливо ждать.

– Ну как? Вы что-нибудь узнали от мамы? – послышался голос сверху. Он не заметил, когда она подошла.

– Да. Спасибо, много.

– Не может быть! Вы нашли Файгель?

– Мертвые не дают новые адреса. А когда исчезли часы с башни, вы тоже были маленькой? – пошутил он.

– Ну что вы, – обиделась она. – Часы пропали два года назад. Из-под самого носа утащили. Хотя дом и рушится, но были часы на башне. Частица прежнего великолепия. А теперь это настоящие руины. Я очень расстроилась, когда пропали эти часы, хотя библиотеке никакой пользы они не приносили.

– Испортились, – буркнул Корда. – Ну ладно, испортились, – автоматически повторил он.

– Они никогда не ходили. Я вам уже говорила! – напомнила она поспешно.

– Никогда, – повторил капитан, понимая, что совершенно безосновательно цепляется за какие-то часы. – Вы пробовали их ремонтировать? – спросил он, все более недовольный собой. Капитан вел себя, как жонглер, который хочет одурачить публику, неизвестно что у нее выцыганить, а вместе с тем пробовал убедить себя в том, что этого не делает.

– Кто может влезть на башню? – сказала девушка. – У нас нет такого часовщика. Наручные еще починят, но не такие. Старый владелец, кажется, привез их из Вены.

– А молодежь? – поинтересовался он, как всегда, не тем, что хотел узнать.

– Молодежь? – задумалась она. – Э-э, нет. У нас нет молодых, которые бы взялись за такой ремонт. Возня! Именно поэтому в течение многих лет я видела одно и то же время: одиннадцать. И каждый раз мне было не по себе. Вы знаете, как раздражают человека стоящие часы. Можно обойтись без дверной ручки, смириться с шатающимся столиком, с незакрывающимся окном, со многим другим, но часы должны идти.

– Одиннадцать ноль-ноль? – переспросил капитан. – Вы в этом уверены?

– Уверена! Ноль-ноль! А вы знаете, – вдруг оживилась она. – Я никогда не задумывалась, почему они остановились именно на одиннадцати. Когда? Может быть, во время войны? Или во время аграрной реформы? Нет?

Его забавляла та легкость, с которой люди поддаются влиянию самых обычных событий, как только разыграется их воображение. В этом имеется скрытое желание, чтобы произошло что-нибудь необычное, чтобы жизнь и мир хотя бы на короткое время утратили обыденность. Он улыбнулся.

– Любой механизм, за которым не следят, в один прекрасный момент останавливается, – сказал капитан прямо.

– Вы правы, – согласилась девушка, помешкав. Как быстро отказалась она от тайны! Она принадлежала к новому поколению рационалистов. – А какая разница, если бы они остановились на семь или пятнадцать минут позднее. Ходили точно и остановились точно. – Девушка рассмеялась.

– А, ну да что там, пускай кому-нибудь служат. Капитан встал.

– Спасибо за информацию, – сказал он безразлично-вежливым тоном. Ему сразу стало жаль ее, она сникла. Он заметил это и понял, что причинил ей боль, но уже давно смирился с тем, что не может позволить себе размякнуть, кто бы и как бы сильно ему ни нравился. Поэтому быстро добавил: – Вы очень много делаете в библиотеке. Даже сами не понимаете, сколько.

С ее лица исчезла натянутость, она пристально посмотрела на него.

– Да что я такое делаю, – сказала она с прежней интонацией. – Каждый что-то делает. Как умеет.

Влажный ноябрьский воздух окутал его, хотя было совсем не холодно. Он шел по темной аллее, разбрасывая ногами мокрые листья. Только оказавшись на улице, он спокойно констатировал, что ничего не узнал и, может быть, ничего больше не узнает. Он никогда не выйдет за круг, очерченный стрелками часов. Но даже это не могло заглушить, пригасить чувство удовлетворения. С того момента как капитан вошел в деревянный дом на Брудно, он был уверен, что часы приведут его к цели, хотя у Фемиды и завязаны глаза. Эта уверенность не покидала его и во время блужданий по уличкам местечка, вплоть до той минуты, когда он встретил девушку у библиотеки. Ключ к разгадке убийства на Брудно мог находиться в этом местечке. А может быть, в старой усадьбе, на башне разрушающегося особняка?