Останови часы в одиннадцать

— Вы с ума сошли, уберите оружие! Спасите! — крикнул Скажинский. — Караул! Меня убивают! — Он вопил так, пока Генрик не положил ему руку на плечо.

— Спокойно, Шуллер, — произнес журналист. — Это вы хотели меня убить. Стойте спокойно и заткните глотку. Никто вас не трогает. Мы просто сдадим вас в милицию.

— Еще один сумасшедший! Какой Шуллер? Откуда? Я никого не хотел убивать! Что вам от меня нужно?

Генрик не обращал внимания на его слова. Он поднял с земли штык и велел Скажинскому сесть на траву. Розанна с пистолетом в руке стояла в нескольких шагах от Скажинского. Преступник не мог уйти.

— Теперь мы можем спокойно поговорить, Шуллер, — сказал Генрик, закурив сигарету. — Начнем с того, что вы хотели убить меня моей собственной тростью.

— Неправда! Никого я не хотел убивать! — По лицу Скажинского катились крупные капли пота. — Просто меня заинтересовало устройство трости. Я не хотел вас напугать. Мне показалось, будто вы нажимаете не на ту педаль, и я открыл дверь, совсем забыв, что у меня в руках штык… Я понимаю, вы могли подумать бог знает что…

— Ладно, ладно, Шуллер. Такие штучки мы хорошо знаем, — иронически заметил Генрик. — Если бы не Розанна, меня ждала участь Кобылинского. Где вы его убили? Здесь или в другом месте?

— Что за ерунду вы говорите! В разговор вмешалась Розанна:

— Я тоже подозревала, что теперь очередь Генрика, и поэтому не отходила от него ни на шаг. Вы сделали так, чтобы один из нас ушел. Убить сразу двоих вы, конечно, не могли…

— Боже, какой вздор!

— Я сделала вид, будто иду в деревню, а сама вернулась и следила за вами. Когда я заметила, как вы вытащили штык из трости, я выстрелила, чтобы испугать вас.

Скажинский вытер пот со лба.

— Мне кажется, я все понял, — проговорил он, силясь улыбнуться. — Вы оба боитесь, что один из вас падет от руки преступника. Нервы у вас напряжены до предела. Когда я вытащил штык и подошел к пану редактору, вы восприняли это как попытку убийства. — Он засмеялся и предложил: — Давайте починим машину и отправимся ко мне.

— Нет! Прежде чем ехать к вам, пан Шуллер… — начал Генрик.

— Моя фамилия Скажинский.

— Шуллер, — повторил Генрик.

— Скажинский! — зло крикнул тот.

— Ладно, пусть будет по-вашему. А пока послушайте, пан Скажинский, одну историю криминального характера.

— Если это не отнимет много времени.

— Во время войны зверствами и грабежами прославился эсэсовец Шуллер, немец польского происхождения. Красная Армия наступала так стремительно, что он не успел убежать и со всем награбленным добром укрылся в Бжезинах. Он изменил свою внешность и превратился в Скажинского. Годы шли, и Шуллер — Скажинский…

— Я не Шуллер! — крикнул Скажинский.

— …почувствовал себя в безопасности и начал потихоньку распродавать награбленное добро. Он нашел себе посредников — Бутылло и Рикерта. Шуллер не знал, что доктор Крыжановский написал воспоминания. Отрывок из мемуаров попал на глаза Бутылло и Шуллеру. Они узнали, что солонка и серебряный нож, проданные Рикерту, стоят больших денег. Несколько раньше Шуллер продал через Рикерта палисандровую трость, с которой он когда-то разгуливал по гетто. Трость купил один журналист. Она заинтересовала журналиста, и он решил выяснить ее историю. Отправился к магистру Рикерту. Как раз в тот день магистра хоронили. В это время в квартире покойного хозяйничал пан Бутылло: искал серебряный нож и золоченую солонку. Найти их было невозможно: они были проданы. Бутылло пригласил журналиста войти: а вдруг он окажется покупателем ножа или солонки? Услышав, что речь идет о палисандровой тросточке, он выпроводил гостя. Узнав от Бутылло о визите журналиста, намеревающегося описать историю трости, Шуллер почувствовал себя в опасности и в тот же день под маской реквизитора киностудии позвонил журналисту и предложил продать трость. Тот отказался, при этом он подчеркнул, что его очень интересует история трости и имена ее бывших владельцев. От страха Шуллер потерял голову. А когда на следующий день Бутылло рассказал Шуллеру, что к нему заезжал журналист, интересовавшийся историей трости, тот перепугался еще больше. Бутылло потребовал, чтобы Шуллер ответил на два вопроса. Во-первых, почему он должен молчать о судьбе трости? Во-вторых, почему все вещи, получаемые от него, оказываются подозрительного происхождения? Эти вопросы сыграли роковую роль в судьбе Бутылло. Шуллеру удалось уговорить Бутылло потерпеть до завтра. Бутылло вернулся домой, а Шуллер поехал за ним. Оставив машину в лесу, он вошел в виллу и сказал, что хочет ответить на вопросы. Закурил, бросил на ковер спичку. Бутылло нагнулся за ней, и тогда Шуллер убил его штыком.

— Вы ненормальный, — сказал Скажинский.

— Убийство пани Бутылло являлось логическим следствием убийства ее мужа. Она подсознательно чувствовала, что смерть мужа каким-то образом связана с особой Шуллера. Она попыталась выспросить его — он придумал для нее очередную невразумительную байку, но прекрасно понимал, что прозвучала она туманно и пани Бутылло вряд ли довольна его объяснениями; он дождался момента, когда она осталась одна, неслышно прокрался в дом и убил ее. Шуллер чувствовал себя в относительной безопасности. Он был убежден, что милиция поведет следствие по банальному пути и будет подозревать любовника пани Бутылло. Так оно и случилось. Кроме следов машины Шуллера, в руках милиции не было других улик. Пойди они путем, предложенным журналистом, и займись они прошлым людей, связанных с Рикертом и Бутылло, им очень скоро удалось бы напасть на след преступника. Ибо от прошлого не уйти, а в прошлом, до 1945 года, никакого Скажинского не было, а был Шуллер, сын немецкого часовщика из Лодзи. Репортер Кобылинский, приехавший к Скажинскому с вопросом, не знает ли он человека, продающего старинные вещи через посредника, тоже был убит. Ночью эсэсовец вывез труп на машине и спустил в реку…

Генрик умолк, закурил сигарету и взглянул на Скажинского, желая видеть на его лице следы растерянности и страха. Но Скажинский улыбался.

— Вы рассказали мне удивительно интересную историю, — сказал он, и Генрику показалось, будто в голосе Скажинского сквозит симпатия к нему. — Однако временами мне было неприятно слушать, потому что вы то и дело путали мою фамилию с фамилией Шуллера. Я уверен, что история эта правдива. Убийцей был эсэсовец Шуллер. И настоятельно советую вам, дорогой редактор, ищите Шуллера! Мне жаль вас огорчать, но я не Шуллер. Я Скажинский и всегда, с самого рождения, был Скажинский. Я родился в той самой деревне, куда мы держали путь, и здесь меня знает каждый крестьянин.

Они услышали стук колес: к ним приближалась телега. Розанна зашла за дерево, чтобы крестьянин не видел пистолета в ее руке. Телега проезжала мимо Генрика и Скажинского, которые со стороны казались мирно беседующими приятелями.

— День добрый, — крестьянин поклонился Скажинскому.

— День добрый, Феликсяк, — ответствовал тот.

Генрик сделал Розанне знак, чтобы она присмотрела за Скажинский, а сам подошел к телеге.

— Простите, — обратился Генрик к крестьянину, — я хотел бы вас кое о чем спросить.

Крестьянин остановил лошадей.

— Спросить? Ну, спрашивайте.

— Этот пан утверждает, что он здешний, из ваших мест, что жил здесь еще до войны. А мне что-то не верится: он на деревенского не похож.

— Сейчас-то он городской, а раньше жил в деревне и родился здесь. Мы с ним вместе в школу ходили. А теперь он городской.

Скажинский подошел к телеге, поздоровался за руку, иронически поглядывая на Розанну. Девушка спрятала пистолет в сумку.

— Машину себе купил, — с завистью сказал Феликсяк.

— Купил, да радости мало: все ломается и ломается, — рассмеялся Скажинский. Он был в прекрасном настроении. Он кое-как приспособил отпаявшийся провод. Попрощавшись с крестьянином, он пригласил Розанну и Генрика в машину.

— Поедемте ко мне, я угощу вас прекрасным чаем, дорогие мои детективы! — прыснул он.

Всю обратную дорогу он шутил и смеялся. Вдруг он посерьезнел и повернулся к Розанне:

— Кстати, у вас есть разрешение носить оружие? Кто вы?

— Она работает в доме моделей, — ответил за девушку Генрик.

— Да-а-а? — удивился Скажинский.

— А может, ты учишься на юридическом факультете? — иронически спросил ее Генрик.

— Представь себе, учусь. На заочном. А что касается моего пистолета, то разрешение у меня есть.

Они доехали до места. Скажинский открыл дверь квартиры, пропустил гостей вперед. В комнате было трое милиционеров.

— Гражданин Скажинский, вы арестованы! — услышали вошедшие голос Пакулы. Скажинский рванулся было к двери, но двое милиционеров схватили его за руки.