Останови часы в одиннадцать

— Я знаю, она на меня обиделась. Курва, а обижается! Я скажу шефу.

— Где он?

— Ждет у себя в номере.

Смулка вынул из светильника свечу и, пошатываясь, стал подниматься. Хенрик вернулся в ресторан. Анны не было. Свечи в светильниках догорали. Рудловский сидел в кресле с Янкой и рассказывал ей о своих приключениях в масонской ложе. «Проблема психической гигиены», — услышал Хенрик. Шаффер поставил поднос перед Виясом. Рыжая выпила молча. Хонората проснулась и стала звать шефа. Куда делся Юзек? Вдруг Хенрик услышал знакомый кашель. Анна была где-то здесь. Он нашел ее сидящей за пианино. Голова лежала на клавиатуре. Анна почувствовала его присутствие и открыла глаза.

— Вы огорчены? — спросила она с иронией.

— Нет.

— Неправда. Огорчены.

— Если вы на этом настаиваете.

— Лгали мне тогда, да?

— Нет. — Он удивился, что так легко соврал.

— Действительно не выдумывали?

— Нет.

— Подожду его здесь. Я поступила как свинья.

— Почему?

— Я позволяла ему обманываться. А это самое большое свинство, какое человек может сделать человеку.

«Я знаю большее, — подумал Хенрик. — И она тоже. Хотя, может быть, и это правда. Может быть, все начинается с одного — с неверности».

— Допустим, — ответил он. — И все-таки вы не должны отдаваться сразу. Только для того, чтобы быть верной.

— О! — воскликнула она. И рассмеялась сухо, искусственно. — Жертвовать телом, — попробовала она засмеяться снова, и это вышло у нее так же искусственно, как и перед этим.

Они замолчали. Блондинка продолжала дремать. «У Смулки с шефом будет длинный разговор. Я мог бы смыться и попробовать включить телефон. Позвоню уполномоченному и все ему расскажу».

— Холодно, — пожаловалась Анна и опять закашлялась. — Простудилась в вагоне.

Хенрик подозвал Шаффера. Немец подошел, он был растроган.

— Прекрасный бал, настоящий дипломатический прием, не правда ли?

— Пани просит аспирин, Шаффер.

— К вашим услугам.

— Где находится центральная телефонная станция? На почте?

— Вы уже сказали сами, мой дорогой, — ответил немец.

— Где это?

— На Почтовой.

— Логично, но где она?

— За памятником Фридриху Великому, узенькая улочка направо.

— Куда вы идете? — спросила Анна.

— На Почтовую.

— Я пойду с вами.

— Нет, подождите Смулку. Я хотел бы, чтобы мой уход не был замечен.

Когда Хенрик вышел в сквер, в пахнущую увядающей травой ночь, и оказался возле деревьев, в листьях которых дрожали капельки серебра, он вспомнил об ожидающем его задании, и на минуту ему стало легко. Волнение, охватившее его теперь, было совершенно иного рода: оно делало его сильным и независимым.

10

Ночь была светлая, луна круглая и знакомая, луна из любовных серенад и чувствительных шлягеров, ночь романтических пар. «Забудь об этом, это декорация, истрепанная и убогая, я должен найти почту, оповестить власти, а потом пусть произойдет то, что должно произойти. Опередить Мелецкого, только это и важно. Мне не нужно полнолуние, чтобы любить девушку, мне не нужны ни декорации, ни реквизит, я видел одну вчера в телячьем вагоне, помню ее волосы, помню взгляд, мне не нужны возбуждающие средства, я должен опередить Мелецкого. Направо от памятника Фридриху находилась узенькая улочка — это Почтовая, надо искать здесь, люблю такие старые улочки, ей, наверно, лет триста». Свет луны сюда не проникал, улочка была черная и зловещая, уходящая в черную пропасть. И все-таки почту он нашел без труда. Шаффер был прав, желтые ящики — точный ориентир. Хенрик толкнул дверь, дверь открылась, он оказался в полной темноте. Зажег спичку: лестницы, надписи, двери. Его опять окружила темнота, но она уже не была загадочной, прямо — лестница, наверху-телеграф, телефонный узел. Хенрик чиркнул спичкой, увидел все, что запечатлела память, направо дверь к телефонам, он толкнул ее, она поддалась. Хенрик снова зажег спичку. Увидел два стола, коммутатор, корзину с бумагами; придвинул стул к аппаратуре, сел и при свете спички стал рассматривать блестящие кнопки, переключатели, розетки, вилки, пальцы то погружались в темноту, то снова появлялись из нее. Он надел наушники, коммутатор молчал. Было темно, в ушах звенело. Хенрик чиркнул спичкой. «Всуну-ка я эту вилку в розетку». Коммутатор молчал. Снова стало темно. «Черт, ничего не получается».

Хенрик решил разжечь за окном костер. Он вынес стул и корзину с бумагами. Разломал стул, потом поджег бумагу и плетеную корзину — вспыхнуло пламя, и стекла окна на первом этаже окрасились в красный цвет. Внутри должно быть уже светло — теперь спокойно можно пробовать. Он старательно сложил костер из обломков стула. Плетеное сиденье занялось сразу, и в небо взметнулось высокое и горячее пламя. Хенрик взбежал по лестнице. Свет костра заглядывал через окно в комнату и бросал красные блики на стены. Он приложил трубку к уху. Тишина. Затрещало. Сигнал! Длинный плачущий гудок, знак связи с миром.

Пурпур со стен уже стек, костер за окном угасал. Тьма вокруг все сгущалась, ее разгоняла только настойчивая мелодия сигнала. Неожиданно в трубке раздался треск.

— Алло!

— Алло, — ответил хриплый женский голос. — Это Зельно?

— Да, да, Зельно.

— Я хочу говорить с уполномоченным, — сказал Хенрик по-немецки.

— Мы не знаем его номер.

— С замком!

— В замке сейчас никого нет.

— Барышня, а с кем я могу сейчас поговорить?

— Со мной.

— Большое спасибо, в другой раз. Кто в этом проклятом городе дежурит?

— Милиция.

— Прекрасно, соедините меня, пожалуйста, с милицией…

— О, вы преступник? Что вы делаете в Грауштадте?

— Барышня, я уже догадался, у вас глаза голубые или черные.

— Зеленые.

«Спокойно, спокойно, девушке скучно, и она хочет пофлиртовать, не надо ее злить, а то она разъединит».

— Я опасный преступник, у меня пистолет, и я буду стрелять, — сказал он. — Соединяйте меня с милицией.

— Хорошо. Я буду навещать вас в тюрьме.

Наконец-то отвязалась. Длинные гудки. Спят, черт бы их побрал. Потом опять треск, и сонный низкий голос:

— Слушаю.

— Это милиция? — спросил Хенрик.

— Милиция. А что?

— Я говорю из Грауштадта. Оперативная группа Мелецкого.

— Капрал Кубаль.

— Здравствуйте, капрал. Слушайте меня внимательно. Дело очень серьезное.

— Минутку.

Опять тишина. Потом другой голос:

— Поручник Вжесиньский у телефона. Это пан Мелецкий?

— Говорит Хенрик Коних из оперативной группы. Докладываю: Сивово не разрушено. Жителей нет. Врачебная аппаратура на месте. Можно принимать выздоравливающих. Но самое важное — как можно быстрее двиньте переселенцев.

— Ладно. Утром отправим группу.

— А завтра они к нам прибудут?

— Постараемся.

— И хорошо бы несколько вооруженных людей.

— Обстановка обостряется? — спросил голос оттуда.

— Пока непонятно.

— Мелецкий вооружен, — сказал поручник.

— В том-то и дело, — сказал Хенрик. — О моем звонке он ничего не знает.

Минутное молчание. Потом:

— Понимаю. Приеду сам, но только около полудня.

— В самый раз. Спасибо.

Хенрик положил трубку. Послышались шаги и голоса. Голоса становились все отчетливее. «Мелецкий, — разобрал Хенрик. — Наверно, продал Шаффер. Он один или с людьми?»

Хенрика ослепил луч света. «Мог меня сейчас убить. Сделать нырок в сторону? Поздно».

— Погасите эту мерзость, — сказал Хенрик.

— Что вы здесь делаете? — услышал он голос Мелецкого. Мелецкий был один, остальные остались на улице. Столкновения не будет, Смулка не проговорился.

Хенрик отвернулся. Увидел свою огромную тень, карабкающуюся на стену.

— Перестаньте светить в глаза! — закричал Хенрик.

Свет пополз на потолок. Мелецкий подошел к коммутатору, приложил трубку к уху, перевел рычажок.