Остановки в пути

— А вот это ты врешь!

— Ничего подобного! — запальчиво возразил я. — Вокруг бомбы тысячами падали! Земля сотрясалась. В небе столько самолетов было, что стало темно. Не знаю, тысячи, наверное! Целый квартал лежал в руинах. Кроме меня, ни один человек не выжил!

— А мне плевать, сколько бомб упало и сколько было самолетов. Ты здесь не болтать должен, а играть, понятно?! — Это рявкнул физрук, который внезапно вырос передо мной.

Но я никак не мог понять, зачем мячом выбивать одноклассников из круга. Все-таки «выбивала» — идиотская игра какая-то.

— Ну, и зачем я буду кого-то мячом из круга выбивать? Что за идиотизм?

Я испугался и заткнулся. Неужели я и правда это вслух произнес?

Физрук что-то грозно произнес. Я заметил, как ноздри у него дрогнули. Он злобно прищурился:

— Что ж, можете встать с Флорианом в уголок и дальше ворковать. Вы вроде новобрачных, которые расстаться никак не могут. Ты — молодой муж, а Флориан — жена, — почти прошипел он.

Тут он опомнился и поспешил взять свои слова обратно:

— Э-э-э, это я глупость сморозил, прошу прощения, — он попытался смягчить впечатление от своей шутки, но его извинения потонули в общем реве и улюлюканье.

— Ну, как женушка? Переспали? И как оно?

Мой одноклассник Ханс Зетерка точно из-под земли вырос. Еще накануне, после урока физкультуры, он меня в раздевалке такими дразнилками мучил. Значит, теперь я мог рассчитывать на продолжение вчерашнего. Я демонстративно отвернулся и попытался не замечать этого жирного шута горохового.

— Что, супруга задерживается? А если она себе кого-нибудь другого нашла?

«Лучше промолчать», — подумал я.

— Молодой Вертер страдает из-за Флориана, — не отставал наглый Ханс. — А в России что, все гомики? А у Флориана в штанах вообще что-нибудь есть?

— У него-то есть, а вот у тебя точно нет, жирный тупой педик! — огрызнулся я и сразу же сам на себя разозлился. Ну что толку с таким идиотом связываться?

За этим последовала незамедлительная расплата. Я вдруг задохнулся, согнувшись пополам. Это Ханс ударил меня в солнечное сплетение.

— Эй ты, русский, не наглей! — процедил он.

Фриц Венглер, прыщавая малявка в очках в роговой оправе, захихикал, повторяя:

— Русский, не наглей! Русский, не наглей! Врежь ему еще!

Теперь уже со всех сторон неслось;

— Русский — он какой-то странный, он женат на Флориане, чуваки, да он же гей! Русский, русский, не наглей! Поддадим ему скорей!

Флориан, сидевший со мной за одной партой, заплакал.

— Сволочи вы все, — рыдал он.

— Беги, утешай женушку, — запищал фальцетом Фриц Венглер.

Я вскочил и бросился на него, но тот сразу спрятался за спиной Зетерки.

— Что? Маленьких трогать? Трус!

И Ханс дал мне оплеуху. Весь класс заулюлюкал. Я закрыл лицо руками.

— А давайте мы русского со стройки сейчас на кирпичи разберем! — крикнул кто-то.

Уж не Майер ли, которому учительница немецкого всегда ставила меня в пример?

— Юный Вертер страдает.

— А жена смотрит на него и плачет. Как трогательно!

От начинающейся травли меня спас звонок.

Математичка, наша классная, обвела всех подозрительным взглядом, поправила очки, полистала журнал, вписала туда что-то бирюзовой ручкой, закрыла журнал и еще раз испытующе на нас посмотрела, медленно переводя глаза с одного на другого. Постепенно до меня дошло, что ее смущает: тишина. Никто не перешептывался, не хихикал, не ронял на пол карандаши и ручки, доводя ее до белого каления, не бросался шариками из фольги и бумаги, не шаркал ногами. Тишину нарушало только тиканье стенных часов и медленно затихавшие шаги в коридоре.

— Что случилось? В чем дело?

Никто не произнес ни слова. Она пожала плечами.

— Раз так, переходим к новой теме.

На переменах пытка продолжилась. Обидчики нападали только на меня, Флориана оставили в покое.

— Мы девчонок не трогаем! — пояснил Фриц Венглер.

— Я не девчонка! — вскрикнул Флориан и снова зарыдал.

— Он не девчонка, он гермафродит, — съязвили девчонки.

— Плакса, баба, нюня! — неслось со всех сторон.

После уроков я как всегда провожал Флориана до трамвайной остановки. Накануне шел мокрый снег, и теперь под ногами чавкала грязно-бурая каша.

Какое-то время мы молчали.

— А может… — начал было Флориан и осекся.

— А может, — снова начал он, замялся, помедлил, схватил меня за рукав и покраснел. — Может, нам пореже вместе гулять?

Он старался на меня не смотреть.

— Да отстань от меня, идиот! — крикнул я и оттолкнул его.

Флориан покачнулся. Ранец упал у него со спины и плюхнулся на мокрый асфальт.

Я кинулся бежать — без оглядки, но потом не выдержал и все-таки украдкой обернулся. Флориан стоял, сгорбившись, скрестив руки на груди. В своей большой, не по размеру, закрывавшей уши и лоб почти до носа шапке, которую связала ему мама, он был похож на мультяшного гномика. Портфель по-прежнему лежал в грязи у его ног.

Надеяться на мамино сочувствие явно не приходилось.

— Ну и что? Он сейчас в больнице лежит? — сухо спросила она, когда я рассказал ей, что мне досталось от одноклассника. — А почему ты не защищался? Пора научиться давать сдачи!

Лицо у нее было непроницаемое. Только уголки губ чуть-чуть подрагивали. Мне эта грусть в ее взгляде была ой как знакома. Уж если она что решит, то не отступится от своего мнения.

— И как это, по-твоему, он должен дать сдачи? — всполошился отец. — Что, с целым классом подраться? Он же не такой, как я. Он мечтатель, не боец.

Отец забегал по комнате, а мама все так же сидела рядом со мной на кровати. Но, даже отворачиваясь, я ощущал на себе ее взгляд.

— Смотри на меня, я, между прочим, с тобой разговариваю! — потребовала она.

Я закусил губу, задержал дыхание и робко поднял на нее глаза.

— Конечно, нечего отцу подражать и на рынках драться, — сказала она. — Но ты должен заставить одноклассников себя уважать. Если они тебя один раз изобьют, а ты им не дашь сдачи, они тебя и дальше будут бить.

— Очень уж ты с ним жестко, — возразил отец. — И причем тут вообще моя драка на рынке? Может быть, лучше тебе сходить в школу, поговорить с классной?

— Еще чего! И речи быть не может! Еще не хватало, чтобы мы его в доносчика превратили! Когда я в школе училась, мы все конфликты разрешали сами и взрослых не впутывали, тем более учителей. Это был железный закон.

— А мы в Австрии, здесь нравы другие, — не соглашался отец. — Здесь все законопослушные и трусливые — и взрослые, и дети. Если их припугнуть хорошенько, они его трогать не будут.